– Что вам рассказал Марк?

Ламбис достал еще одну сигарету. Он перевернулся на живот и принялся говорить, не прекращая наблюдения за нагревшимся склоном. Вкратце, без эмоций он рассказал мне историю Марка.

Марк и Колин пришли к маленькой церкви и там поели. После того как они осмотрели церковь, они пошли дальше и стали подниматься в гору, собираясь провести наверху весь день до возвращения на каик. С утра погода была хорошая, но со второй половины дня стали собираться облака, так что сумерки наступили рано. Братья, возможно, прошли немного дальше, чем собирались, и, когда наконец возвратились на тропу со «стертыми камнями», которая вела вниз, к церкви, темнота уже сгущалась. Они шли быстро, не разговаривали, обувь у них была на веревочной подошве и не создавала шума. И вдруг за поворотом дороги они услышали голоса. Говорили по-гречески, громко, как будто ссорились. Братья не придали этому значения и продолжали свой путь, но, повернув за выступ скалы, который скрывал от них говорящих, они услышали крики, потом выстрел и страшный вопль женщины. Они остановились у поворота; на их глазах разыгралась драматическая сцена.

Прямо перед ними на краю поросшей лесом ложбины стояли трое мужчин и женщина. Четвертый мужчина лежал лицом вниз у обрыва, и не надо было присматриваться, чтобы понять, что он мертв. Один из троих стоял в стороне и курил. Казалось, своей невозмутимостью и отстраненностью он демонстрировал свою непричастность к происходящему. У других были ружья. Стрелял, по-видимому, смуглый человек в критской одежде, он все еще не опускал свое ружье. Женщина цеплялась за его руку и что-то вопила. Он грубо оттолкнул ее, обругал дурой, да еще ударил кулаком. Второй мужчина при этом закричал и пошел на него, угрожая прикладом ружья. Кроме женщины, чье горе было очевидно, никого из них, казалось, не волновала судьба убитого.

Что касается Марка, его первой заботой был Колин. Кто бы там ни был прав или виноват в случившемся, момент для вмешательства был крайне неподходящий. Он положил руку на плечо мальчика, чтобы отпихнуть его назад, за камень, и прошептал: «Давай отсюда!»

Но третий мужчина, беззаботный курильщик, как раз в этот момент обернулся. Он увидел их, сказал что-то остальным, и все повернули в сторону Марка свои казавшиеся такими бледными в сумерках лица. Но не успели они еще опомниться от испуга и пошевелиться, как Марк все-таки оттолкнул Колина и раскрыл было рот, чтобы закричать, – но так и не мог сказать после, что` он собирался крикнуть, – в этот миг мужчина в критской одежде вскинул ружье и выстрелил.

Однако Марк успел шагнуть назад и повернуться, чтобы тоже скрыться за камень. Это его и спасло. Он был у края оврага, и в момент поворота сумка с провизией, что висела у него на плече, увлекла его вниз.

Следующие его минуты были сплошной болью. Смутно он сознавал, что падает, обо что-то ударялся, катился среди камней и кустов и оказался, как обнаружил позже, в зарослях кустарника, несколько в стороне от тропы.

Он слышал будто бы издалека вопли женщины и ругань мужчин, а потом еще и голос Колина, обезумевшего от ужаса: «Ты убил его, чертова свинья! Пустите меня вниз к нему! Марк! Пустите меня, будьте вы прокляты! Марк!»

Потом был еще шум короткой яростной схватки на краю оврага, быстро оборвавшийся крик Колина, а после – только всхлипывания женщины, ее хриплые причитания на греческом, голоса двух неистово спорящих критян. И потом… неожиданно, настолько неожиданно, что Марк, плывущий тогда по волнам черной боли, даже не уверен, что это не был бред, – мужской голос бесстрастно произнес по-английски: «По крайней мере, не спешите, подумайте как следует. Три трупа – это слишком много, от них будет трудно избавиться даже здесь…»

– И это все, что Марк вспомнил, – сказал Ламбис. – Когда он пришел в себя, было уже светло. Мысль о Колине заставила его как-то подняться и выбраться из оврага на тропу. Он выбился из сил и некоторое время лежал там, истекая кровью. Потом собрался с силами и осмотрелся. Труп исчез, Колина тоже не было. У Марка сохранилось смутное воспоминание, что убийцы ушли вглубь острова, и он пополз по тропе за ними. С трудом, несколько раз теряя сознание, он преодолел ярдов триста, дождь дважды приводил его в себя. Здесь я его и нашел.

Ламбис замолчал. Я несколько минут – а казалось, вечность – сидела молча, прижав руки к щекам, уставившись на далекое море и не видя его. Я не могла представить себе ничего подобного. Неудивительно, что Ламбис боялся. Неудивительно, что Марк старался не впутывать в это дело меня.

– Вероятно, они подумали, что Марк умер, – сказала я хрипло.

– Да. Было уже темно, и они, наверное, не захотели спускаться за ним в овраг. Там очень круто. Они решили, что если он не мертв, то умрет к утру.

– Значит, когда англичанин сказал им: «Подумайте как следует», он, должно быть, имел в виду Колина? Ведь два трупа – это были Марк и убитый мужчина?

– Похоже, что так.

– Так Колин, наверное, жив?

– Да, ведь Марк слышал его, – сказал Ламбис.

Он помолчал.

– Они могли вернуться днем за Марком, – неуверенно произнесла я.

– Да. – Взгляд темных глаз. – Я подумал об этом, еще и не слышав его рассказа. Я вернулся потом, чтобы уничтожить наши следы, сходил вниз за сумкой с продуктами, потом спрятался выше, среди скал, и подождал. Один приходил.

Снова пауза, такая характерная для его неторопливой речи.

– Вы видели его?

– Да. Мужчина лет сорока в критской одежде. Вы знаете, как выглядит такой наряд?

– Да, конечно.

– На нем была синяя куртка и темно-синие свободные брюки. На куртке были – как это они называются? – такие маленькие цветные шарики вдоль края.

– Ах эти? Я бы назвала их бонбошками, вы ведь имеете в виду эту причудливую отделку шнуром, как у викторианской скатерти с бахромой.

– Куртка с бонбошками, – Ламбис, по-видимому, безоговорочно принял и запомнил мое легкомысленное определение, – и мягкая черная шляпа, обвязанная вокруг красным шарфом со свисающими концами, так, как носят критяне. Лицо очень смуглое, усы – как у большинства критян. Я его сразу узнаю, как увижу.

– Вы думаете, это был убийца?

– Да. Было довольно темно, когда прогремел выстрел, и Марк не мог разглядеть лиц, но он убежден, что выстрелил мужчина в критской одежде.

– Что же он делал, когда вы его увидели?

– Он осмотрел все вокруг и спустился в овраг. Искал Марка. Критянин потратил много времени, видно, никак не мог поверить, что Марк исчез. Мужчина выглядел озадаченным и встревоженным, долго не оставлял поисков, в надежде, что Марк отполз подальше и умер. Но он искал внизу, в овраге, понимаете? Он не подумал, что Марк мог выбраться назад на тропу. Потом критянин все-таки поднялся и стал исследовать тропу. Я видел, что он очень обеспокоен. Но, думаю, он ничего там не заметил и спустя некоторое время ушел. Но не в сторону Айос-Георгиоса. Он пошел туда, – жест приблизительно на север, – там, наверху, я думаю, есть еще деревня. Так что мы до сих пор не знаем, откуда пришли убийцы.

– Но… Я подумала, не могли ли вы… – я не знала, какие лучше тут употребить слова, – не могли ли вы, раз он был один…

В первый раз Ламбис довольно кисло улыбнулся.

– Вы считаете, мне надо было напасть на него? Конечно. Но должен сказать вам, я ждал случая заставить его выложить правду, узнать, что они сделали с Колином. Однако подходящего случая не было. Он находился слишком далеко от меня, а между нами – открытый склон. И у него винтовка, которую он носит вот так, – жест, обозначающий ружье на изготовку. – Он слишком быстро пустил бы ружье в ход. Мне пришлось его отпустить. Если я буду рисковать, Марк умрет тоже.

– Конечно.

– И из-за Марка, который так слаб, я не мог пойти за этим критянином, чтобы узнать, куда он идет… – Вдруг Ламбис сел прямо и быстро повернулся ко мне. – Теперь понимаете? Вам ясно, почему я говорю об опасности и почему не осмеливаюсь оставить Марка даже для того, чтобы искать Колина? Марк хочет, чтобы я пошел, но он слишком болен, а когда у него жар, он пытается выйти из хижины, чтобы искать брата.