Но в этом бледном лице, обрамленном небрежно собранными волосами, была заключена особая сила и красота, стоящая выше, чем просто внешняя привлекательность.

Эта девушка звали Лэа ун Лайт. И была она наемницей, прошедшей школу Логи Анджа.

И сейчас она прижимала какие-то травы к левому плечу и время от времени тихо ругалась. Лэа была ранена.

Вокруг нее, в свете костра, лежало множество разных предметов: полу выдвинутый из ножен, оплетенных кожаным ремешком, стальной меч великолепной гномьей работы с красивой вязью на лезвии; потертый, видавший виды кремень, которым девушка долго и терпеливо разжигала сырой хворост костра; остро заточенный нож, которым она резала серый хлеб, купленный в деревне в двух милях отсюда к востоку; бутылка, с плескавшейся в ней прозрачной жидкостью; бережно свернутое письмо; костяная игла с вдетой крепкой ниткой и какие-то пузырьки. При малейшем движении девушка морщилась, и шрам на ее лице начинал змеиться, как живое существо.

– Лэа? Ты здесь? – окликнул ее чей-то голос.

Лэа обернулась, непрестанно морщась от боли, сводившей плечо. В свет умирающего костра шагнул мужчина. Лицо его было скрыто капюшоном.

– Здесь, Хьял, – устало отозвалась девушка.

– Я был в деревне. Мне удалось раздобыть обезболивающее средство.

Мужчина присел у костра и скинул капюшон на плечи. Лицо его было абсолютно идентично лицу Лэа, оно отличалось лишь отсутствием шрама. Одинаковые глаза, одинаковые надбровные дуги, худые лица, волосы.

Хьял протянул Лэа вытянутую склянку с густой жидкостью. Лэа отвинтила пробку и понюхала содержимое флакона.

– Пахнет ужасно, – скривилась она. – Значит, поможет.

– В деревне только о тебе и говорят. Не удивлюсь, если местные барды сложат о тебе балладу. Знаешь, какими невероятными подробностями обросла твоя расправа с кучкой этих наемников?

– Какими же? – Лэа сосредоточенно и очень осторожно покрывала рану вонючей мазью из склянки.

– Говорят, ты пошла одна против десятерых. Черноволосая бестия с глазами демона, вершащая праведный суд. – В голосе Хьяла улавливалась тонкая, но не злая, насмешка.

Лэа сморщилась.

– Паршивый был день. Мало того, что куртку порвала и пришлось покупать новую, так еще и этот толстяк зацепил меня. Мне уже осточертело здесь сидеть и прикладывать к различным местам настойки и травы, так что сейчас мы сворачиваем лагерь и двигаемся в путь.

Хьял покачал головой.

– Нет, Лэа. Ты не выдержишь и часа в седле. Ты мгновенно растрясешь больное плечо.

– Мы выезжаем, – хладнокровно повторила сестра. – И направимся в Виррокузию. Я хочу получить свое вознаграждение.

– Оно никуда не денется, – проворчал Хьял, прекрасно понимая, что спорить с ней бесполезно. – Залечила бы руку и ехала бы себе на здоровье.

– Нет, – Лэа встала. – Светает. Мы едем в Виррокузию.

Она подняла с земли рюкзак и, присев на корточки, стала собирать свое нехитрое имущество. Последним спрятала перевязанное ленточкой письмо, врученное ей местным старейшиной. В этом письме было уведомление о том, что наемница Лэа ун Лайт прекрасно справилась со своей работой, вырезав всех главарей далорского заговора до единого.

Хьял ун Лайт, брат Лэа, встал. Все его вещи были собраны. Он затянул покрепче завязки рюкзака и прикрепил его к тюкам на крупе своей лошади.

– Зашей, – Лэа протянула Хьялу иглу. – Сама рана затянется еще нескоро.

– Садись.

Лэа скинула куртку и закатала рукав рубашки, обнажив загорелую руку с глубокой сочащейся кровью раной.

– Боже, ну и запах… – сморщил нос Хьял. – Что они туда добавили… Готова?

Лэа кивнула, закусив губу. Ей не впервой приходилось зашивать собственное, расползающееся на куски, тело. На ней было около двадцати шрамов, большую часть из которых она зашивала сама. Лэа не любила зеркала, потому что ее отражение вызывало горькую усмешку, для посторонних казавшуюся жуткой, из-за неровно змеящегося шрама. Лэа ун Лайт не страдала по поводу многочисленных шрамов. Об этом пусть горюют высокородные девицы, а она, Лэа ун Лайт, считает себя наемным воином. И пусть наемников презирают по всему свету, поливая мерзостью при каждом удобном случае, но если вдруг случается что-то непредвиденное, то рыцари умывают руки. И к кому же бросаются власть имущие? Падают на колени перед рыцарскими орденами? Нет, они бегут к наемникам, вытряхивая золото из своих пухлых кошельков.

Как сейчас. В Далории назревал какой-то переворот, и далорскому разведчику ценой собственной жизни удалось раздобыть информацию, что главари заговора назначили встречу в деревне Модзжен, в которой их и настигла Лэа.

– Готово.

Хьял аккуратно обрезал нитку, завязанную на несколько крепких узлов.

– Ты уверена, что сможешь ехать?

– Уверена, – отрезала Лэа.

Она легко запрыгнула на свою вороную кобылу Кариби, ни разу не покачнувшись в седле.

– Если не делать привалов, мы доскачем до Виррокузии за два дня.

– Ты собираешься ехать галопом?!

Лэа смерила брата презрительным взглядом.

– В Виррокузии мы разделимся. Ты, как и собирался, направишься в Анамилию за море.

– А ты?

– А я, как и всегда, буду заниматься наемничеством.

– Ты не устала от такой жизни? Мы с тобой всего месяц, как встретились. И ты опять хочешь разбежаться в разные стороны? – в голосе Хьяла прозвучала обида.

– Хьял… – мягко сказала Лэа. – Ты – ученый. Тебе опасно находиться со мной длительное время. Я ведь наемница, я убиваю людей за деньги. Ты можешь пострадать.

– Едем со мной! – горячо воскликнул брат. – Ты будешь жить со мной в Анимилии. Ты бросишь это дело…

– Хьял! – резко прервала его Лэа. – Не начинай опять. Мы говорили с тобой на эту тему множество раз…

– Тебе нравится убивать людей, да? – помолчав, сказал Хьял. – Поэтому ты так злишься.

Лэа молчала.

– Береги себя, – он обнял сестру. – Я надеюсь, мы скоро увидимся.

– Отпусти мою руку и отойди на шаг.

Человек в маске ухмыльнулся и лишь сильнее потянул руку четырнадцатилетней девушки на себя.

– Перестань. Злость тебе не идет.

– Отпусти… – голос девушки звучал беспомощно. – А иначе…

– Что? – человек в волчьей маске расхохотался. – У тебя нет родителей. Больше нет. Твой брат сейчас далеко. До тебя он добраться не успеет.

– Я… что вам от меня надо? Я не сделала вам ничего дурного. Я просто помогаю в этой таверне. Отпустите меня, – без всякой надежды повторила девчонка.

За ее спиной пряталась маленькая, лет пяти, розовощекая черноволосая девочка, с такими же, как у Лэа, чертами лица.

– Да, ты не сделала мне ничего плохого, и даже наоборот, можешь принести мне массу удовольствия, Лэа ун Лайт.

Глаза Лэа расширились от ужаса. Она быстро выхватила узкий короткий нож из-за лифа платья и вонзила его в руку человека в волчьей маске.

Человек ужасно закричал и от неожиданности отпустил девчонку. Рукав на его руке мгновенно набух пунцовой кровью. Лэа подхватила сестренку на руки и метнулась к выходу. У самого порога она споткнулась, чуть не упав, и ухватилась за косяк, чтобы сохранить равновесие.

– Ах, ты, маленькая сучка!

Человек в волчьей маске быстро, насколько позволяла раненая рука, схватил лук и заложил в него стрелу с зазубренным наконечником. Такие стрелы являлись запрещенными. Их можно было вытащить, только проткнув раненого насквозь.

Из руки человека в маске лилась пурпурная кровь, обильно пропитывая рукав и густой струей стекая на пол. Рука человека дрогнула и стрела, подчинившись легкому дрожанию, изменила направление и вместо девушки угодила прямо в ребенка, прошив его насквозь.

– Таир! – крикнула Лэа, падая на колени. – Сестренка…

Глаза Таир широко распахнулись, из удивленно приоткрытого рта выплеснулась темная кровь.