Дисциплина в Пансионате благородных девиц была очень строгой. И хотя урок в это сырое октябрьское утро 1717 года был посвящен всего лишь искусству ношения модной юбки с кринолином, задранный вверх острый подбородок мисс Хукер, хозяйки и наставницы Пансионата, выражал непререкаемый авторитет.

Мадам стояла в центре зала с высоким беленым потолком (стиль Регенства только начинал входить в моду в Эдинбурге), властвуя над притихшим классом своих застенчивых светловолосых воспитанниц.

— Попытаемся еще раз пройти вокруг комнаты с достоинством, приличествующим молодым леди, — произнесла мисс Хукер. — Не будем широко расставлять ноги, а также не будем семенить ими с бесстыдной суетливостью, словно собираемся сбросить с себя платье на глазах у тех, к кому мы приближаемся для приветствия.

Класс шестнадцатилетних юных леди затрепетал, встряхнул длинными локонами, склонил белые нежные шеи и с шелестящим шорохом цветных шелков возобновил свой осторожный парад.

Гигантских размеров кринолин был поистине мудреным изобретением. При умелом обращении он придавал чарующую плавность волнистым и элегантным складкам широкой юбки. Но при малейшем неловком движении он вдруг заставлял юбку неистово дергаться вверх и вниз, что приводило к нежелательному обнажению некоторых интимных деталей туалета, причем в тем большей степени, чем отчаянней незадачливая модница пыталась это предотвратить.

Это была эпоха длинных платьев из. драгоценного китайского шелка с облегающими тесными рукавами, с кружевными оборочками над локтями и кружевными ахи полотняными манжетами. Модной считалась прямая линия талии, зачастую украшенная маленькими декоративными фартучками, легкими и нежными, как цветочные лепестки. Стиль века отдавал предпочтение здоровью и крепости тела, естественному блеску глаз и цвету кожи. Корсет не более чем на одну пядь затягивал талию и нижнюю часть груди над причудливой колоколообразной юбкой, которая едва прикрывала икры ног и была натянута на два больших круглых обруча, благодаря чему их носительница превращалась в некую богато разукрашенную и тщательно ухоженную безделушку, помещенную в футляр наподобие ногтя китайского мандарина.

Мисс Хукер оглядела свой класс, удрученно вздохнула, хлопнула в ладоши, и весь парад затрепетал и замер в сознании своего ничтожества и бесталанности.

— Мисс Блайт! — обратилась мисс Хукер к одной из воспитанниц. — Вполне допустимо, что щедрые небеса одарили вас естественной грацией, чему кое–кто из этих неуклюжих телок определенно может позавидовать…

Она сделала паузу, наблюдая, как яркий румянец покрыл нежные щечки юной мисс Анны Блайт.

— … или — что более вероятно! — то место, через которое я вколачиваю в вас науку, еще не забыло урока, преподанного ему вчера…

Румянец на лице Анны сделался более интенсивным и распространился от корней золотисто–рыжих волос до границы обнаженных плеч.

— Но я должна отметить, — продолжала мисс Хукер, довольно улыбаясь, — что сегодня вы демонстрируете весьма сносную осанку! — Она сделала жест, достойный римских патрициев: — Прошу вас выйти сюда и показать нам, как легко и живо должна ходить молодая леди, не демонстрируя при этом своих подвязок каждому джентльмену в городе!

Анна вышла из круга, слегка прикрыв от смущения большие серые глаза, и, высоко подняв голову, пошла вдоль притихшей стайки своих подруг, ощущая на себе их завистливые взгляды. Шуршащий шелест тяжелой розовой парчи был теперь единственным звуком, нарушавшим тишину, если не считать четкого стука каблучков по навощенному полу.

Дивные бедра Анны Блайт двигались свободно и непринужденно, окруженные обручами кринолина, не стесненные близостью ткани, словно нижняя часть ее тела шагала в собственной решетчатой беседке.

Мисс Хукер отметила грациозность девушки и кивком выразила ей свое суровое одобрение.

— Теперь, приподняв в подобающей леди манере одну сторону кринолина и в соответствующий момент опустив другую, вы пройдете в дверь и затем вернетесь обратно. Я надеюсь, вы сумеете убедить нас в том, что это может быть проделано с должной элегантностью, а не так, как некоторые толстые куры протискиваются сквозь щель в заборе!

Но дверь, едва Анна успела к ней приблизиться, внезапно распахнулась, пропустив в зал маленького большеглазого негритенка–слугу. Он молча проскользнул мимо Анны, одарив ее мимоходом скрытой дружелюбной улыбкой (Анна была его любимицей), и в почтительной позе вытянулся перед хозяйкой.

— Доктор Лор–ри Блайт, мэм, — провозгласил он нараспев. — По оч–чень ср–р–рочному делу!

— Мой брат? — удивилась Анна.

Мисс Хукер нахмурилась.

— Класс продолжает тренировку, — сухо сказала она. — Ибо, несомненно, для многих из вас это крайне необходимо! Мисс Блайт может сопровождать меня в мой кабинет… Мне будет очень неприятно, если визит доктора Блайта окажется вызванным какими–нибудь легкомысленными мотивами, — озабоченно добавила она, проходя по коридору безукоризненной походкой, которая, однако, будучи переведена на язык музыки, напоминала бы стаккато по сравнению с плавными движениями молодой девушки, следовавшей за нею.

Доктор Лори Блайт мерял шагами роскошный турецкий ковер в заставленном мебелью салоне мисс Хукер и в явном волнении то и дело подносил к носу очередную понюшку табаку. Это был хорошо сложенный молодой человек, чьи медно–золотистые вьющиеся волосы, едва заметные под париком, выдавали его родство с Анной. Галстук его был смят, и бриджи забрызганы грязью. Он резко обернулся, когда обе женщины вошли в открытую дверь.

— Мои извинения, мисс Хукер, мадам! У меня ошеломляющая новость для сестры. Анна, дорогая, мне очень жаль тебя огорчать, но… Видишь ли, отец арестован. Его взяли сегодня утром и отвезли в городскую тюрьму. Вечером он предстанет перед судом… по обвинению в убийстве.

— Убийстве?! — взвизгнула мисс Хукер, потеряв присущее ей самообладание.

— Да, мадам. Мистер Ранвик, уполномоченный магистрата. Отец убил его сегодня утром.

Мисс Хукер тяжело опустилась в кресло. Анна стояла, оцепенев, с испугом вглядываясь в лицо брата.

— Но ведь… мистер Ранвик был уже в весьма преклонных годах, — пробормотала мисс Хукер. — Его седые волосы должны были помешать ему участвовать в какой бы то ни было дуэли…

— Седые волосы не мешали Ранвику быть негодяем, — с горечью возразил Лори. — Весь Эдинбург знает, что мой отец был непричастен к заговору Мерсейского эрла[1], мадам, но Ранвик счел возможным поверить лжесвидетельству и пустить нас по миру! Сегодня утром он явился, чтобы привести в исполнение приказ о конфискации нашего имения…

— И ты говоришь, отец убил его? — прошептала Анна. — Лори, да уж не пьян ли ты?

— Сегодня я трезв, Ани, — пожал плечами Лори, с полнейшим безразличием относясь к оскорбительному вопросу.

Анна, словно окаменев, крепко сжимала побелевшие кисти рук, не в силах отвести взгляд от мрачной фигуры брата:

— Отвези меня к отцу? Лори, прошу тебя! Мисс Хукер, можно мне уехать, мадам?

— Конечно, дитя мое! — мягко ответила мисс Хукер. — Хотя городская тюрьма — вовсе не место для таких, как ты. И, несомненно, вовсе не место для таких джентльменов, как твой отец! Если твое присутствие сможет облегчить его страдания, поезжай к нему. Ваша карета ждет вас, доктор Блайт?

Анна заметила, как смутился ее брат:

— Э–э… нет, мадам. Я очень торопился. Моей лошади придется увезти нас обоих…

В сером бархатном дорожном плаще с отороченным мехом капюшоном, надвинутом на бледный лоб, Анна вскарабкалась на круп коня позади брата. Приведя в более или менее приличный вид свой костюм, отнюдь не приспособленный для верховой езды, она тесно прижалась к брату, когда конь галопом вынес их за школьную ограду.