– Я давно заметил, что мое присутствие тебя раздражает, – продолжил Владимир, обняв свое колено. – Но вот никак не могу взять в толк, из- за чего?

– А ты сам не догадываешься?

– Нет.

– Ну и хорошо, – вдруг совершенно невпопад вставила Алевтина и тут же продолжила: – кофе будешь?

– Буду. Спасибо.

Алевтина полезла на полку за его чашкой, потом в сахарницу за сахаром. Сколько ему нужно сахара, она не спрашивала, потому что знала, что ему всегда нужно класть три ложки. В воздухе повисло неуютное молчание, которое разрядилось сразу после того, как она поставила перед Владимиром его чашку.

– Знаешь, – бросила как бы невзначай Алевтина, – вчера на дне рождения у подруги было столько народу. Все такие солидные. Из госструктур и банков.

Владимир взял в руки чашку и замер, ожидая, чем же закончится фраза супруги.

– И что? – протянул он.

– Да нет, ничего.

Она тут же, как ни в чем не бывало, перескочила на другую тему и превратилась в легкую порхающую бабочку – ту Алевтину, которая всегда ему нравилась.

– Дашь мне машину? Мне надо съездить на рынок.

Владимир удивленно поднял брови:

– Бери, конечно, но ты же не любишь сама ездить.

– Не люблю, естественно, – улыбнулась Алевтина, – но вот решила попробовать. Надо же когда- то начинать.

Владимиру ничего не оставалось делать, как согласиться.

– Надо, – выдохнул он из себя и потянулся губами к подставленной мягкой щеке жены.

***

Позже, вышагивая по улицам города и перескакивая через лужи, он не мог избавиться от мысли, что в их утреннем разговоре с женой было много недосказанного. И хотя он, в конце концов, получил то, чего столько времени добивался, удовольствия от этого было мало. Вернее, в душе остался осадок, что это был не секс двух любящих друг друга людей и, как раньше, обмен энергией, лаской, теплом, а какой- то никчемный торговый акт по принципу: «Ты мне, я – тебе».

И самое обидное было то, что он чувствовал, что машина была тут ни при чем. Ведь он дал бы ей эту машину и просто так. Без разговоров. Сам не раз и не два предлагал ей.

Но если машина тут была ни при чем, тогда что? Неужели у нее появился лю… Владимир старательно отогнал мысль, которая так и вертелась у него где- то на подкорке. Нет, этого не может быть, и все.

Не может, потому что… Что?

В субботу Владимир Найденов мог приходить на работу, когда ему было угодно. Мог вообще не приходить, так как официально у него в этот день был выходной, о чем уже давно никто не помнил. Ни директор музея, ни смотрители, ни главный хранитель.

Это было нечто само собой разумеющееся, что Владимир Леонидович, как заместитель директора по научной работе, непременно заглянет на огонек. Кого- то пожурит, кого- то похвалит, попьет чайку в подсобном помещении с охранником, перекинется парой слов с уборщицей Аллой, поболтает с посетителями, расскажет им несколько баек из музейной жизни, посмеется вместе с ними и удалится к себе в закуток, где стоит стол, стул и слабенький компьютер, подключенный к сети, чтобы что- то делать или заниматься «черт знает чем». Именно так именовалась его работа на языке старых музейных работников и всех, кто его окружал.

На самом деле Владимир Леонидович не «что- то делал», а писал статьи, научные материалы, готовил сценарии телепередач на местном телевидении, вел переписку с редакциями газет, журналов, поддерживал интерес к музейной теме вообще и к их музею в частности на различных профильных и не профильных Интернет- порталах, форумах, чатах.

Говоря по- другому, он «шумел» или создавал информационные поводы везде, где только можно и нельзя. И эти поводы, как круги по воде, расходились в разные стороны, капля за каплей падали на головы людей, пробивали их уставший от забот и прочих бытовых дел мозг, чтобы потом вернуться в музей потоком дополнительных посетителей.

О важности его работы догадывались, пожалуй, только директор и главный хранитель музея. Только они одни и понимали, что именно благодаря тому, что он часами просиживает штаны перед монитором и портит себе зрение, об их музее еще кто- то помнит.

Все остальные были уверены, что туристы тратят свои деньги на входные билеты в музей и сувениры в музейном киоске, а также время на то, чтобы пройтись по гулким залам со старинным манекенами, посмотреть на боевые награды давно прошедших войн, сфотографироваться на фоне потрескавшихся портретов полководцев или пожелтевших фотографий из их личных альбомов, только потому, что их музей – настоящая достопримечательность, жемчужина, шедевр, часть нашей истории и бла- бла- бла.

Ничего подобного, «жемчужность» и уникальность музея надо было доказывать ежедневно, ежечасно, ежесекундно. Надо было напоминать об этом современному обществу, помешанному на бабле и масс- медиа непрерывно, и именно в этом заключалась основная работа Владимира Леонидовича Найденова. И занимался он своим делом достаточно успешно, если учитывать то, что в последнее время возле дверей их краеведческого музея даже стали останавливаться автобусы с иностранными туристами.

Но все равно это было не статусно, не престижно и оплачивалось соответственно. Работай он в каком- нибудь банке, торговой кампании или госструктуре, его должность именовалась бы: «заместитель директора по связям с общественностью», – или как- нибудь по- иностранному, например, «специалист по паблик рилейшенз», и получал бы Владимир Леонидович даже не в разы, а на порядки больше.

И ведь звали его не раз. Были заманчивые предложения и от политиков, и от администрации города, но вот беда – ни в банке, ни в фирме и уж тем более на государство Владимиру работать не хотелось, и именно это и было основным камнем преткновения в спорах между ним и его женой Алевтиной.

«Как же так? Почему? Все только и мечтают устроиться на тепленькое место и жить себе припеваючи, – восклицала супруга, упирая руки в боки, – и только тебе просто так не живется. За деньги работать не хочешь? Тебе подавай идею! Да кому она нужна- то, эта идея? Максималист хренов. А жена ходит в лохмотьях!».

Каждый раз, поднимаясь по парадной лестнице бывшего «особняка» местных помещиков (переданного, благодаря его стараниям, музею лет шесть назад), Владимир Найденов ловил себя на мысли, что ведет бесполезный спор со своей супругой, а заодно и с теми, кто считает, что он занимается «черт знает чем», а, может быть, и сам с собой. Каждый раз он убедительно доказывал, что на самом деле идея нужна всем, вот только не все хотят брать на себя ответственность за ее воплощение, поэтому и выбирают в качестве проходного варианта деньги, деньги и еще раз деньги.

Каждый раз он доказывал всем и себе, что если таким способом рассуждать, то лучшим способом добывания денег оказываются – торговля оружием, наркотиками, проституция и религия.

«Так давай, откинув ложный стыд, займемся сразу этими прибыльными делами, – отвечал он, прищурив глаз, виртуальной Алевтине, – почему обязательно начинать с банка, торговли или государства? Продадим парочку пулеметов в Африку. И заживем припеваючи!».

«Да, ты продай! Тогда и поговорим», – тут же вставляла в его монолог свои ехидные «пять копеек» потусторонняя супруга.

«Пулеметов нет, могу кадилом махать или стать сутенером!», – тут же мысленно отвечал Владимир и улыбался, видя ее возмущение по этому поводу.

«Ах ты сволочь! Родную жену на панель выгнать хочешь!».

«Вот видишь! Значит, не имеет смысла менять шило на мыло и искать себе место там, где считается престижно. Заметь, всего лишь «считается». В музее тоже можно реализовать свои желания, мысли и амбиции. Что же касается лохмотьев, то этот аргумент я вообще не приемлю, ты одеваешься вполне прилично!».

«На свои! Заметь!», – поднимала вверх указательный палец воображаемая Алевтина.

И тут Владимиру Найденову возразить было нечего. Ему оставалось только опускать вниз глаза.

Его зарплаты хватало только на самое необходимое.