Я молчу. Я всё ещё не верю. Это жар, это галлюцинации. Или это система?

— Прошу вас, ничего не бойтесь и не выходите с ним на контакт. Предоставьте профессионалам завершить свою работу.

Это кто здесь профессионал? Гнев бьёт в голову. Интересно, мои родители знали? Наверняка, они же общаются с Анькиными… Знали, но молчали. Значит, вот чем была вызвана их чересчур спокойная реакция на мой недавний ночной “загул”. Вы что все — слепые???

— Ландерс, слушайте, несколько дней назад он напал на меня.

— Как это — напал? — в голосе полицая слышится скепсис и недоверие. Обиженная дурочка цепляется за последний шанс, чтобы привлечь к себе внимание. Я знаю — это то, о чём он сейчас думает.

— Вот так! Выследил меня на улице! А я чуть с обрыва не упала!

— Постойте, он вас что — трогал?

— Нет.

— Бил?

— Нет.

— Угрожал?

— …нет.

— Извините, тогда о каком нападении речь? Город у нас маленький, и вы с ним вполне могли случайно пересечься на улице, но нападение — это уже криминал. Почему же вы сразу не написали заявление?

Ответа у меня нет. Становится ясно, что это разговор ни о чём. Поддавшись обиде, напоследок выдаю:

— Анька тоже никаких заявлений не писала. И те девчoнки — тоже, — и бросаю трубку.

Я не знаю, как всё это переварить, не знаю, как дальше действовать, но точно знаю, что осталась одна. Мне никто не поможет, но у меня уже нет права отступить.

***

Вернувшись в строй, со свежими силами приступаю к учёбе. Зубрю сутки напролёт, стараясь наверстать упущенный за время болезни материал. Впереди меня ждёт столичная Академия, а значит, семестр я должна закончить только с хорошими оценками. От всех дисциплин, связанных с физической нагрузкой, врач-районный терапевт меня освободил на две недели. С чувством жуткого смятения ожидаю ближайшей лекции по медицине. Но час пробил — Лоренц, как обычно, с серьёзной миной вещает с кафедры, на этот раз про оружие массового поражения, про период полураспада урана, про то, где в нашем городе расположены убежища. Немногие знают, что они есть. Я вот знаю, но какой же это бред! Если уж и жахнет, то нам всем уже ничего не поможет. Какой смысл тогда вообще напрягаться?

— Ты где была? Болела? — улучив минутку, Дина вопрошает полушёпотом.

— Да. Что было на прошлой лекции?

— О, ты многое пропустила! Лоренц тут такое устроил, он как с катушек сорвался! В конце занятия дал очередной тест, который мало кто сдал — он был не по теме и вообще очень сложный! Так не честно! Понаставил “двоек”, застращал, что в следующий семестр вообще никто не перейдёт, мы все в шоке были!

— Девушки, поделитесь, что это такое интересное вы там обсуждаете? Давайте вместе обсудим?

Снова строгий взгляд, лицо без тени улыбки.

— Извините, — хором отвечаем мы с Диной и синхронно опускаем глаза в тетрадки.

На перемене впервые не выхожу из аудитории одна. Спешу за Диной, боясь показаться навязчивой, но мне до смерти любопытно. Дина любезно хватает меня под руку и тянет в столовку. Она берёт пиццу и пирожное, я — мясо и овощной салат. Сразу видно, кто здесь на кого учится.

— Дин, ну расскажи, что ещё там было? У меня пропуск, но есть справка — надеюсь, на допуск к экзамену не повлияет…

— Если справка, то не беспокойся. А Лоренц… — видно, что ей всё это время не терпелось поделиться горяченьким, и она лишь ждала нужные уши. — Интересно, кто это тогда его так вывел из себя? Из наших никто не вякал — после Первеза все очкуют с ним связываться.

— Он что — орал?

— Нет! Если бы! Не отпускал нас из аудитории, пока не проверил все тесты, потом обозвал всех дебилами, пригрозил недопусками, ну и так далее! Он ненормальный какой-то! Может, с женой поссорился?

— С женой? — такая мысль ни разу меня не посещала, хотя — почему бы и нет? Отсутствие кольца на пальце ещё ни о чём не говорит. С чего вообще я взяла, что у него никого нет? Изо всех сил пытаюсь не выдать своей заинтересованности в личности нашего препода — пусть Дина думает, что меня волнует только учёба.

— Может с женой или с девушкой. А может он вообще, это, ну ты поняла!

До меня не сразу доходит, куда она клонит, а мою собеседницу выражение искреннего непонимания на моём лице, кажется, лишь веселит:

— Может он из этих, из пидоров!

— Тщщщ! — жестом заставляю её замолчать.

Мы глупо хихикаем, и всё же — здесь есть о чём поразмыслить!

— Юль, а ты что сегодня вечером делаешь?

— На тренировку иду, а что?

— На какую тренировку, у тебя же освобождение! У меня спектакль в девять — давай, подваливай. Клуб “Маяковский” — за зданием прокуратуры, знаешь?

— Знаю. А что за спектакль-то?

— Ну я как бы в любительском театре играю… Цена билета не установлена — живём на добровольные пожертвования, вроде как. Вообще-то мы на каникулах даже гастролируем! — её лицо сияет гордостью и немного смущением.

Неожиданное и неудобное предложение. Из числа тех, ответить отказом на которое — значит смертельно обидеть.

— Хорошо, я приду.

— Отлично. Увидимся!

***

Я всё равно иду в зал. Пусть тренироваться пока нельзя, но хоть посижу здесь, понаблюдаю за ребятами, подышу родным воздухом.

Алекс с ходу ошарашивает новостью: до соревнований я не допускаюсь. Естественно, я этого ждала, но всё равно обиделась. Тренер спешит с объяснениями, и это именно объяснения, а не отговорки. Во-первых, восстановиться за несколько недель после болезни мне вряд ли удастся; во-вторых, в январе сдавать нормативы в Академию, а если на соревнованиях что-то пойдёт не так, я могу потерять форму, и тогда все планы о переводе в столичный вуз вообще рухнут; в-третьих, снова не набирается достаточного числа девушек, чтобы разбить на весовые категории, а это значит, что все бои будут проводиться в абсолютном женском весе — я лёгкая, и слишком вероятно, что в первом же туре попаду на спортсменку килограммов на пятнадцать тяжелее меня. Маруся весит под семьдесят, к тому же она сейчас в отличной форме — вот пусть и выступает за клуб, а я побуду секунданткой, причём как у неё, так и у нескольких пацанов из клуба. В целом, я согласна. Замяли. Проехали. Самолюбие немного пострадало — только и всего.

— Юль, лапы не подержишь? — Маруся выдёргивает меня со скамьи в углу зала и тянет на краешек татами. — Алекс сегодня с пацанами только занимается, а мне что делать? Давай проработаем апперкот, потом лоукик.

— Лоу запрещён на соревнованиях, Маруся, куда тебя занесло! — хохочу я, едва успевая выставить лапу перед грудью, но заслонить бедро всё же не успеваю — Маруся лупит меня под коленной чашечкой, несильно, играючи, но я всё же падаю, в полёте цепляя её за штаны свободной рукой и увлекая за собой.

Мы катаемся по татами, пытаясь побороть друг друга. Её пальцы свободны — кисти скованы лишь бинтами, моя правая всё ещё в лапе, а левой я продолжаю стягивать с неё штаны. Справку врач мне выписал не зря — уже через минуту начинаю задыхаться, оглушая пространство вокруг скрипучим бронхотическим кашлем, и оказываюсь на лопатках. Маруся тут же водружается сверху, зажав мои бёдра между своих и пригвоздив ладонями мои руки к ковру.

— Слышала, ты в столицу собираешься? Бросаешь меня? А я вот возьму всем на зло и в армию уйду! — она склоняется надо мной так, что выбившиеся из хвоста пряди её волос смешно щекочут мои щёки.

— В армию, значит? Будешь с АК-74 бегать? — подыгрываю я.

— Ага! АК — знатный ствол. Единственный, что меня возбуждает. И тебя тоже. Правда?

— Беретта — тоже ничего, — как странно, я смущена, хотя знаю Марусю уже несколько лет. Но я никогда не видела её такой.

— Беретта — отстой, и М-16 тоже, — она вскакивает на ноги и подаёт мне руку, помогая подняться.

Её рука болезненно скользит по ремешку часов — автоматически смотрю в циферблат и нервно вскрикиваю:

— Полдевятого! Я обещала сокурснице быть на её спектакле. Чёрт, опаздываю!

Ловлю недоумённый взгляд Маруси, и вдруг предлагаю: