*** ***

Когда утром открываю дверь, то передо мной Вайолет стоит в нескольких платьях и массивных кардиганах, которые делают из неё пингвина, кажется, на ней даже несколько колготок, которые делают её ноги похожими на сосиски с перевязочками в районе коленей. Это на секунду вызывает кривую улыбку, кого я обманываю — усмешку.

Сложно сказать, что девушка именно садится на диван, скорее опрокидывается, потому что колени ей не согнуть. А на лице застывает всё тоже невинное выражение с толикой страха перед предстоящим. Я почти готов потирать руки от нетерпения перед предстоящим шоу.

— Каждый раз, когда ты плохо соврёшь — снимешь с себя одну одежду, так будет продолжаться, пока ты не научишься, что ложь — это твоя защита. А в нашем случае — ещё и повод остаться при своей невинности.

Если бы она могла, то схватила бы свой рюкзак и побежала так, словно от этого зависит весь этот поганый мир. Но к месту её привязывает желание выжить и верить, что потом кошмар когда-нибудь исчезнет и забудется. Что она сможет обмануть не только окружающих, но и себя, что так было надо. Девятнадцать смертей, чтобы жила она одна. Девятнадцать призраков до конца жизни. К слову, у меня… У меня их было слишком много.

Вайолет не может выдавить из себя и слово, поэтому только кивает.

Спрашиваю её о семье, о друзьях, об увлечениях и о секретах. Прошу соврать то про одно, то про другое, меня кидает из одной темы в другую, но вместо того, чтобы держаться на плаву, она опускается на дно всё скорее и скорее, теряя одежду.

На ней остаётся два платья и бельё, по крайней мере, хочу так думать, хотя вообще-то не должен. Но всё чаще и чаще при разговоре возвращаюсь к мысли о том, как она может быть красива без всего.

Ещё один вопрос, и ещё одна промашка — минус платье.

Молюсь, чтобы хоть на этот раз она соврала уверенно, не задумываясь, не заикаясь по ходу разговора. Но вместо этого, я снова говорю:

— Снимай, — легко кидаю я, проверяя на то, хватил ли смелость на такое, она мешкается на пару секунд и трясущимися руками снимает своё тёмное платье, в отличии от остальных, аккуратно сложенных, оно летит прямо мне под ноги. — Что ж, Вайолет, последний кон.

Жду пару мгновений, чтобы она собралась и её плечи перестали трястись. Она смущенно прикрывает тело, а потом кладёт руки по обе стороны от себя, я оглядываю её быстрым взглядом, но на сетчатке отпечатывается всё, до малейших деталей.

— Готова ли ты убить, чтобы победить? — вопрос вылетает быстрее, чем понимаю его смысл.

— Да, — она отвечает на это, не отводя взгляд от моих глаз, а потом быстро расслабляется и чуть ли не стекает на пол. Она соврала, соврала так, что я поверил.

Выхожу из комнаты, проходит какое-то время прежде, чем она выходит в одном из платьев, остальные в руках или утрамбованные в рюкзак. Хочется протянуть руку, обнять, сказать, что всё наладится, но я не хочу ей врать так, что она поверит.

Она уходит, не прощаясь. Что ж, заслужил, дверной косяк скрипит, когда облокачиваюсь на него всем весом. Такой же звук рождается внутри, наверно, это заводится один ржавый орган.

И каждый день после этого Вайолет приходит ко мне в назначенные часы, садится на этот диван и упорно пытается сделать свой рассказ правдивым, после моих советов и личного примера, у неё получается несколько раз соврать, и я практически готов верить этой лжи, но для того, чтобы победить — этого мало.

С каждым днём я влюбляюсь в Вайолет всё больше и больше, это мешает воспринимать её речь объективно. Мешает и то, что она порой легко касается моей руки время от времени, когда приносит чай или прощается.

Но больше всего теряю бдительность, когда Вайолет поднимается на носочки и целует на прощание в последний вечер, её последняя фраза звучит во мне вместе с учащенным сердцебиением:

— Локи Лафейсон, ты мне нравишься! — вместо того, чтобы дать уйти, ловлю Вайолет за тонкую ручку и притягиваю обратно во мрак своей квартиры. Мне не составляет труда взять её на руки, хватая за бедра, она в свою очередь не просит остановиться или прекратить. Её руки ложатся на моё лицо, и поцелуй перерастает в то, что не остановить.

Прохожу в комнату и бросаю её на кровать. Срываю одежду с себя, а вот с ней вожусь так долго, насколько могу удержаться, чтобы не впиться в её молочную кожу и обнаженное тело. Она нравится так сильно, что не могу отпустить её и понять, что завтра она умрёт. Умрёт на экране, и это будет по-настоящему.

*** ***

Просыпаюсь в постели один, сторона Вайолет пуста. Подушка холодная, значит, она ушла какое-то время назад и даже не разбудила. Часы показывают почти двенадцать, финал игры будет через несколько минут. Не спрашиваю себя, как мог проспать, как мог отпустить её.

Нахожу пульт и включаю телевизор. Я боюсь, боюсь увидеть то, что её больше нет на сцене, но ведь чутьё подсказывает, что этот вариант практически 100%.

На экране, кроме ведущего, вижу двух девушек, когда одна из них поворачивается к зрителям, узнаю в ней Вайолет. Но её взгляд сейчас в отличии от того, какой он был в этой квартире, не выдаёт ни одной эмоции. Здесь я мог читать её как книгу, а теперь она сейф, похороненный на дне Марианской впадины.

— И последнее испытание для наших героев…. Признайтесь в любви человеку, которого ненавидите. Да чтоб натуральненько, от этого зависит ваша жизнь, — мужчина начинает смеяться, и ему вторит зал. — Начнём с Вайолет Хармон.

Её карие глаза поднимаются к камерам, она как будто заглядывает в душу, хотя нас разделяет расстояние.

— Я люблю тебя, Локи Лафейсон, — улыбка на её лице, стекающая слеза по щеке.

Перед глазами плывёт, вижу, наконец, то, что упускал всё это время. Она обманывала меня с самого знакомства. Вайолет не нужна была моя помощь, она всего лишь хотела посмотреть на того, кто был на её месте — ни больше ни меньше. Заставить меня поверить в то, что я на что-то годен, а потом стереть в порошок всего одной фразой.

Я больше не Король.

Мой трон занят.