Никто не предупреждал их о том, что так будет, ибо на этом основывалась часть хорошо рассчитанного плана увеличения капитанских доходов. Через одну–две недели пребывания в море капитан Баджер и его помощник начнут продавать переселенцам продовольствие из своих личных запасов: куски желто–зеленой солонины и рыжие сухари, кишащие червями. Цена зависела от того, насколько клиент пришелся по вкусу хозяину. Весельчак, умеющий петь и играть на каком–нибудь музыкальном инструменте, мог рассчитывать на то, что будет питаться лишь чуточку хуже, чем основная команда. Значительными привилегиями пользовались также семьи с хорошенькими дочерьми.

Даже те, кто сумел принести с собой достаточно провизии и сохранить ее, зависели от капитанского произвола, потому что им никогда не удавалось запастись достаточным количеством воды. И над всем этим нависало тревожное сознание того, что их имена не внесены ни в капитанский реестр, ни в списки команды, так что, в сущности, они просто не имели никакого официального права на существование…

Когда мистер Мэрки приказал открыть люки трюма, переселенцы, жмурясь от яркого света дня, выползли из своих закутков. Анна, оставив в своей каюте храпевшего в пьяном сне Лори, вышла на палубу и была немало удивлена, увидев ее переполненной толпою грязных и истощенных мужчин, женщин и детей. Среди них был один древний старик, дрожавший и тихонько плакавший. Две женщины держали на руках младенцев, закутанных в рваные платки. Никто из них не обратил на Анну ни малейшего внимания. Все они еще находились под ошеломляющим воздействием тесноты и мрака своего недавнего заточения. Они молча сидели на корточках, сбившись в кучу, неотрывно глядя на удаляющиеся от них навсегда берега родной Шотландии.

Майор Боннет, развлекавшийся с палубы юта созерцанием этой беспорядочной толпы, вежливо окликнул Анну:

— Доброе утро, мисс Блайт! Не желаете ли присоединиться ко мне?

Оба сиамских кота, балансируя на качающейся палубе, тесно прижимались к его ногам, высоко задрав вытянутые напряженные хвосты. Свежий октябрьский бриз взъерошивал их золотистую шерсть.

— Кто эти люди, майор? — спросила Анна, пытаясь сладить с развевающейся от ветра юбкой. — Я и не знала, что на корабле есть еще другие пассажиры!

Боннет усмехнулся:

— О, не вы первая недооценивали жадность капитана Баджера, моя милая юная леди! Но не волнуйтесь: они не потревожат ваш покой, если вы с самого начала поставите их в соответствующие рамки. Впрочем, они, конечно, будут донимать вас попрошайничаньем, если только заметят хоть малейшую слабость с вашей стороны… — Он брезгливо покосился на жалкую кучку дрожащих оборванцев. — Что за гнусный сброд! Рабочий скот, быдло, годное лишь Для работы на плантациях. Кстати, по–моему — это даже одна из моих партий. Человеческое отребье, — я только молю господа, чтобы они не заразили весь корабль тюремной дизентерией!

Майора Боннета нисколько не тревожило, что его тонкий резкий голос отчетливо слышен на нижней палубе. Одна из матерей, скорчившись над своим ребенком, посмотрела на него грустным и полным тупой обреченности взглядом. Анна подумала, что несмотря на изможденность и пустоту этого лица, женщине было не больше двадцати лет.

— Но здесь женщины, майор, — сказала она. — И эти несчастные маленькие дети… Они ведь не смогут работать на плантациях. Что же вы станете с ними делать?

— А что захочу! В течение ближайших семи лет у этих подонков будет не больше прав, чем у домашней скотины! — Серые глаза майора блеснули на Анну сверху вниз. — Никогда не подписывайте вербовочный акт, моя дорогая юная леди! В вашем положении это было бы трагической ошибкой!

Лицо Анны залилось румянцем.

— Не думаю, чтобы это могло случиться, — холодно возразила она. — О, да вы, конечно, шутите! Прошу прощения…

— Нет, это я должен просить у вас прощения! Неподходящее время для шуток после такого печального известия о вашем отце, мисс Блайт! Примите мои соболезнования по поводу тяжелой утраты…

— Благодарю вас, — спокойно ответила Анна. Помолчав, она добавила: — Это был вчерашний день. Он прошел. Сегодня же нам придется самим научиться вести новую жизнь!

— Весьма разумно, моя дорогая. Я восхищаюсь вашим мужеством! Есть ли у вас… э–э… друзья в Вест–Индии?

Анна покачала головой:

— Нет, майор, у нас никого нет. Но Лори врач, и я уверена, что в Вест–Индии нужны врачи. Как–нибудь мы справимся!

Она бросила полный жалости и сочувствия взгляд на тощих эмигрантов, сидевших на палубе:

— Мы должны быть более благодарны судьбе, чем эти несчастные!

— Гм–м… — протянул майор Боннет, явно недовольный таким направлением разговора. Он решил переменить тему:

— Я слышал, что ваш брат не только доктор, но и неплохой боец на шпагах?

— О, да! Отец… — при мысли об отце Анна почувствовала, что слезы вот–вот готовы хлынуть из ее глаз. Майор Боннет сочувственно пощелкал языком, и через мгновение Анна снова справилась с собой.

— Отец учил его владеть шпагой, — храбро превозмогла она себя, глядя на майора блестящими от слез глазами. — Мой отец был действительно непревзойденным фехтовальщиком. Он одинаково хорошо владел и саблей, и шпагой, майор. Он проводил целые часы, обучая нас…

— Нас? — эхом отозвался Боннет, улыбаясь. — Он и рас тоже учил, мисс Блайт?

— О, да! Пока мне не исполнилось четырнадцать лет, он давал мне уроки ежедневно. Но потом отец решил, что я стала слишком взрослой, чтобы продолжать упражнения. Помню, как я плакала, когда он объявил мне об этом, потому что очень уж я любила этот спорт! Я так завидовала своему брату, который имел возможность продолжать занятия! Отец надеялся, что Лори станет чемпионом Эдинбурга, но… — Анна смущенно запнулась, и майор Боннет быстро подхватил неоконченную фразу:

— Вы сказали «но», мисс Блайт? Что же ему помешало?

Более опытная женщина догадалась бы сразу, что вопрос поставлен с умыслом, но Анна приняла его, как и прочие мелкие и крупные неприятности последних дней, с откровенным прямодушием:

— Я бы не хотела говорить об этом, майор Боннет, если бы не боялась, что вскоре вам и без того все станет ясно. Лори… мой брат… Видите ли, дело в том, что мой брат пьет… немного больше, чем это полагается настоящему фехтовальщику. Я бы даже сказала — больше, чем это полагается вообще…

— О, что вы, мисс Блайт! Конечно же, вы преувеличиваете!

Поколебавшись, Анна твердо возразила:

— Нет, майор, к сожалению, не преувеличиваю. И я надеюсь, сэр, что во время нашего путешествия вы не станете делать ничего, что могло бы поощрить в нем его слабость!

— Конечно, конечно! — успокаивающе заверил ее Боннет.

Они продолжали беседовать еще некоторое время, потом Боннет, взглянув через плечо Анны, заметил:

— Вот, кажется, и ваш брат решил подняться на палубу подышать свежим воздухом!

Немного встревожившись, Анна обернулась. Лори только что появился в тамбуре сходного люка и с растерянным видом стоял, недоуменно глядя на толпу тощих оборванцев на палубе. Лицо его было смертельно бледным, но Анна с облегчением заметила, что он постарался привести в относительный порядок свой измятый и испачканный костюм и придать себе более или менее приличный вид. Анна окликнула его, и Лори присоединился к ним, поднявшись по трапу на полуют[17].

Майор Боннет тепло приветствовал его, пожав ему руку:

— Ваша сестра сообщила мне о горьких обстоятельствах смерти вашего отца, доктор Блайт, и о вашей смелой попытке спасти его. Примите мое уважение, сэр!

— Какая там смелая попытка! — с горечью возразил Лори. — Я потерпел неудачу там, где любой другой мог бы добиться успеха! И я обрек на изгнание свою сестру и себя самого!

Он изо всех сил старался сохранить самообладание. Он был вконец измучен долгим нервным напряжением и приступами морской болезни. Анна заметила, как дрожат у него руки.

— Знакомы ли вам эти проклятые варварские острова, которые зовутся Вест–Индией, сэр? — спросил Лори, нарушая неловкое молчание.