– Пока мое сердце разбиваешь только ты. Прекращай это, мам. Все будет хорошо. Можешь мне поверить. Разве я так много прошу?

Ольга Владимировна вздохнула и пропустил разгорячившуюся девушку.

– Эти двери для тебя всегда открыты…

– Спасибо.

Виктория выскочила на лестницу, где нашла улыбающегося Харона. Он демонстративно вытащил у девушки из рук сумку, неотрывно смотря ей в глаза.

– Твоя мать не очень-то жалует меня, детка.

– Да, ты не очень ей понравился.

– Не очень понравился? По мне, так это называется ненависть. Конечно, немного не привычно, когда женщина ненавидит меня, но ты знаешь, все равно забавное чувство. Она эгоистка. Так вы это называете?

– Что «это»? – Виктория улыбнулась.

– Когда люди слышат и слушают только себя. Когда думают, что Солнце вращается только для них. Когда уверены, что весь мир подождет. Вот отсюда, – демон взял девушку за руки приложил к своей груди. – Да? Сердце, потом в разум, да? Вот тут эгоизм? – Харон показал пальцем на висок девушки. – Да, здесь. Не в сердце. Подойди ко мне. Ближе. Еще. Чтобы наши тела соприкоснулись…

Послышался щелчок и тьма. Секунда. Вторая. Яркий свет. Кухня Харона.

– Как ты…? – Виктория огляделась.

– Как я это делаю? Тебя давно мучает этот вопрос… – Харон уже раздевался, вешая куртку. – Детка, помнишь, я говорил тебе, что пространство и время не изумляет и не поражает демонов. А вот пространство и время поражаются нам. Мы их подчиняем, не они нас. Почему ты так удивляешься?

– Почему? Да в этом мире полно всего, чему можно удивляться без остановки. Ты же удивляешься людям, хотя не должен бы.

– Позволь, я впервые живу так долго в человеческом мире.

– А я, наверное, каждый день с инкубами проводила и все о них уже знаю, да?

Харон усмехнулся, молча рассматривая стоящую напротив девушку.

– Тогда удиви меня совместным проживанием… – Демон подошел к ней ближе и расстегнул кофту. – Твоя мать увидела след Люцифера. Почему ей так не понравилось, что у тебя, как ты ее назвала, татуировка? Что в этом такого? Я видел миллионы людей с татуировками.

– Правда, но есть и миллионы людей, которые считают, что тату – это уродство, к тому же на всю жизнь. Понимаешь, Харон, война между «хорошо» и «плохо» никогда не кончится. И есть лишь одна беда в этом – никто на самом деле не знает, что есть хорошо, а что плохо, этого вообще не существует, есть твое отношение и оно либо хорошее, либо плохое. Моя мать считает тату злом и уродством…

– Это же всего на два года. – С ноткой грусти произнес он.

– Ты такой чудной порой! – Виктория снова улыбнулась. – Я понимаю, что Люцифер – твой бос, ты его знаешь лично, можешь позвонить и встретиться. Но если моей маме сказать, что знак на моей лопатке был сделан самим Люцифером, которой погостил какое-то время у меня в комнате и я заключила с ним сделку, то она отправит меня в дурдом. Это уже просто не вписывается в категорию «плохо», это наглый перебор!

– Глупые люди, – прошептал демон, двумя пальцами стаскивая с девушки расстегнутую кофту. – Как же мало вы на самом деле знаете…

Он жадно впился губами в губы девушки и, не отрываясь от тяжелого поцелуя, незаметно направился с ней в спальню.

– Харон… – девушка закрыла глаза, ощутив под собой невесомость, а затем мягкую кровать.

– Вы ничего не знаете о свете, который ежесекундно дает вам жизнь. – Натиск демона сводил с ума опьяненную чувствами Вику. – Сколько же сил и желания должно быть, чтобы давать жизнь этому свету… Сколько энергии он отдает вам.

– Нет, нет, Харон, прошу тебя, остановись… – девушка крепко обняла разгоряченного мужчину, который довольно проворно избавил ее нежное тело от одежды и ему оставалось лишь стянуть трусики с завороженной магнетическим шепотом девушки.

– Что тогда вы можете знать о тьме? А? Детка? – в полутьме демон с хищной улыбкой разгадывал подло висящую на его указательном пальце белую ткань.

Все. На Виктории не осталось никакой защиты и разум вот-вот предаст. Слишком этот мужчина настойчив, слишком сильный и красивый. Его невозможно не хотеть… Ему невозможно отказать..

– … Никто из вас не знает, – горячие губы опускались ниже, на ее живот.

Вика вздрогнула. Ей хотелось открыть глаза, остановить чарующие и сводящие с ума действия. Но она не могла шевельнуться. Ей было безумно стыдно. Но и наслаждение не дремало. Оно проникало во все мышцы, сковав их своим крепким телом.. ох уж это наслаждение! И как же возможно не любить его? Отказывать ему? Что за бесчувственным куском железки надо быть, чтобы прогнать от себя всеобъемлющее наслаждение?

– Вы все делите на хорошее и плохое, – Харон опускался все ниже, заставляя сердце девушки почти уже выпрыгивать из груди. – Вы делаете это так безрассудно, потому что вы неразумные невежды…

Зубы. Мягкий, приятный укус на внутренней части бедра. Девушка вздохнула и выгнулась как змея. Его горячее дыхание аккуратно пощипывало нежную кожу, унося Вику ввысь.

– А что вы знаете об истине? – Харон уже снова нависал над девушкой. – Скажи мне, Виктория. Скажи!

Но она не могла уже говорить. Блаженство от прикосновений, от поцелуев, сердце уже останавливалось. Девушке едва хватало воздуха, чтобы дальше жить в этом безумном потоке эмоций.

– Я готов показать тебе истину… Она не хорошая и не плохая. Она безупречно чиста, всеобъемлющая и всепоглощающая. Готов погрузиться вместе с тобой в нее…прямо сейчас. Вика, детка… Лишь одно движение отделяет нас от истины… – Харон шептал ей на ухо, нежно покусывая мочку, обжигая страстным дыханием.

– Харон, – задыхаясь произнесла Виктория, обхватив ногами его тело, – больше не могу….не могу больше отказывать.

– Ну так попроси меня! – он улыбнулся. – Я слышу, что говорит твоя голова, она кричит, умоляет меня сделать это движение! Но я не слышу твой голос! Ты позволишь мне показать тебе абсолютное?

– Да… – выдохнула Вика. – Тысяча раз да!

Демон улыбнулся и сделал то самое движение, которое ждал несколько месяцев, о котором мечтала Виктория. Она вцепилась в раскаленную спину мужчины. Под натиском пальцев вскрикнули мышцы и с ними девушка, теряющая сознание. Ей казалось, что от выплеска такого огромного количества гормонов, гипофиз просто умрет, сердце остановится, легкие откажутся обогащать тело кислородом. Но нет. Она продолжала дышать. Все чаще. Более поверхностно. Сердце стучало. Сильнее. Сильнее. Сознание терялось в собственной голове.

Время остановилась. Тяжелая тишина, не знающая жалости, разрядилась от крика девушки, но не ушла. А за окном сверкнула молния. Ударил гром. Откуда? Конец сентября… Настолько хорошо, что она готова умереть в этом умопомрачительном экстазе. Сумасшествие. Топчется рядышком, смотрит, как тонкие, бледные пальцы истязают мужскую спину. Им хочется рвать плоть, что-то сжать и искромсать. Сильно сжать. Глаза закрыты. Они не хотят ничего видеть. Им настолько хорошо. Они желают, чтобы в мире ничто не смогло их отвлечь от происходящего ни на секунду. Его крепкие руки, не зная преграды, изучали тело. Его губы совершенно не знают, что такое усталость. Столько в нем энергии и жизни. Каждым своим прикосновением он дарил что-то невозможное. То, что разум срывает хуже наркотиков и алкоголя.

Гроза бушует, сильнейший ветер хлестал невидимыми ветвями по окнам, погода совсем расклеилась. Она плакала… Виктория кричала, разрывая плоть на части. Погода кричала, разрывая свою плоть. Девушка открыла глаза. На потолке тени огромных крыльев….

– Боже…. – Вика снова закрыла глаза.

– Нет, детка, – обхватывая руками талию девушки, прошептал Харон, – ничего общего у нас с Боже нет.

После имени Господнего в демоне проснулось непонимание. Он замер, зарываясь носом в волосах девушки. Он остановился, чтобы дать едва живой Вике отдохнуть, набрать воздуха в грудь.

– Почему, детка? – шептал он, – это же я привожу тебя к чистоте, я дарю желанное наслаждение. Почему же ты называешь его имя, а?

Демон вновь запустил колесо страсти, крепко сжимая ее в своих объятиях, целуя шею, слыша как бьется сердце, срывается дыхание.