Литмир - Электронная Библиотека

Земля вздрогнула, на голову с перекрытия блиндажа посыпалась земля. Взрывы проходили по окопам валами, не успели разлететься и рассеяться в воздухе клубы первых взрывов, как на несколько метров ближе землю раздирали огнем новые снаряды, потом еще ближе, еще… Казалось, что разрывы идут на тебя сплошной стеной. Еще ближе, еще!.. Прямо перед амбразурой блиндажа на землю упал ствол трехлинейки с примкнутым штыком. Стальной обломок был согнут чудовищной силой.

Алексей опустился на пол. Блиндаж шатался и скрипел бревнами, от близких разрывов усидеть на полу было невозможно, и Соколов лег вместе с остальными. Земляной утоптанный пол вздрагивал, подбрасывая лежащих на нем людей. Пыль лезла в нос, рот и глаза. Казалось, устоять перед этим ураганом невозможно. От страшной вибрации будут разваливаться блиндажи, осыпаться окопы. А разрывы все проходили и проходили волнами. Десятки разрывов за короткий промежуток времени перепахали все вокруг.

Счет времени потерялся абсолютно. Алексею начинало казаться, что они сидят в блиндаже уже несколько часов. Что весь мир вообще перестал существовать, а остался только их вздрагивающий блиндаж и шатающаяся земля под ногами. Вспышки разрывов били в амбразуру вместе с рыхлой землей, периодически на бревна перекрытия сверху что-то падало, иногда очень тяжелое.

– Дядь Вась, – где-то рядом простонал голос Бочкина, – я больше не могу. Стошнит…

– Нормально, Коля, нормально, – потонул в грохоте новой волны разрывов голос сержанта.

И снова плясала под животами лежащих людей земля, снова поднимались клубы пыли, снова шатались и скрипели бревна блиндажа и на голову сыпалась земля. Соколов не открывал глаза. Он пытался думать о чем-то отвлеченном, вспоминать родной Куйбышев, деревню своей бабушки, где прошло его детство. Но думать не получалось. Мозг зачем-то считал разрывы, он как будто цеплялся за действительность вокруг блиндажа, не хотел отрываться от нее.

«Сто двадцать восемь, сто тридцать… сто шестьдесят, сто восемьдесят два», – Алексей даже не смог бы объяснить, что он считает. Разрывы отдельных снарядов или разрывы общих залпов немецкой батареи, которые обрушивались на высоту. Он просто считал и тем занимал себя, не позволяя овладеть собой панике, животному страху. Пока мозг считает, он, человек, еще владеет разумом, еще ведет высокоорганизованное существование, не уподобляется червяку или лягушке. А когда перестанешь считать, то все, ты – мокрое место. Почему так казалось Соколову, он не понимал, да и не думал. Мозгу виднее, что надо делать, чтобы человек не впал в безумие.

Вдруг стало отчетливо слышно, как на настил блиндажа со стуком падают комья земли, какие-то обломки, несколько раз мелькнуло солнце, стал рассеиваться дым и облака поднятой взрывами пыли. Только теперь танкисты поняли, что обстрел прекратился. Прекратился, снаряды больше не падают, нет взрывов, и они все еще живы. Стали подниматься на ноги, держась друг за друга, откашливаясь и сплевывая густую слюну. Соколов вышел из блиндажа, шатаясь как пьяный, нечаянно сорвал с гвоздя брезент, заменявший дверь. Тряся головой и усиленно моргая, чтобы избавиться от тумана в глазах, он подошел к передней стенке окопа.

Увиденное повергло его в шок. Из-за леса уже выходили танки, много танков. Больше двадцати. Следом тащились бронетранспортеры, грузовики с пехотой. Их было тоже очень много, или это ему казалось так после обстрела. Нет, их действительно много.

– К бою, – хотел крикнуть Алексей, но из горла вырвался только хрип, и он снова зашелся в удушливом кашле.

Рядом уже командовал Логунов, застучали по броне сапоги сержанта и заряжающего. Что-то кричал в блиндаже Омаев, лязгая затвором пулемета. Соколов прошел мимо танка, поднялся по аппарели из окопа и встал в полный рост, приложив к глазам бинокль. Все правильно. Атакующая волна противника шла практически следом за волной разрывов. Еще бы пару минут выдержали немецкие командиры, и танки вообще подошли бы к подножию высоты незамеченными.

Лейтенант опустил бинокль и стал осматривать позиции батальона. Да, смысла немцам идти точно вслед за взрывами своих снарядов не было. От обороны не осталось почти ничего. Немцы устали ждать, у них срывалось наступление, срывались планы из-за этой упрямой высоты, которая вот уже столько дней никак не хотела сдаваться. Из-за этого упрямого русского батальона, который вот уже несколько дней не хотел умирать. Не помогли и дважды вызванные немецким командиром бомбардировщики. Высота продолжала держаться и стрелять. Немецкая дивизия несла потери. И тогда к высоте подтянули 170-мм гаубицы. С закрытых позиций батарея или две батареи перепахали всю высоту.

Алексей без ужаса, а уже как-то обреченно смотрел туда, где еще вчера были окопы, были ходы сообщений между линиями обороны, между блиндажами. Блиндажей не было, остались только расщепленные обломки бревен, повсюду валялся металл. Детали 45-мм пушек, минометов, ручные и станковые пулеметы, разбитые винтовки. Кое-где еще поднимались люди, земля шевелилась в тех местах, где заваленные, похороненные заживо еще пытались выбраться на воздух. Там, где располагался командный пункт батальона, что-то горело, сильно чадя. Да и их танковый окоп оказался сильно обвалившимся, наполовину засыпаны гусеницы, куда-то улетела маскировочная сетка.

Алексей посмотрел на наручные часы, но они безнадежно остановились. На них было еще пять утра. Солнце стояло над лесом. Значит, артподготовка длилась не меньше двух часов.

«А мы их сильно разозлили, – хмуро подумал Соколов. – И мы им еще покажем, что живы и что так просто им здесь не пройти. Сволочи, нигде по нашей земле вам не удастся идти как у себя дома!»

Где-то на склонах высоты начали стрелять. Хлестнул винтовочный выстрел, потом еще один и еще. Коротко стал бить чей-то ППШ. Потом заработал короткими очередями ручной пулемет. Резко и гулко стреляло противотанковое ружье. Даже два. Алексей улыбнулся. А он думал, что никого не осталось. Нет, мы вам еще покажем, что такое советский солдат!

– Логунов, слушайте приказ, – подключившись снова у люка механика-воителя к ТПУ, заговорил Соколов. – Бить по немецким танкам. Только по танкам! Других целей для вас нет. Останутся осколочные – бейте по гусеницам осколочными. Старайтесь повредить катки, разбить траки гусениц. С пехотой и бронетранспортерами есть кому воевать. Поняли меня?

– Понял, лейтенант, – сквозь лязг заряжаемого орудия послышался голос сержанта.

Алексей заглянул в блиндаж. Омаев уже стоял возле амбразуры с пулеметом, уже искал на поле цели, ждал приближения врага. Возле него топтался с серьезным лицом Бабенко. Алексей подошел к своим танкистам.

– Вот что, ребята, воевать совсем некому. Многие погибли. Так что, Руслан, справляйся пока сам. Вы, Бабенко, принесите ему из танка все пулеметные диски, которые там остались. Затем возьмите автомат и прикрывайте танк вот отсюда. Из ячейки возле блиндажа. Я займу позицию с другой стороны. И помните, ребята, последний из нас подожжет «семерку». Бутылка под моторным отсеком, на земле. Пока цела. Стреляйте без команды, но только экономьте боеприпасы.

Оставив ППШ Логунову, Алексей отдал один трофейный «шмайсер» Бабенко, второй взял себе. Вжавшись в землю и положив автомат перед собой, Соколов снова взял бинокль. К его большому изумлению, стреляла даже одна 45-мм пушка. Это было удивительно, но артиллеристы уже подбили два немецких танка. Слабенькая противоснарядная броня немецких «панцер-IV», а тем более «панцер-III» пробивалась нашими пушками почти с первого выстрела. И несколько противотанковых ружей, чудом уцелевших после артналета, тоже пробивали мощными специальными патронами броню, делая свое дело.

Звонко выстрелила «семерка». Алексей проследил, как пролетел трассер и воткнулся точно в моторный отсек немецкого танка. Тот сразу загорелся. «Так вот вам ставить на танки бензиновые двигатели», – мысленно усмехнулся Соколов.

Немцы стали стрелять в ответ, делая короткие остановки. Взрывы снова обрушились на позиции батальона, выбрасывая в небо фонтаны земли. «Семерка» выстрелила снова, и еще один танк не смог повернуть башню. Ее заклинило снарядом. Его добивали из «сорокапятки», а Логунов уже искал новую цель.

7
{"b":"625326","o":1}