— Зачем! Что значит, зачем? Думаешь, суккубы живут только тем, что развращают чистые души? Это лишь побочный эффект. Основная цель — дитя. И чем особенней душа, тем больше шанс зачать. А ребёнок, это же творение! Это доказательство, что я могу сотворить жизнь без божьего промысла!.. Это подогревает эго.

— Бред какой-то… — фыркнул Джон. — И кого ты сотворил? Кто он, человек, демон, суккуб?

— Он — человек. В большей степени, — неохотно уточнил Джим. — Он быстро развивается. Но пока что он только ребёнок. Я даже не думал, что у нас получится настолько красивый мальчик. Единственное, что огорчает, я не могу взять его с собой. На работе накопилось много дел, знаешь ли… Не хочешь тоже принять участие в воспитании? Ты ведь тоже его отец. А Хэмиш… Хотя он и полукровка, но человеческого в нём несравнимо больше. Потусторонний мир не годится для него.

Осознание того, что говорил Мориарти, приходило ужасающе медленно. Джон испугался. Не ребёнка, нет. Каким бы он ни оказался, хоть новым Дэмиеном, прежде всего ребёнок казался новой потерей. Будто, как только он возьмёт его за руку и приведёт в свою опустевшую квартиру, то с ним случится что-то плохое.

— Издеваешься? — Джон встал с лавки и отошёл в сторону. — Хочешь свалить на меня своего сына?

— Это наш сын. Ты в него душу вложил, если не помнишь, — Джим снова взял в руки ту бутылку сока и задумчиво покрутил в руке, рассматривая этикетку. — И даже больше…

— Может ты и прав, но я буду плохим отцом. Лучше найми ему няню.

— Пробовал. Няни нам не нравятся. И ты зря наговариваешь. Ты идеальный отец. Какую ещё отговорку придумаешь?

— Никакую. Просто — нет. Ты зачинал этого ребёнка без моего ведома. Он мне не нужен.

— Как раз таки Хэмиш нужен тебе намного больше, чем ты ему. Подумай, ты всё потерял. Жену, своего ребёнка, друга… Он станет твоим утешением, новым смыслом. Ты полюбишь его…

Джон засмеялся так, что спугнул ту парочку подростков, что обнимались на скамейке по соседству. Мориарти с холодным терпением ждал, когда он закончит. Джон всё равно не мог долго смеяться, закашлялся и заговорил холодно и зло.

— Ты говоришь мне об утешении? Ты? Ты отнял у меня друга. Вынудил меня надругаться над его памятью. Ты превратил всю мою жизнь в череду потерь, а теперь заявляешься, когда я уже написал завещание, чтобы подсунуть своего выродка, и пытаешься меня убедить, что это может что-то исправить?

Он смотрел на Мориарти сверху вниз, а тому хватало наглости смотреть ему в глаза. Плевать, что под рукой не было пистолета. Можно было бы прямо сейчас врезать кулаком по его самоуверенной физиономии, пока на руках не начнёт оседать чёрный дёготь. Только не хотелось, чтобы Хэмиш, не важно, чьим сыном он был, наблюдал подобную картину.

— Джонни, я уже говорил тебе, — голос Джима понизился до предостерегающего шёпота. — Я не ангел, не сладкий херувимчик, и не в моей природе делать людей счастливыми. Но всё же, кое в чём я иду против правил, ради тебя. Может быть, ты не понимаешь, но Хэмиш — самое ценное… Будь на твоём месте любой другой похотливый засранец, я оставил бы всё как есть, и ты бы уже лежал дома на полу с дыркой в своей пустой голове. Но ты совсем не случайный человек.

— Я должен быть польщён? — Джон снова улыбался, как тот, кто должен сейчас лежать застреленным. — Хочешь, чтобы я упал перед тобой на колени и в слезах благодарил за такую щедрость? Знаешь, что? Можешь засунуть её себе в задницу. Я помню, она у тебя вместительная. Можешь оставаться тут со своим недоноском, а я пойду. Нужно ещё выпустить себе мозги.

— Это плохо. Это очень-очень плохо, — наигранно погрустнел Джим. — Я начинаю понимать, почему матери-одиночки в этом мире так злы и обижены на жизнь. Джонни, ты толкаешь меня на крайние меры. Ты ведь знаешь, должен знать, что я всегда относился к тебе по-особенному. Так не вынуждай меня…

— Нахер твоё отношение. Я ухожу.

— Ты никуда не пойдёшь. Сядь на скамейку.

Всё также светило солнце. Люди всё также прогуливались по парку. Хэмиш набрал уже целую банку насекомых и разглядывал свою добычу на просвет. Они снова сидели рядом. Джон разглядывал мелкие камешки на тропинке под своими ногами. Джим разглядывал его.

— Жарко сегодня, да? Ты не находишь?

Прозвучало так буднично, будто они и вправду были случайными собеседниками.

— Есть немного… — неохотно ответил Джон.

— Хочешь промочить горло? Покупал Хэмишу, но ему не понравилось. Сделай глоточек, может, тебе не покажется горьким.

В горле и впрямь пересохло, а это была самая обычная бутылочка гранатового сока с мякотью, яркая этикетка известного бренда. Джон скрутил крышку и отпил.

***

Он снова оказался в той душной ночи, в своей постели. Снова пахло горьким дымом, воском и полынью, а в ушах барабанами грохотала кровь. Из заднего прохода ужасающе легко выскользнуло что-то длинное и гибкое — чешуйчатый хвост суккуба.

— Не думаю, что тебе это поможет, но ты был так вежлив со мной, поэтому я тоже решил тебя немного подготовить, — почти пропел суккуб, направляя вместо хвоста свой чудовищный, покрытый острыми шипами, член.

— Нет!

В анус уткнулась пока только головка, а шипы ощутимо упёрлись вокруг до предела растянутого сфинктера. Джону ещё никогда не было так чудовищно, необъяснимо страшно. Даже на далёкой войне он так отчаянно и трусливо не паниковал. На войне… Что было на этой войне? Громкие взрывы и бесшумные выстрелы. Мёртвые и покалеченные солдаты… Но даже там Джон не боялся за себя. За других — да. Он же был грёбаным адреналиновым наркоманом. Его возбуждала опасность. Но сейчас Джон Уотсон больше всего на свете хотел не сталкиваться с Джимом Мориарти. Ни тогда, ни сейчас. Никогда.

— Прости Джонни, но без этого никак не обойтись, — с наигранным сожалением посетовал суккуб. — Эта жертва необходима. Сам понимаешь, не разбив яиц, не приготовить омлет. Ты знаешь, кто такие нефилимы?

Джон, даже если бы знал, в столь мучительный момент не смог бы вспомнить и своего собственного имени.

— Нет, — выдохнул он. Пускай суккуб говорит, пусть бесконечно рассказывает сказки, лишь бы не пускал в ход это пыточное орудие.

— Нефилимы, Джонни, это дети, рождённые от союза смертной женщины и ангела, - суккуб с нежностью провёл раскрытыми ладонями по дрожащим бёдрам Джона. - Их почему-то невзлюбили, устроили небольшой геноцид. Жаль, они были славными… А вот для того, чтобы подобного больше не повторилось, падших наградили таким милым украшением. Нравится?

Джон замотал головой, содрогаясь всем телом. По лицу градом стекал холодный пот. Как ему могло это нравится?

— Пожалуйста, нет…

— Но Джонни, мне так хочется получить хотя бы капельку удовольствия…

Шипы ощутимо врезались в чувствительный канал, прорывая себе проход внутрь. В ужасе Джон мог только моргать и совсем охрипшим голосом кричать от боли, пока не закашлялся собственной кровью, всё ещё не веря, что такое действительно могло с ним происходить.

Разрывая кишечник, чудовищный член полностью вошёл, а Джон почему-то ещё не умер от болевого шока. Кругом полыхали вспышки красного пламени, чьи-то ледяные глаза следили за ним из темноты. Это была уже не его спальня, Джон Уотсон метался в своём собственном аду.

— Смотри на меня! — веселясь, приказал демон. — У тебя такие красивые глаза, Джонни. Мне кажется, я видел в них Бога…

Джон и смотрел, но ровным счётом ничего перед собой не видел, только сплошную мешанину из красных и голубых вспышек в темноте. Матрас под ним стал мокрым от горячей крови и нечистот. Шипованный член продолжал двигаться с громким хлюпающим звуком, вытягивая наружу разорванные внутренности. Всё лицо было стянуто кровяной коркой, а из горла с кашлем всё продолжали вырываться сгустки свернувшейся крови. Тонкий аромат горьковатого дыма полностью заглушил, забил тяжёлый запах сырого мяса и смрад из развороченного кишечника.

Джон вдруг понял, что больше не чувствует этой разрывающей на части, отвратительной, гнусной боли. Она будто существовала где-то отдельно от него. Но это не приносило облегчения. Напротив, стало почти также страшно, как проснувшись однажды, не чувствовать собственных ног.