Литмир - Электронная Библиотека

Борьба или бегство

Виктор Уманский

Редактор Марина Тюлькина

Дизайнер обложки Сергей Фурнэ

© Виктор Уманский, 2018

© Сергей Фурнэ, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4490-0099-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

1

С момента моего поступления в гимназию прошло уже целых два года, а катастрофы до сих пор не случилось. Это можно было считать большой удачей, но в то время я не придавал значения этому факту.

Проблемы ходили за мной по пятам и потихоньку отъедались. К 2007-му они уже представляли собой сытых тварей, поглядывавших на мой подростковый затылок по-хозяйски. Почему на затылок? Да потому, что я старательно отворачивался, вовсю отрицая само их существование. Виной всему могли быть мелкие, не связанные между собой неудачи… ведь так? Ну да – так. Так мне казалось в мои двенадцать.

Но обо всем по порядку.

С детства, в любом коллективе сверстников, я привык чувствовать себя первым. В детском саду у нас уже были какие-никакие занятия по арифметике и русскому языку, и задачки, другим детям дававшиеся со скрипом, я решал раньше, чем нам успевали дочитать условие. Более того, иногда я разбирался в этих задачах лучше воспитателей, благодаря чему некоторые из них стали меня недолюбливать.

С логопедом у меня тоже сложились особые отношения. На первом же занятии я легко прочитал и проговорил всё, начиная с простых слов и заканчивая скороговорками, и перешёл к заумной беседе о том, как именно следует развивать речевые навыки у детей. Сверстников я не считал ровней нам – взрослым и умным людям.

Начальная школа, в которую меня отдали родители, считалась в районе самой продвинутой. В том числе благодаря нашей первой учительнице, пользовавшейся авторитетом едва ли не гениального педагога. Именно в её голове экспериментальная программа Эльконина-Давыдова1 мутировала, превратившись в скользкого гада. Мы с одноклассниками не просто учились бок о бок: мы конкурировали. И универсальной турнирной таблицей стали для нас построения вдоль доски.

В конце каждой четверти Любовь Валерьевна выстраивала нас «в порядке убывания ума». Прохаживаясь вдоль этого ряда, она декламировала речь:

– Рыбников, ты в этой четверти скатился на две позиции. Даже Колодкина тебя обошла! И не стыдно тебе?

Колодкина сама постоянно оказывалась в конце ряда, и я качал головой: дальше падать Рыбникову было уже некуда. Интересно, о чём он думал?.. Впрочем, наверно, о каникулах… Ведь каких ещё мыслей можно ожидать от тех, кто не способен продвинуться хотя бы до середины ряда!

Сам я неизменно оказывался в самом начале, на первом или втором месте. Здесь моим конкурентом традиционно был Чехович. Его способности к математике меня впечатляли и заставляли относиться как к равному себе. Остальные одноклассники такой чести не удостоились.

Во втором классе у нас появилось несколько старост, и я, конечно же, стал самым главным старостой. К этому времени собственная уникальность уже не вызывала у меня сомнений, а родители и учителя лишь укрепляли подобные взгляды. Мелькала мысль, что другие дети, а особенно, те, кто по умственным способностям плёлся в конце класса, должны гордиться общением и дружбой со мной – старостой и несравненно более умным человеком.

После третьего класса мы переходили сразу в пятый – особенность сокращённой программы. Я пришёл в московскую гимназию, ослеплённый собственным великолепием. Помимо отличных способностей, гордость вызывала и моя внешность. Я был высоким и худым, но главное, что лицо смотрелось мужественно: волевой подбородок, прямые скулы, нос с горбинкой. Тёмно-русые волосы я ерошил рукой, чтобы причёска выглядела одновременно небрежно и стильно.

В классе нашлись двое ребят, заслуживших если не моё уважение, то, по крайней мере, дружелюбие. Никита, красавец и спортсмен, получал одни пятёрки и мастерски забрасывал трёхочковые. Он беспрестанно отпускал шутки и быстро стал любимцем девочек и учителей. Дима, по моей оценке, был «немного поглупее», но обладал своеобразным чувством юмора – добрым и слегка безумным. Я решил, что такая компания заслуживает главного украшения – меня самого, и стал держаться рядом. Дима с Никитой не возражали.

В остальном отношения с окружающими складывались не столь гладко. Мысленно я по привычке выстраивал класс у доски «по уму», и в самом начале оказывались мы с Никитой, а потом уже все остальные одноклассники, большая часть которых пришла из общеобразовательных начальных школ. Но несмотря на разрыв в знаниях, они почему-то не торопились падать ниц и признавать моё превосходство. И здешние учителя, в отличие от Любови Валерьевны, их к этому не склоняли. Видя моё высокомерие, одноклассники один за другим начинали меня игнорировать. Мне оставалось лишь посетовать на их отсталость и уйти, задрав подбородок.

У Никиты с Димой таких проблем не возникало, и отношения с классом у них установились ровные. Хоть это и служило очередным (уже избыточным) доказательством моей уникальности, а всё ж таки злило.

Через пару месяцев все притёрлись друг к другу, и те, кто раньше меня избегал, начали проявлять неприязнь открыто. В мою сторону полетели насмешки и оскорбления. Поведение школьников из «задней части доски» приводило меня в ярость. Я отвечал, находя слабые места и уязвляя острым словцом. Для пятиклассника это получалось у меня виртуозно.

За первый год в гимназии я успел рассориться и с учителями, безжалостно высмеивая любые их просчёты. Любыми способами я старался выставить их в глупом виде перед всем классом, и зачастую мне это удавалось. Когда такое происходило, я неизменно гордо оглядывался по сторонам: очевидно, победа над учителем должна была повышать авторитет в глазах одноклассников. Правда, особого авторитета я почему-то не добился, если не считать, что по фразе «тот самый хам» вся школа теперь безошибочно определяла, о ком идёт речь. За пятый и шестой класс я незаметно для себя превратился из всеобщего любимца, коим привык быть в детстве, в изгоя.

В отношениях с родителями также появились серьёзные трудности. Моя дерзость проявлялась и раньше, но всё же я был ребёнком, и они могли меня контролировать. Теперь же я стал совершенно неуправляемым. Я дерзил и грубил, но всё же побаивался – особенно, отца. Он умел здорово прикрикнуть, и это действовало – как минимум, заставляло меня замолчать.

Трудности в семье, как и все остальные, я объяснял просто: несовершенством мира и окружающих.

* * *

В седьмом классе у нас появился новенький по имени Глеб Кадыков. Громадный: на полголовы выше меня и раза в полтора тяжелее. Его рыхлое лицо покрывала отвратительная сыпь из прыщей, а чёрные волосы, мытьём которых он себя редко утруждал, свисали патлами, оставляя сальные пятна на плечах пиджака. Но под дряблой кожей бугрились мышцы, и на уроках физкультуры Глеб вскоре стал одним из лучших. На этом его успехи в учёбе заканчивались, и по остальным предметам он получал двойки – главным образом из-за непроходимой лени. Но тупым он не был, о нет! С ужимками и подхалимажем охаживал он учителей, убеждая, что берётся за учёбу – с завтрашнего же дня. Слова подкреплялись неприкрытой лестью. Со стороны она смотрелась топорно, но, как ни странно, работала… на женщинах. С мужиками было посложнее, но сколько их в школе… ОБЖ да информатика – это Глеб мог пережить.

Мало-помалу Глеб начал устанавливать в классе свои порядки. Первым под удар угодил Серёжа. Терпеливый, задумчивый, да и в целом – весьма странноватый, он один из немногих до сих пор относился ко мне неплохо. Мы с Никитой и Димой иногда посмеивались над ним, но по-доброму, а вот Глеб подошёл к делу иначе. Он начал задевать Серёжу, и шутки его становились всё злее. Вначале – обзывательства, потом – затрещины и пинки. Глеб не скрывался, шпыняя Серёжу на глазах у одноклассников и учителей. Очевидно, кто-то вот-вот должен был вмешаться и прекратить это безобразие. Но месяц тянулся за месяцем, а шоу унижений Серёжи продолжалось и даже начало восприниматься как нечто естественное.

вернуться

1

Образовательная программа Д. Б. Эльконина и В. В. Давыдова для начальных классов разработана в качестве альтернативы традиционной программе обучения. Считается развивающей.

1
{"b":"624776","o":1}