Но потом начало происходить нечто странное. Чарли была уверена, что она не засыпает, что это происходит на самом деле. Ее комната, ее привычная тесная маячная комната начала вдруг меняться. Расплываться, расширяться в размерах, как будто растягиваться. Словно кто-то схватил ее комнату за углы со всех четырех концов и разом потянул в стороны.

Но менялись не только размеры. Менялось все – цвет стен, обстановка, даже кровать, на которой Чарли лежала, менялась тоже, увеличиваясь, изменяя свои свойства, становясь более мягкой.

Чарли хотелось вскочить в испуге, протереть глаза, ущипнуть себя, в конце концов. Но она по-прежнему не могла сдвинуться с места, не могла пошевелить даже фалангой пальца. Ее свинцовое тело полностью отказывалось подчиняться ее разуму, ее воле и желаниям. Ее тело ей больше не принадлежало. Оно принадлежало какой-то другой Чарли. И, кажется, та, другая Чарли была еще жива…

Чарли вдруг снова ощутила в груди сердцебиение. Словно кто-то включил мотор. Это было совсем тихое, слабое сердцебиение, но для Чарли, которая полностью отвыкла от него, оно показалось оглушительным, готовым разорвать ее грудь.

Чарли щурилась, пытаясь более четко рассмотреть свою изменившуюся комнату. И, наконец, ей это удалось. Комната перестала меняться и расплываться, в одно мгновение она просто застыла, и в то же мгновение Чарли узнала ее. Это была ее комната. Ее спальня в их с Ричардом квартире.

Все изменилось, кроме луча света из окна, на который Чарли смотрела перед тем, как все началось. Только теперь это была полоска тусклого утреннего света в ее квартире. В луче все так же танцевали пылинки, а Чарли не могла оторвать от него глаз. Этот луч словно был зацепкой, соединяющей мир живых и мир мертвых.

«Что происходит? – стучало у нее в мозгу. – Я снова жива? Мое сердце опять бьется, но как такое может быть?».

А в следующее мгновение Чарли услышала стук в дверь, за которым последовали осторожные шаги. И когда Чарли увидела Ричарда, она почти поверила в то, что снова жива. Что она даже никогда не была мертва, что весь этот маяк ей приснился, и со временем это может стать прекрасным сюжетом для песни.

Но кое-что все-таки настораживало и мешало поверить в это до конца. Чарли по-прежнему не могла двигаться. Ее окаменевшее тело было мертвым, хоть в нем и билось сердце. Каким-то непостижимым образом ее живое тело было более мертвым, чем ее мертвое тело на острове.

Чарли смотрела на Ричарда, который остановился у спинки ее кровати с подносом в руках. Это был ее Ричард. Живой, красивый, забавный, такой дорогой, бесконечно дорогой. И бесконечно печальный.

Почему Ричард такой грустный? Что случилось? Почему он принес ей еду в комнату, как какая-нибудь нянька? Чарли, конечно, всегда была наглой, но не до такой же степени.

Постояв так немного, Ричард опустил поднос на кровать, а сам подошел к окну, чтобы раздвинуть шторы.

- Не надо, пожалуйста… - прошептала живая Чарли. – У меня глаза болят.

- Если ты и дальше будешь столько плакать, то вообще без глаз останешься, - вздохнул Ричард, но ткань шторы все-таки отпустил, сжалившись.

«Почему это я плачу? – удивилась мертвая Чарли. – Что происходит вообще? Почему я говорю не то, что хочу сказать?».

Ричард снова потоптался на месте, а потом сел на кровать рядом со своим подносом, на котором стояли тарелка с вафлями, чашка кофе и стакан апельсинового сока. Чарли отвернулась от еды, словно один ее вид вызывал в ней отвращение.

- Чарли, пожалуйста, тебе нужно поесть хотя бы немного. Посчитай, сколько дней ты уже не ешь! Неужели ты решила уморить себя голодом? – судя по голосу, Ричард был в отчаянии. Чарли хотела повернуть к нему голову и ответить, но ее тело отказывалось ей подчиняться. Оно подчинялось только живой Чарли, жило только по ее сценарию. А мертвая Чарли с маяка была заперта где-то глубоко внутри этого тела и могла лишь наблюдать.

«Это воспоминание, - догадалась Чарли. – Все это когда-то происходило со мной при жизни. Поэтому я не могу ничего здесь изменить. Это всего лишь осколок моей жизни, который давно канул в небытие».

- Прости, - слабо отозвалась Чарли. – Но я совсем не хочу есть. Если я проглочу хоть один кусочек, меня стошнит.

- Но Чарли… - Ричард застонал. – Так нельзя! Ты понимаешь, что я буду вынужден положить тебя в больницу, где тебя будут кормить через трубочку?

- Мне все равно. Делай что хочешь, Ричи.

- Выпей хотя бы сок! – не сдавался Ричард. – Если не хочешь есть, пей хоть жидкость.

Иначе умрешь от обезвоживания. Я понимаю, что тебе все равно, но мне не все равно! Ты… ты ведь и меня убиваешь… - его голос дрогнул.

Чарли повернула к нему голову и увидела слезы в его глазах.

- Прости меня, Ричи… Я снова думаю только о себе, - вздохнула Чарли и попыталась приподняться на локтях.

- Ничего, в твоем положении естественно думать только о себе… - Ричард взял ее за плечи и помог сесть, подложив подушку ей под спину. Чарли снова тяжело вздохнула и сидела какое-то время, не двигаясь, словно этот подъем отобрал у нее последние силы. Затем она взяла с подноса стакан и сделала маленький глоток сока. Его сладкая терпкость наждачкой ободрала горло, и Чарли чуть поморщилась.

- Какой сегодня день? – спросила Чарли.

- Вторник, - осторожно ответил Ричард.

- Вторник… - эхом повторила Чарли. – Значит, прошла неделя. Ненавижу вторники.

- Чарли, со временем станет легче, я уверен. Ты только держись, пожалуйста. На студии тебя никто трогать не будет. Журналистов к тебе тоже никто не подпустит. Только, пожалуйста, продолжай держаться, - Ричард мягко накрыл ее руку своей ладонью.

- Не беспокойся, - отозвалась Чарли. – Больше с моста я прыгать не буду. Единственное, чего я хочу – это чтобы меня оставили в покое.

- Это я тебе обеспечу, обещаю, - Ричард помедлил немного, а потом сказал: - Вчера вечером заходила Дженни. Ты спала, и я не стал тебя трогать. Но она обещала еще зайти. Она очень хочет увидеться с тобой.

- И это странно, - Чарли сделала еще один мучительный глоток сока. – Почему после всего, что произошло между нами, она до сих пор хочет меня видеть?

- Потому что она любит тебя. Несмотря ни на что, до сих пор любит. И она искренне беспокоится о тебе. К тому же… не забывай, что это не только твоя трагедия. Тэсс была дорога нам всем. Дженни тоже ее любила, и я любил.

И в то же мгновение комната снова поплыла у Чарли перед глазами. Когда мертвая Чарли услышала имя Тэсс, когда она начала понимать, что происходит, комната снова начала терять четкие очертания, весь мир Чарли начал разваливаться на куски.

Да, Чарли не могла изменить сценарий того, что уже произошло. Но было кое-что, что она могла и должна была сделать до того, как все исчезнет. И пусть это стоило ей невыносимой боли в глазах и нечеловеческих усилий, но мертвая Чарли все-таки заставила свое живое тело покоситься на собственное запястье. Запястье той руки, в которой она держала стакан с апельсиновым соком, который тоже уже начал расплываться.

И тогда Чарли увидела ее, эту татуировку. Целую, такую, какой она выглядела, когда Чарли была еще жива.

Пуанты. Это были пуанты. Ну конечно. Чарли догадывалась об этом, но боялась допустить, что это правда.

Но Чарли не успела как следует их рассмотреть, потому что в следующее мгновение они уже растаяли, растворились вместе со стаканом, который она держала в руке, вместе с комнатой и Ричардом. Остался только луч света из окна, который словно перенес Чарли обратно на маяк.

И Чарли вновь обнаружила себя лежащей на жесткой кровати и рассматривающей свое покрасневшее запястье со следами проступающей татуировки. Тело больше не было свинцовым, Чарли вновь могла шевелиться.

- Тэсс! – закричала Чарли, когда ужас от осознания произошедшего вдруг разом обрушился на нее. – Тэсс… моя Тэсс…

Чарли вскочила с кровати, но тут же упала на пол, потому что грудь в области сердца вновь разрывала невыносимая боль. При падении Чарли разбила коленки о доски пола, но боль в сердце была такой сильной, что Чарли этого даже не почувствовала.