– Вы не спите?

В ответ на мой шепот он тут же открыл глаза, и по их выражению было видно: он понял, что означает мое осторожное движение и упавший голос.

– Что такое?

– Там кто-то идет, внизу, неподалеку. И я думаю, что это тот человек, о котором вы говорили. Он, кажется, что-то или кого-то ищет, и у него ружье.

– С уступа его сейчас видно?

– В данный момент – нет.

Марк неловко перевернулся на живот и осторожно выглянул вниз сквозь можжевельник. Я стала говорить ему прямо в ухо:

– Видите, там внизу кипарисы? Лесок позади низкорослого дерева с сухой веткой, похожей на рог оленя? Вот оттуда он движется вверх по склону. Вам отсюда не видно, но выше там тоже есть деревья, за тем утесом, и начинается узкое ущелье, такое же, как это, только поменьше. К нему вроде бы течет поток от небольшого водопада. – Я сглотнула с усилием. – Говорила же я, что он будет рыскать там, где вода.

Марк вытянул шею, чтобы осмотреть скалы выше и ниже нашего выступа.

– Когда мы карабкались сюда, мне не до того было, чтобы все как следует разглядеть. Нас на самом деле не видно снизу?

– Не видно. Даже трудно догадаться, что тут есть выступ. Все, что можно увидеть, – вот эти кусты, а они выглядят так, как будто растут в трещине на поверхности утеса.

– А тропка наверх, к нам?

– Тоже не видна, она среди тех кустов внизу, у фигового дерева.

– Мм, что ж, придется пойти на риск. Вы можете проползти назад в ту впадину, незаметно и не производя ни звука?

– Я… я думаю, да.

– Тогда возвращайтесь туда, пока он вне поля зрения.

– А если он все-таки придет сюда, заглянет, а нам негде здесь спрятаться. – Я пожала плечами. – Во всяком случае… мне лучше остаться здесь. Если произойдет схватка, у нас больше шансов…

– Схватка! – У Марка прямо дыхание перехватило от внезапно вспыхнувшей ярости. – Какая такая схватка? Что мы можем противопоставить ружью? Бросать перочинные ножички на тридцать ярдов?..

– Да, понимаю. Но я бы, несомненно, могла…

– Поймите, времени на споры нет. Ступайте туда, я вас умоляю! Я не могу заставить вас, но пожалуйста, будьте добры, хоть один раз просто сделайте то, о чем вас просят!

Я никогда не видела, как у кого-нибудь отваливается челюсть, но у меня, наверное, отвалилась. Я почувствовала это. Я села и с изумлением уставилась на него.

– Он ищет меня, – рассерженно, но терпеливо сказал Марк. – Только меня. О вашем существовании он и не подозревает. О Ламбисе тоже не знает. Вы будете там в полной безопасности. Теперь, надеюсь, вам хватило ума понять это?

– Но… но он вас убьет, – заикаясь, глупо произнесла я.

– И каким же образом вы предполагаете это предотвратить? – разгневанно спросил Марк. – Прикончит и вас тоже, и все из-за меня. Замолчите и ступайте. У меня нет сил спорить.

Я молча повернулась.

Но было поздно. Я начала соскальзывать назад из моего укрытия в можжевельнике, когда Марк схватил меня здоровой рукой.

В первый момент я не поняла, в чем дело, но тут же заметила сквозь зелень мелькание красной повязки. И сразу же услышала – настолько он был близок – хруст песка под подошвами его сапог и стук покатившегося из-под ноги камня.

Марк лежал как изваяние. Несмотря на забинтованную руку и страшно бледное лицо, он выглядел на удивление угрожающе, хотя его оружием были лишь складной нож и горсть камней.

Критянин решительно шагал по тропе, по которой ушел Ламбис. Она вела мимо маленького поля златоцветника, ниже пастушьей хижины, мимо источника, от которого начинается подъем на выступ…

Теперь человек был мне хорошо виден – плотного телосложения, невысокий, но сильный на вид, с кожей цвета красного дерева. Я не могла на таком расстоянии ясно различить черты его лица, мне бросились в глаза лишь квадратные скулы и полные губы под густыми усами. Рукава его темно-синей рубашки были засучены, открывая коричневые узловатые предплечья. Я разглядела даже ярко-красную отделку его безрукавки. Обернутый вокруг талии кушак с заткнутым за него ножом довершал его критский «героический» наряд.

Человек снова поднял бинокль. Мы лежали неподвижно, как камни. И потянулась минута, когда сердце, казалось, готово было выскочить из груди. Солнце накаляло скалу, обвевающее нас тепло несло запахи вербены, тимьяна и шалфея. Осмелев от нашей неподвижности из-за камня на несколько футов выползла маленькая коричневая змейка. Ее крошечные глазки сияли на свету, как капли росы. Я едва обратила на нее внимание: бояться еще чего-то было уже просто невозможно. Да и не время было волноваться из-за крохотной змейки, когда внизу, на краю альпийского луга, стоял с поднятым биноклем убийца…

Но вот движение бинокля остановилось. Мужчина застыл, как пойнтер. Он увидел пастушью хижину.

Если бы он был местным жителем, он бы, конечно, знал о ее существовании, но судя по всему, подумала я, он просто забыл о ней, а теперь вспомнил. Он опустил бинокль, который свободно висел на шнуре, снова выставил вперед ружье и, не спуская взгляда с двери хижины, осторожно двинулся по златоцветнику вперед.

Я обернулась и увидела немой вопрос в глазах Марка: все ли следы я уничтожила? Лихорадочно я перебирала в памяти: ложе, пол, моя сумка и ее содержимое, сумка Марка для провизии, повязка с его плеча, кожура апельсина. Да, все, я была в этом уверена. Я коротко и успокаивающе кивнула Марку.

Он чуть заметно поднял большой палец вверх, что означало одобрение, и мотнул головой в сторону расселины позади нас. Его глаза улыбались. Я как могла ответила ему тем же и послушно, как та маленькая коричневая змейка, нырнула в тень узкой расселины.

Она шла под углом к выступу, так что, устроившись в конце нее, я могла видеть оттуда только узкий сектор выступа и ногу Марка от ступни до колена.

Расселина была подобием какого-то убежища, но отсюда я ничего не могла видеть и поэтому чувствовала себя хуже, чем на выступе. Я расположилась тут и прислушивалась к ударам своего сердца.

Вскоре я услышала и его. Он шел осторожно, но в тишине утра шаги его раздавались громко. Он приближался, ступил с травы на камень, с камня на песок, потом, за скалой, шаги смолкли; их звук поглотило журчание источника…

Тишина. Такая долгая тишина, что я могла бы поклясться: солнце за это время значительно продвинулось по кругу и тени в расселине переместились…

Потом внезапно шаги послышались под самым выступом. Тихие шаги по каменистой почве. Зашуршали раздвигаемые кусты у фигового дерева. Я видела, как напряглась нога Марка.

Шорох прекратился. Потом опять послышались шаги по песку и стихли…

Я отчетливо представила себе, как он снова остановился, поднес к глазам бинокль и окидывает взглядом трещины и щели, где мог бы укрыться человек. Может быть, он даже увидел и расселину, где я укрылась, и раздумывает, как до нее добраться…

Тень пронеслась перед входом в расселину. Пустельга. Я услышала в этой мертвой тишине легчайший звук, когда она коснулась края своего гнезда. Я бы и сегодня могла поклясться, что слышала легкий посвист воздуха в ее перьях, когда она замедлила свой полет, приближаясь к гнезду. Раздался радостный писк птенцов, такой резкий и громкий, словно в мертвенной тишине шотландского воскресенья играл сдвоенный духовой оркестр.

Легкая тень пронеслась снова. Птенцы внезапно смолкли. Хрустнула ветка под фиговым деревом.

И тут вдруг шаги стали удаляться. Возможно, смелый полет птицы уверил его в том, что поблизости никого нет. Как бы то ни было, он ушел. Звук шагов становился все тише и наконец совсем пропал. Когда пульс у меня постепенно успокоился, я вдруг обнаружила, что закрыла глаза, чтобы лучше слышать это желанное диминуэндо.

И вот тишина. Я открыла глаза и взглянула на видимый мне участок выступа. Ноги Марка там не было.

Будь я в состоянии как следует соображать, я бы сразу поняла, что он просто передвинулся дальше вдоль выступа, чтобы держать критянина в поле зрения. Но я так перепугалась, что в течение двух минут, показавшихся мне бесконечными, не сводила глаз с пустого проема, будто завороженная, и кошмарные картины, словно из фильма ужасов, одна за другой стремительно проносились передо мной. Быть может, убийца вовсе и не ушел, а Марк лежит с перерезанным горлом, устремив неподвижный взгляд в небо, убийца поджидает меня у выхода из расселины с обагренным кровью ножом…