День премьеры. Спешу в гримерку, пропахшую сладким воском. Запахом свеженакрахмаленных платьев и лака для волос. Улыбаюсь, закрывая тугую дверь. Стены этого здания манят своими тусклыми коридорами. Особой атмосферой, в которой по-настоящему живёшь. Хотя избалованный зритель и думает, что это всего лишь игра. Этот краткий миг длиною в несколько актов дарит больше эмоций, чем дни, словно копирующие друг друга. Сменяющиеся числа в календаре. А здесь минута насыщена вечностью. Гаммой чувств, ощущений, не встречающихся в обыденном мире.

Тщательно примеряю на себя маску счастья. Приветливо салютую занятым подготовкой гримерам. Костюмерше преклонного возраста, сетующей, что наряды пошиты на более фигуристых дам, а не на таких худышек, как мы. И Светлане, с которой делю крохотную комнату, где сейчас впятером мы с трудом помещаемся.

– Алла Михайловна, вы всегда говорите одно и то же, – ехидно произносит жгучая брюнетка модельной внешности. – А потом, стоит нам прибавить пару-тройку килограммов, взрываетесь негодованием, что платья придётся распарывать по швам.

Игнорирую их небольшую перепалку, занимая своё место. Ничто не посмеет омрачить день, которого я столь долго ждала. Ничто и никто! Закрепляю на губах уверенную улыбку. Этот спектакль очень важен для меня. В числе зрителей лишь приглашённые. Персоны статуса "Вип" по своему положению в обществе или же те, кто занимает в городе определенный пост. Люди, способные продвинуть выше одним взмахом руки. Уничтожить карьеру в зачатке своей недовольной гримасой, искривляющей строгое лицо.

Премьера всегда экзамен. Это не рядовой спектакль, прописанный в расписании. Здесь выкладываешься по полной, отчетливо понимая: или ты, или тебя. Даже суфлёр не поможет исправить ошибку. Желающих занять твоё место полно. Каждый сам за себя.

Подмостки. Свет сафит, ослепляющий глаза. Яркая улыбка на блеклом лице, затушеванном пудрой. Искренний, довольный взгляд, скрашенный отблеском счастья. Полтора часа в один миг, прошедший сквозь тело звуковой волной аплодисментов. На одном дыхании до ненавистного момента закрытия кулис, срывающего с губ приросшую улыбку.

Пространство делится надвое. Сцена, меняющая своё одеяние. Опустевший на время антракта зал, знакомый до мелочей. Гримерка. До. После. Уныло уходя по узкому коридору, всё больше убеждаюсь в своём несоответствии данному миру. Во всём есть свои исключения. Уродства. Некондиция. Брак. Усмехаюсь, не хотя двигаясь в сторону нужной двери. Самооценка после случая с Ваней колышется в районе нуля. Игра – жизнь вне стен этого здания. А здесь, сейчас я жила…

– Поторопись, Котова, – насмешливо бросает Света из-за плеча. Обгоняет, весело смеясь, бросая, – ещё один акт, и можно расслабиться. Подними носик повыше! Впереди фуршет, дорогие мужчины… А вдруг где-то рядом твоя судьба?

Фыркаю в голос, захлопывая за собой плотную дверь. В том контексте, что она имеет в виду, представители сильного пола мне сейчас вовсе не интересны. Что они способны дать мне из того, чего я не имею? Очередные пустые слова о большой и чистой? Глупые надежды? Пройдено. Добавится разве что головная боль. Да к тому же на фуршет приглашены родители, а заводить новые знакомства в присутствии отца – дело вовсе дрянное. К чему подставлять под линзу микроскопа ни в чём не повинного человека?

– Время, Крис! – рыкает Света. – Отлепись от двери, иначе сорвёшь сцену своей медлительностью!

Сглатываю, опуская нотки пренебрежения, скользящие в её голосе. Злости нельзя допускать. Личные эмоции не должны мешать правильному настрою. Ловлю на себе воспалительный взгляд костюмеров, ловко упаковывающих в новое платье брюнетку. Задерживаю дыхание, ожидая своей очереди. Один. Два. Плавный выдох. Через пару минут отражение в зеркале показывает уже иную девушку. Уверенную в себе. Широко улыбающуюся снующим рядом помощникам, завершающим последние штрихи. Зеркало отражает счастливую женщину. Образ, в котором хотелось бы пребывать. Любить так, как умеет она. С полной самоотдачей. Бороться за своё счастье. Наперекор обстоятельствам. Проживать каждый день, словно он последний. Увожу в сторону глаза, кусая щедро накрашенные губы. Мне бы научиться хоть маленькой толике того, видимость чего я несу… "Я подумаю об этом завтра", – отдаётся задорными нотками где-то в висках… Что ж, тоже верно. Кто-то решает сменить образ жизни с понедельника, а я с завтрашнего дня. Пусть не всё скопом. Начать можно и с мыслей.

– Пять минут до выхода, – отчеканивает вошедший без стука руководитель. – Все готовы?

Бодро рапортуем ответное "да" под одобрительный кивок худощавого мужчины, исчезающего так же мгновенно, как и появился. Десятки метров в тусклом коридоре, и вот она сказка. Жизнь, в которой хотелось бы остаться… Вдыхаю, насколько позволяет тугой корсет платья. Был бы и в моей сценарист не так плох. Час двадцать, а история пережита в целые года. Занавес опущен. В зале всё ещё раздается непотухший гул аплодисментов. С грустью опускаю руки после всеобщего выхода на бис. Облизываю пересохшие губы с остатками слоя помады, истощенной краткими и частыми поцелуями. Странно, но именно их я воспринимаю как часть работы. Испытывая симпатию к герою, в которого по сценарию влюблена, а не к реальному человеку, в данный момент обнимающему меня. Наверное, это ощущение сравнимо с тем, что чувствуешь, выходя замуж без любви. Отдаёшься в руки человека, который привлекает чем-то другим, нежели он сам. Быть может, это даже удобно. Обоим. Если не задумываться о том, что с кем-то другим можно быть по-настоящему счастливым.

Толкаю дверь, лицезрея невероятную картину. От неожиданности приоткрываю рот, звучно выдыхая:

– Это что? – обвожу взглядом вмиг сузившееся пространство. Ненавязчивый запах, ставший концентрированным, бросается в нос. Алые, белые розы, установленные в хаотичном порядке букетами в вазах. Голова идёт кругом от этого контраста красок. Господи! Сколько же их здесь?! Делаю шаг вперёд, боясь зацепить вазы кринолином платья.

– Хотела бы я ошибаться, только это всё для тебя, – саркастически хмыкает снимающая грим Светлана.

– С чего ты взяла? – уточняю, настороженно оглядываясь по сторонам. Делаю тщетную попытку подойти к ней поближе, обречённо вздыхая:– Помоги мне, пожалуйста, с платьем. Я не проберусь к своему месту.

Лукаво улыбается, в пол-оборота наблюдая мои изхищрения. Встаёт с места, ловко огибая букеты.

– Если позволишь забрать половину, я тебе снять его помогу, а не только расшнуровать.

– Да бери ты хоть все! Тем более нет полной уверенности в том, что виновница этого безобразия именно я.

– А ты записку прочти, – усмехается, ослабляя корсет. – Прости, уж не устояла и заглянула в неё. Надеялась, что красота для меня.

Протягивает сложенный вдвое мягкий листок. От прикосновения к шёлковой бумаге щеки, словно кипятком, обдаёт жаром. Кажется, что он даже пахнет чем-то особенным. Поджимаю губы, боясь прочесть то, что сокрыто внутри. Теребя меж пальцев бархат бумаги, откладываю на доли секунды отчего-то пугающий миг. Взяв себя в руки, пробегаюсь глазами по красивому курсиву, гласящему:

"Конечно, я негодяй. А почему бы и нет? Мы живём в свободной стране, и каждый имеет право быть негодяем, если ему так нравится."

– Имени нет, – замечает, наигранно вздыхая за моей спиной. – Тайный поклонник? Странная фраза для подписи сего великолепия.

– Это цитата, – бросаю сухо, сминая в руке нежный листок. А щеки продолжают пылать, вызывая желание окатиться холодной водой. – Подпись ему не нужна, – хмыкаю в голос, бесстрастно продолжая, – и без этого уверен в своей неподражаемости.

– Звучит не особо лестно, – ухмыляется, помогая скинуть на пол громоздкий наряд. Обходит вокруг, становясь напротив. Томно произнося:

– Познакомишь? Раз тебе этот объект не интересен, я бы смогла оценить по достоинству весь размах его широкой души.

– Была бы она у него, – выдаю приглушённый смешок, глядя на её заинтересованно приподнятые брови. – Познакомлю, если объявится. Только после не смей меня вычитывать за то, что продала душу дьяволу.