Девушка лишь кивает и удаляется в приёмную, чтобы тут же позвонить знакомому подрядчику.
— Круспе — кстати, где он? — в общем, он знает, что делать. Флаке займётся системой безопасности и подбором персонала, да он и так уже этим занят. Наша дорогая Фрау пускай позаботится о меню, баре и так далее. А также о декорировании помещения, — чуть подумав, добавляет Тиль. — Стас, проконтролируй и будь на подхвате. Ну а пока, бери Пауля и заказывайте через интернет всё необходимое для шоу — свет, аппаратуру, инструменты — всё, что нужно, Пауль в этом сечёт. Доставку тоже ты проследишь. Всё, расходимся, время не ждёт!
Стас стремится покинуть кабинет, у него голова идёт кругом от количества выпавших на его долю поручений.
— Подожди, куда спешишь? — слышит он за спиной тихий, приятный голос.
Конечно, с Паулем он уже знаком, но дальше “привет-пока” их общение не заходило — парень так и не смог себя пересилить и наладить доброжелательные отношения со вновь прибывшей “рок-звездой”. На то нет никаких причин, но он чувствует смутное недовольство его нахождением рядом, он расценивает Ландерса как привет из прошлого его драгоценной Фрау, нежелательный привет, как нечто, способное нарушить так внезапно воцарившуюся в их со Шнайдером отношениях идиллию.
— Давай заказом сейчас займёмся? Раньше закажем — быстрее доставят, — Ландерс не отстаёт.
Дабы не выглядеть конченым хамом, Стас находит в себе силы остановиться, обернуться и взглянуть надоедливому гитаристу прямо в лицо. Тот улыбается. Все в восторге от этой улыбки. Наверное, о ней ходят легенды. Стас же не чувствует ничего, кроме раздражения. И он понимает, насколько это неправильно, незрело, нелепо, но ничего не может с собой поделать.
— Ну пойдём. В моём кабинете будет удобнее.
Около полутора часов они подбирали аппаратуру и прочие необходимые примочки — точнее, подбором занимался Ландерс: видно, что он делает это в тысячный раз, свои поставщики у него на карандаше, модели инструментов он знает на зубок, и самозабвенно предаётся процессу, не нуждаясь в помощи. Стасу только и остаётся, что проводить многочисленные предоплаты через корпоративный счёт, к которому у него доступ. Когда с делом было покончено, и он уж было понадеялся, что вот сейчас улыбчивый немец, наконец, покинет его территорию и даст спокойно вздохнуть, Ландерс выводит его из состояния прострации простой и обескураживающей фразой:
— Вижу, что я тебе не нравлюсь. Скажи, почему? Это из-за Шная?
От неожиданности парень лишь молча уставился на сидящего напротив Пауля.
— Можешь не отвечать, я всё понимаю. Просто знай, я здесь не для того, чтобы кому-то мешать. Но, если уж нам предстоит работать вместе, давай выясним все вопросы сразу, чтобы впредь к ним не возвращаться.
— Ээ, ну давай...
— Хорошо. Для начала, когда ребята рассказали мне про вас, ты не представляешь, как я обрадовался. У него же ведь никого нет, а для меня он самый родной человек на свете, и что бы там ни было, я — первый, кто желает ему счастья. И если он выбрал тебя, это неспроста. Шнай — не тот человек, который кого попало к себе подпускает. С тех пор, как он порвал со своей семьёй...
— Постой, что? — Стас вдруг отчётливо осознаёт, что ничего не знает о своём любовнике, тот ни разу не говорил ни о семье, ни о предыдущих отношениях, а он никогда и не спрашивал, резонно опасаясь услышать то, что ему не понравится.
— Ты ведь не знаешь ничего, так? Чувствую себя сволочью.
— Брось, расскажи мне всё, что считаешь нужным, — парень настолько заинтригован, и в то же время напуган, что изначальная антипатия к собеседнику сменяется настороженным интересом.
— Я расскажу, а он меня за это проклянёт. Но я его знаю, он в молчанку может всю жизнь играть, и это в своём роде нечестно по отношению к тебе.
Ландерс замолчал, улыбка уже давно сползла с его губ, и сейчас он как-то потерянно смотрит на собственные руки, словно собираясь с духом. Наблюдая за ним, Стас пытается определить, является ли трагикомичное растерянное выражение его чуть детского лица результатом игры или же шедевром природы. В любом случае, завязавшийся разговор пусть и неожиданен, но долгожданен, и он не намерен отпускать гостя без объяснений.
— Так что там с семьёй? Почему они не общаются?
— С семьёй? А что с ними? После выпускного, когда он признался мне, им... Ну в общем, они выгнали его из дома.
Глаза Стаса непритворно округлились.
— Как это, выгнали?
— Ну они же мормоны. Решили, что такой сын им не нужен, и с тех пор ничего так и не поменялось. Изредка он переписывается разве что с сестрой, и то она поддерживает с ним связь в тайне от своей общины, насколько я знаю.
— Как мормоны? Из Союза? Что за бред?
— Бывает. В Союзе все шифровались, а в Германии, особенно после падения страны, необходимость скрываться отпала, вот они и разошлись на всю катушку. Богатая у них община, кураторство из США, всё такое, и они непримиримы. И образ жизни, который Шнай для себя выбрал и не побоялся озвучить, оказался для них неприемлем. Я с детства Шнайдера знаю, и родители всегда им очень гордились, возлагали большие надежды — единственный сын, как-никак — а тут такой облом... В общем, считай, что нет у него семьи, хотя она есть, и я иногда даже их в Берлине встречаю на улице или в супермаркете. Они здороваются, а о сыне так ни разу и не спросили. Звучит, как абсурд, но он с этим живёт с самых своих семнадцати лет.
— Слушай, если они его выгнали, то куда он пошёл? В семнадцать-то лет?
Ландерс тяжело вздыхает.
— Чайку не предложишь?
— Да-да, конечно, — Стас готов на какие угодно услужения ради продолжения истории. Он тратит несколько минут на то, чтобы заварить крепкий чёрный чай с бергамотом, при этом он так нервничает, что желание закурить кажется непреодолимым, но всё же он его перебарывает, ибо не рискует покинуть помещение в разгар такой познавательной беседы.
— После окончания школы год о нём никто не слышал, да никому и дела не было, если честно, — возобновляет повествование Ландерс, отхлёбывая горячий чай. — Все разбежались кто куда, я учиться поступил и честно думал, что он тоже, а выйти на общение ему не позволяла гордость. Интернетов тогда не было в таких масштабах, как сейчас, и люди легко терялись. Когда же, следующим летом после окончания школы, мы все собрались на каникулах, выяснилось, что о Шнайдере никто ничего не слышал. Через его сестру удалось узнать, что учиться он так и не поступил, и тогда уже мы заволновались. Блин, — Ландерс показушно дует на чай, — никогда себе этого не прощу.
— Да ладно, ты же не знал, — Стас сам не понимает, с какой стати он вдуг проникся сочувствием и симпатией к рассказчику, но история настолько его шокирует, а физиономия Ландерса так непритворно печальна в этот момент, что ему хочется от всей души поддержать мелкого. Лишь бы тот не замолкал.
— Я не знал, потому что не хотел. Понимаешь? — в голосе Пауля вдруг возникают дрожащие нотки, всего на секунду, чтобы тут же исчезнуть.
— И... Что было дальше?
— Дальше мы организовали поиски. Каждый привлёк свои каналы. Тилль нанял каких-то парней, типа сыщиков — безрезультатно. Флаке спонсировал все эти поиски, но толку не было. Мы с Олли пытались выудить какую-либо информацию у его родителей, но те лишь отрезали. “У нас нет сына”, — я помню эти слова его матери. Вот, как сейчас, помню.
Ландерс снова умолкаем, заставляя сердце Стаса биться быстрее. Умеет же чёртов гитарист нагнать драмы! А может, он и не специально вовсе?
— В итоге, только через год, когда нам всем было уже около двадцати, его нашёл Круспе. Он учился на журналиста и якшался много с кем. Пёс. Через каких-то своих знакомых, которые работали под прикрытием, имея доступ в сомнительные полузаконные сообщества — всё ради горячей статейки в криминальной хронике и хороших гонораров — он выяснил, что парня, похожего на Шнайдера, видели то в одном городе, то в другом, и в основном — в каких-то полулегальных притонах. Не помню всех деталей, но Рихе удалось вычислить конкретное местоположение Шнайдера на тот момент. Где-то в Кёльне. Ох, и трепался же он после этого! Круспе ещё лет десять щеголял историей Шнайдеровского вызволения, пересказывая её во всё новых подробностях то на одной пьянке, то на другой, пока всем не надоело это слушать.
