На пустыре, где начиналась Кливус Викториа, уже вовсю кипела работа. Плотники прибыли сюда с первыми лучами солнца, но так как обоз с досками задержался в пути, сооружение настилов началось незадолго до появления пленников. Галлов построили по росту и парами отводили в сторону, где им связывали ноги и укладывали на землю ступнями друг к другу, лицом вверх. Когда восемь человек уже лежали на земле, их накрыли дощатым помостом. Остальные пленники поняли, какой удел их ждёт и зароптали. Стража, с выставленными наперевес копьями, тут же окружила их, всем видом давая понять, что любое сопротивление будет сломлено мгновенно. Даже после того, как они узнали, какое предназначение уготовили им римляне, никто из галлов не испугался. Они всего лишь сочли, что такая смерть недостойна воинов. Командир галлов выступил вперёд и резким тоном высказал негодование, охватившее его товарищей, стоявшему рядом переводчику. Хитрый переводчик быстро убедил его, что участие в таком ритуале считается в Риме почётным делом, и дальнейшая укладка пленных под настилы прошла без проблем.

      Арса, как самого высокого из пленников, в паре с галлом, который был только на сантиметр ниже его, уложили под настил последним. Плотники, скрепив настилы между собой, приступили к изготовлению пологих пандусов для подъёма и спуска на этот оригинальный подиум.

День близился к полудню. Солдаты первого, пятнадцатого и шестнадцатого легионов, в начищенных до блеска доспехах и при оружии, уже выстроились в колонны, ожидая прибытия своего полководца. Из-под настила, по которым предстояло пройти легионам, доносились стоны и роптания людей, ведь их мучила жажда и затёкшие без движения члены. За несколько часов томления в таком положении настил из толстых досок и брусьев уже казался им сделанным из гранита. Время от времени кто-нибудь из охранников подходил к настилу, опускался на одно колено и бил древком копья по голове или плечам человека, превысившего, на его взгляд, уровень допустимого в такой ситуации шума.

Арс молчал. Несмотря на тяжесть досок, давивших на его грудь, он сумел отвлечься и погрузиться в грёзы, представляя себе родную деревню и мать, хлопотавшую около очага. Какое-то время он даже дремал, но стон человека, лежавшего рядом, вывел его из забытья. До него донёсся гул толпы, собравшейся чествовать Цезаря. Слух о необычном мероприятии с участием пленных галлов быстро разлетелся по городу. На Кливус Виктории собралась огромная толпа, состоявшая не только из горожан, у которых была возможность сюда явиться. В дополнение к ним здесь собрались все свободные от работ жители близлежащих деревень. Толпа гудела, словно гигантский пчелиный улей, и этот гул перекрывал практически все остальные звуки. Арс внимательно вслушивался в гул тысяч человеческих голосов, желая представить, что происходит по ту сторону досок. Старательно напрягая слух, он пытался сквозь людские голоса уловить начало движения римских когорт, но всё равно вибрация почвы под ногами десятка тысяч марширующих солдат стала для него неожиданностью. Он ощутил эту вибрацию всей спиной, но всё же, никак не мог понять, что происходит.

– Держись!!! – раздался приглушённый досками крик одного из галльских командиров. Только тогда Арс понял, что дьявольское испытание началось…

Утром за завтраком, когда мы всей семьёй сидели за столом, Арся задал мне неудобный вопрос.

– Па, а римляне были садистами?

– Нет, сын, не были. Просто в те времена у многих народов была мораль, допускающая такие поступки, которые, с нашей точки зрения, считаются зверскими, варварскими и даже садистскими. У каждой эпохи свои нравы, и, возможно, какие-то из наших поступков, тех, что мы сегодня считаем нормой, в будущем станут неприемлемыми.

– Ты хоть понимаешь, что разговариваешь с тринадцатилетним ребёнком? – встряла в разговор жена.

– Между прочим, Древний Рим мы уже учили по истории, и про гладиаторские бои тоже. Я даже игру «Гладиатор» прошёл полностью. А обществоведение изучаем с прошлого года, – гордо заявил Арсений.

– Это не та ли игра, что лежит у папы в кабинете, а на коробке написано «плюс шестнадцать»? – жена грозно повернулась к Арсену. Женька, до сих пор безучастно и сонно ковырявший вилкой омлет, встрепенулся.

– Нет, мама, на «Гладиаторе» «плюс двенадцать». Это на «Риме» «плюс шестнадцать», но там нет ничего страшного.

– А ты откуда знаешь? – жена переключилась на младшего сына, а Арся гневно толкнул брата локтем в бок.

– Папа играл, а мы смотрели, – Женька, не моргнув глазом, сдал маме и меня. Наивная детская простота. Теперь взгляд жены был обращён в мою сторону.

– Это обыкновенная стратежка, – максимально спокойным тоном заверил я жену, — Единственное, что нужно из «плюс шестнадцати», когда играешь в неё – это только мозги.

– Па, а почему в древности была мораль, допускавшая такие жестокости? – спросил Арся, посчитав, что вопрос с играми и их возрастными ограничениями уже закрыт. Я с облегчением повернулся к нему.

– Чем выше уровень культуры в обществе, тем меньше жестокостей допускает её мораль. А уровень культуры в свою очередь зависит от количества знаний, оперируемых общество. Если сегодня закрыть все детские сады, школы и институты, закрыть доступ людям к знаниям, то резко упадёт уровень нашей культуры, а через некоторое время наша мораль позволит нам заниматься даже людоедством.

– Я тоже людей стану есть? – удивлённо спросил Женька, наконец-то полностью проснувшись.

– Нет, сын, не будешь. Говоря «мы», я подразумевал наше нынешнее общество, всех людей. Людоедством, скорей всего, будут заниматься твои внуки или правнуки.

– Не забивай, пожалуйста, ребёнку голову всякими ужасами, – с улыбкой попросила меня жена.

– Я не трус, мне не страшно, мы с Арсей лягушку ели, – неожиданно заявил Женька, а затем, сделав секундную паузу, добавил: – Жареную.

Пока мы с женой, огорошенные, смотрели друг на друга, Женька поспешил добить нас окончательно:

      – Как французы. Мы её за домом на костре жарили.

– А ещё муравьёв ели, – невозмутимо добавил Арся. – Они кисленькие и вкусненькие. Только один попался невкусный. Прошлогодний, наверное.

Я думал, что умру от смеха, лопнув и разлетевшись крохотными кусочками по кухне, но нет, выжил. В метре от меня выжила от смеха моя жена…

По подиуму, сооружённому в честь победы Цезаря над Лохматой Галлией, предстояло пройти трём легионам, численность каковых составляла без малого одиннадцать тысяч человек. Чтобы подиум не двигался вперёд-назад на той мягкой опоре, что представляли собой человеческие тела, находившиеся под ним, по концам пандусов в землю были вбиты толстые буковые колья. Тем не менее, когда четыре лошади первыми взошли на подиум, таща за собой квадригу со стоявшим на ней Юлием Цезарем, он просел и подался вперёд, сдвинувшись совсем незначительно, всего лишь около пяти сантиметров, но именно этой мелочи хватило, чтобы вес колесницы мгновенно выдавил из лёгких первых четырёх человек весь воздух. Больше вздохнуть они не смогли, потому что на помост, вслед за квадригой маршем взошли солдаты.

Некоторые пленники пытались облегчить себе дыхание, приподняв помост над грудной клеткой руками. Они лежали, упершись ладонями в грубые сырые доски, а локтями в каменную брусчатку. Под весом тяжёлой квадриги лучевые кости предплечий не выдержали и сломались с треском, словно сухие ветки. Под помостом раздались вопли, потонувшие в криках толпы, приветствующей своих победителей. Но и эти вопли мгновенно стихли, ведь кричавшие выдохнув на крике, уже не смогли вобрать в себя ни капли воздуха. С каждой новой шеренгой солдат, входивших на этот подиум, звуки под подиумом становились всё тише и тише, переходя в неясные предсмертные хрипы, полностью заглушённые орущими горожанами. Когда шествие выдавило из грудных клеток сотни пленников последние остатки воздуха, под настилом наступила относительная тишина, так как треска сломанных рёбер и раздавленных черепов не смог бы услышать даже самый внимательный зритель, стоявший в вопящей толпе.