Джон чувствовал себя на редкость прекрасно. Разговор о Шерлоке с тем, кто тоже хорошо его знал, создавал очень объёмную иллюзию, что тот жив.
— Неудача, — фыркнул суккуб, снова принимая облик преступника-консультанта. — Я совращал самые чистые души, самые светлые, самые праведные. Им хватало внушить одну только мысль, намёк, полслова, что бы за сутки они прошли путь от полного неприятия до маниакальной идеи и сами упали в мои объятия. Кстати, монашек и священников было проще всего увести на греховную тропу. Долгое воздержание, знаешь ли…
— Но с Шерлоком это не сработало, — подытожил Джон.
— Да, с этим пришлось считаться, когда я переговорил с Майкрофтом. Неприятный мальчик.
Суккуб умолчал детали разговора с Холмсом-старшим, ему не хотелось давать Джону лишней пищи для размышлений, хотя и сомневался, что в таком состоянии тот сможет хоть к чему-то прийти.
— И вот после этого я решил взяться за тебя.
— С чего такая честь? Я всё равно не понимаю, — Уотсон рассеянно смотрел на Джима.
— Ты чист, Джонни. Несмотря на все твои грешки, убийства, и прежде всего, твою убийственную тоску и жалость к себе. Меня восхищает твоя любовь. Настолько, что я хочу её опорочить. Я оставил этот облик, чтобы ты знал, что делаешь, с кем ты. Ты ведь такой же, как я. Тебе бы тоже хотелось разложить его на простынях и хорошенько трахнуть. Возможно, даже без подготовки. Особенно, когда он начинал умничать. О, как он был сексуален в такие моменты. Он просто профессионально флиртовал для того, кто не интересуется живыми людьми. И тебе это нравилось. Не спорь. И сейчас ты не меньше меня жалеешь, что не успел его поиметь. Как угодно. С согласием или без. Показать ему, что «Джонни-не-гей» вот-вот совершит падение в собственных глазах и признается в своих чувствах. Признай это хотя бы для себя. Хотя бы сейчас. Ведь ты уже ничего не изменишь. Его нет. Искушения нет. А я — есть…
— Нет, — Джон резко оборвал его речь.
Ладони вспотели и предательски зачесались. Джон не любил, когда ему пытались навязать или внушить свои убеждения. Как ни странно, эту неприязнь привил ему именно Шерлок. И сейчас Джон точно знал, что если и любил Шерлока Холмса, то исключительно как друга и не собирался порочить память о нём настолько грязными мыслями.
— Почему нет? — совершенно не расстроился из-за неудачи Мориарти. — Это вполне могло быть правдой. Может, ты себя обманываешь и все твои убеждения это тоже — психосоматическое?
— Ты меня не переубедишь, — спокойно ответил Джон.
Суккубу начало казаться, что это действительно так, но держать хорошую мину при плохой игре было его призванием.
— Кому нужно тебя переубеждать?
— Тебе?
— Лично мне от тебя нужно только одно — затащить в койку, — Джим обвёл взглядом кабинет и добавил: — или на столешницу. Грязный секс в кабинке туалета меня тоже вполне устроит.
— Даже не надейся.
— А если я буду в таком виде? — Мориарти скверно улыбнулся и снова стал меняться. — Может, поработаем плетью? — спросил он изменившимся голосом, другими губами, с той самой интонацией.
На какое-то мгновение Джон растерялся. Он действительно хотел подойти и обнять Шерлока, почувствовать его живое тепло, убедиться, что он не развеется дымом. Только вот Шерлок перед ним, как до этого мисс Адлер, сидел в кресле полностью обнажённым и кривил в хищной улыбке полные губы. Джон не смог сдержать порыв.
Снова прозвучал выстрел.
— Не смей! — сорвался он на крик, пока рана между глаз демона затягивалась. — Никогда! Слышишь, ублюдок? Никогда! Даже не вздумай больше принимать его облик!
Он сам не понял, как оказался у тела и принялся в кровь разбивать это лицо. Эта тварь не должна быть похожа на Шерлока. Святотатство, что он посмел надеть его лицо. Джон трудился, ссаживая костяшки, сбивал в кровавый фарш знакомые черты, пока кровь с ошмётками кожи вдруг не вспенилась чёрным, от чего кулаки стали вязнуть. Задыхаясь, он еле смог вырваться и упал навзничь, а из кресла ему уже победно улыбался Джим.
— Слова лгут. Даже мысли обманывают. А вот поступки, Джонни, всегда правдивы.
— Это не имеет значения, — охрипшим после вспышки гнева голосом устало ответил Джон, кое-как поднимаясь на ноги.
— И ты снова прав. Уже совсем не важно, что мне пришлось убрать Шерлока, только потому, что кроме него больше никого вокруг себя не видел — ты!
— Нет, — упрямо повторил Джон, схватившись за подлокотник своего кресла, и мешком откинулся на его спинку.
Он уже совсем перестал понимать, чего от него хочет суккуб. Беседа напоминала тот чёрный кисель, в котором Джон увязал всё глубже. Поскорей бы всё закончилось.
— Что, нет? «Нет, ты убил его не из-за меня» или «нет, я не зациклился на нём, даже после его смерти от слепой любви?» — Джим нарочито передразнил интонацию Уотсона.
Чем дальше шло дело, тем больше демона веселила вся эта ситуация. Он чувствовал себя победителем.
— Прекрати, — Джон закрыл руками лицо, точно собственные веки не были способны скрыть от него облик скалящегося в улыбке убийцы. — Перестань всё это говорить! — глухо провыл он через ладони.
— Ты сам можешь всё прекратить, — мягко, почти как пастор на проповеди, проговорил Джим, оказавшись неожиданно близко. Его голос щекотно прозвучал у самого уха. — Ты только отпусти себя. Прекрати закрываться. Стань моим. Ты не пожалеешь. Я сделаю для тебя всё что угодно. Одна ночь. Всего одна ночь. Подумай об этом, Джонни…
Когда Джон открыл глаза, в кабинете никого не было. Только в кресле напротив него лежала горка железок. Четыре расплющенные пули.
***
Джон наивно думал, что в тот день всё закончилось. До вечера Джим не напоминал о себе. Уотсон продолжал существовать в своей маленькой квартирке, в которую переехал всего пару недель назад.
Он поел. Выпил несколько чашек чая. Почитал книгу, которую уже пару лет обещал себе дочитать. Залез в интернет, ничего не написал в блог. Просмотрел в сети информацию о суккубах, но вся она оказалась настолько противоречивой и нелепой, что через час поисков он к чёрту закрыл ноутбук. Снова поел. Попытался почитать книгу, но стопорился на первой же фразе и читал несколько раз, пытаясь понять её. Мысли всё равно уносили его куда-то не туда.
А холодной бессонной ночью, после принятого снотворного и глотка виски, он увидел потрясающий своей извращённостью и абсурдностью сон. Всё происходило как в дешёвом порнофильме. Он был одет, как пародия на врача, даже стетоскоп был розово-пластиковым из детского набора, а на приём к нему пришёл смазливый парень, настолько развратный, что даже одетым его бы не пустили в церковь.
Самое странное заключалось в том, что Джон из сна, сам предложил раздеться этому пациенту. Тот стал медленно снимать один за другим все элементы своего продуманного костюма, оставшись под конец стриптиза в одном лишь женском корсете да чулках на подвязках. У Джона перехватило дыхание, когда стриптизёр в таком виде запрыгнул на стол и принялся танцевать.
Откуда-то заиграла музыка. В ней было что-то странное, даже языческое. Ритуальное. Под тягучую мелодию дудочника переплетались руки-змеи танцовщика, плавно изгибался гибкий позвоночник. Под барабанные ритмы вздрагивали покатые плечи, вздымалась грудная клетка и зачарованное сердце Джона. Покачивая блестящими от пота бёдрами, танцор всё больше завораживал своим танцем, так что Джон пропустил момент, когда он принял облик Джима Мориарти.
Осознание пришло неожиданно, но в панике доктор не смог ни двинуться с места, ни отвести взгляда от мистической и страшной картины. Ритм барабанов всё ускорялся и становился громче, а вместе с ним стали быстрее, резче движения танцовщика и пульс в голове Джона.
Это сон. Нужно проснуться.
Стены бутафорского кабинета уже давно утонули во тьме. Теперь был только Джон, стол и Мориарти, который продолжал меняться. При очередном обороте у Джима выросли бычьи рога. За спиной развернулись два огромных перепончатых крыла, длинный чешуйчатый хвост оплёл правую щиколотку. Стопы ног, разрывая тонкие чулки, трансформировались в лапы хищной птицы и теперь цокали когтями по столешнице. На руках тоже отрасли загнутые полумесяцами чёрные когти. Даже член претерпел изменения, вырос до неправдоподобных размеров, из ствола острыми ростками прорезались металлические шипы, точно чудовищные пирсинги, на которые не отважился бы и самый рискованный модник. Джону стало не по себе от этого зрелища, хотелось сорваться и бежать, не разбирая дороги, но он по-прежнему не мог даже отвести глаз и смотрел.
