Началось же, ввиду временного отсутствия патронов у обеих воюющих сторон, нечто совершенно необычное - месячник зотовско-дудковской дружбы.

Однажды пришел Двуногий и объявил в уже почти опустевшем от больных и совсем опустевшем от ранeных боевом отделении собрание личного состава.

- В условиях изменения международной обстановки и временного ослабления военного напряжения наш народ смело смотрит вперед и протягивает руку дружбы братским народам. Дудковские казаки, с кем мы рука об руку всегда находились в труде и боях, строят такой же социализм, как мы, и поэтому на торжественный объединительный съезд, посвященный месячнику зотовско-дудковской дружбы, от нашего дружного коллектива отправятся рулевые Зотова, Рабинович, буревестник Моторина, впередсмотрящий Иванов. А от родильного отделения... Ну, я им скажу отдельно.

Кзотова будь готов!

- Всегда готов!

Дело Зотова нынче выглядело мирно. Бездельничающие медики ходили из угла в угол и неосознанно тосковали по привычной работе. Некоторые тайком пили спирт и предавались блуду. Они оставались ко всему готовыми.

Адмирал уже повернулся, чтобы дальше вести разъяснительную работу, но тут его внеуставно окликнула Катя Зотова.

- Товарищ адмирал, а можно...

- Что? - спросил он, точно ожидая от этой загадочной девушки чего-то необычайного. В его глазах светилось безумие.

- А можно еще отправится впередсмотрящий Шмидт?

- Можно.

"Эх, - подумал этот Шмидт, - надо было ей так же просто попросить у Двуногого фонарь".

Актовый зал, где Шмидт уже однажды бывал, оказался занят людьми ровно наполовину. Но все равно такого скопления подземного народа Мише видеть еще не доводилось. К имевшимся тут прежде рядам зрительских камней и досок были добавлены настоящие стулья, кресла и даже кровати из госпиталя.

Первые ряды занимали, как можно было определить по знакомой фигуре первого допросчика несчастных туристов Семочкина, чекисты. Затем сидели делегаты от часовых. Миша узнал буревестника Макарова и кивнул ему. Тот кивнул в ответ. Далее расположили медиков и матерей-героинь с детьми. Матери-героини Маши Ереминой среди них-не было. Наверное, осуществив возможное зачатие, она уже вынашивала пушечного человеческого баранчика. Вполне возможно, что родившийся бройлер сможет претендовать на фамилию Шмидт. Или тут дают фамилии по маме? Михаил не испытывал никаких чувств по этому поводу, как-то не мог испытывать. Но ребенок, зревший в Катином чреве от семени оловянноглазого Саши, волновал его. Ребенок легко проецировался оттуда на мужчину, сохранившего разум и желание дать невинному зданию будущее.

За ними сидели всякие разные военнослужащие и даже бульники, рабочие секретного военного завода. В помещении стоял всепобеждающий запах грязных человеческих тел и было удивительно тепло, но душно. Люди сползлись на праздник и усиленно свободно дышали.

Признаками праздника были расставленные на сценическом возвышении, еще никем не занятые стулья и стол, покрытый белой больничной простыней. Задник составляли два знамени. Красное знамя зотов-цев было знакомо и представляло собой белое полотнище с чуть более ярким белым кругом посередине. Поскольку у всех на шапках в качестве эмблемы был белый круг, официально именовавшийся красной звездой, то сей государственный стяг можно было определить как попытку доступно изобразить давно знакомый символ - кротовую жопу.

Подле на грубой стене подземной выработки было прикреплено незнакомое, но столь же объяснимое, очевидно, дудковское знамя - белая пятиконечная звезда на белом поле. Звезда казалась нарисованной довольно кривовато. Она отдаленно напоминала камлающего шамана.

Возле своих знамен висели цветные портреты, по всей вероятности из вечного советского журнала "Огонек", древнего источника радости и красок. В детстве Мишу иногда возили на лето в деревню во Владимирскую область к каким-то отдаленным не то родственникам, не то знакомым. Он видел в некоторых избах стены, оклеенные картинками из "Огонька", особенно у пожилых людей, давно свыкшихся с мыслью, что это единственный иллюстрированный журнал. Он играл по большей части с приезжими и реже с местными ребятишками на заросших выгонах и огородных задах в войну, и они мастерили себе такие же самодельные знамена. Беда, что здесь, в Системе Ада, и не пахло деревней и детством. Но пахло немытыми телами и вечной подземной сыростью.

Было совсем не удивительно увидеть возле зотов-ского знамени портрет Сталина с надписью "Зотов", а возле дудковского - портрет Ленина с надписью "Дудко". От перемены надписей ничего не менялось. О Дудко, как о реальном человеке, упоминал перед смертью старик Захарьин. Зотов также существует. Интересно, как выглядят они на самом деле?

Правая половина зала пустовала, и никто не осмеливался продвинуться по доске или камню на эту точно зараженную территорию.

Человек сто, скопившихся вместе, отчего-то не производили присущего людским скопищам нестройного гула голосов. Даже маленькие дети помалкивали. Стоял только какой-то еле слышный шелест холодных губ, более характерный для царства теней, описанного еще Гомером.

Чтобы не напугать простых подземных зотовцев заполнением второй половины, сначала в зале появился велеречивый душка-адмирал Двуногий. Он взобрался на сценическое возвышение и, радушно улыбнувшись, воскликнул:

- Поприветствуем, товарищи, братскую делегацию дружественных дудковских товарищей! - и первым захлопал в ладоши.

Аплодисменты всей массы собравшихся получались какие-то вялые, глуховатые, точно люди были в варежках. На этот зов сначала явился президиум в лице адмирала Кукареки и двух незнакомых офицеров, Должно быть, в высоких чинах и в форме, почти ничем не отличавшейся от зотовской.

- Дорогие товарищи! - снова заговорил Двуногий. - Разрешите в этот торжественный момент победившей в кровопролитных боях зотовско-дудковской дружбы предоставить слово нашему дорогому боевому товарищу адмиралу Кукареке.

Непонятно зачем он спрашивал это разрешение. Кукарека же был неулыбчив. И говорил как-то шершаво. Обычная, ускоряющаяся речь, ядовитая слюна антидудковской ненависти теперь отсутствовала.

- Дорогие товарищи, - проговорил Кукарека и задумался, потом оглянулся на Двуногого и вспомнил, - разрешите в этот торжественный момент победившей в кровопролитных боях зотовско-дудковской -дружбы предоставить слово нашему дорогому боевому товарищу, товарищу атаману Пукову и товарищу атаману Мирошниченко.

Зотовцам было ведено хлопать, и они хлопали, но еще хуже, с некоторой даже опаской.

- Дорогие товарищи!..

Многие в этом зале впервые слышали речь живого извечного врага. Военные слышали от дудковцев лишь воодушевляющие крики при атаке, панические - при отступлении, да разве что еще предсмертные хрипы. Многие, должно быть, ожидали услышать какой-нибудь иностранный шпионский язык. Но слова из уст дудковца вылетали похожие, очень похожие на привы- чные, может быть, даже списанные из одного кон- .спекта.

Атаман Пуков был мал ростом, но плотно упитан. Он имел пышные седые усы, загибающиеся куда-то назад, словно атаман только что проскакал сорок верст и степной ветер все еще дует ему в бледное, света божьего не видевшее лицо.

- Дорогие товарищи! - повторил дудковец, со всем не волнуясь. - К борьбе за дело Зотова буди готовы!

- Всегда готов! - несколько недоуменно отвечал. Миша и Катя вызывающе промолчали.

- Дорогие товарищи героические зотовцы! - продолжил атаман Пуков. Любо ли вам дело Дудко?

Воцарилось молчание. Пуков жалобно заморгал, глядя на Двуногого. Тот сделал шаг и заорал так, что сверху даже чего-то легонько посыпалось:

-Любо!

Большинство продолжало переваривать странную информацию.

- Любо! - продолжил показывать пример подземный адмирал. - Повторяйте за мной: любо!

Повторили, как было приказано.

Господи, морячки, казачки - какая-то игра компьютерная, стрелялка с настоящей кровью. Пользователь уже спит и электричество давно отключили, а в недрах компьютерной игры гудит своя бессмысленная жизнь. Миша готов был заплакать от злости.