Я вздохнула:
– Я понимаю, ваша светлость.
Понимала и больше. Зачем он мне это рассказывает.
Чтобы я пожалела. У женщин ведь жалость – это половина любви. Только вот не готова я прожить свою жизнь из жалости, никак не готова. Мне хочется быть счастливой…
– А раз понимаете, Вета, так подумайте. Я предлагаю вам защиту рода, семью, пусть немного… сложную, но мы примем вас с радостью. Предлагаю любимую работу и жизнь в Раденоре. Разве мало?
– Мало, – честно ответила я. – Потому что на второй чаше весов окажется то же самое. Сейчас я свободна, и терять мне нечего. А потом?
– Свободна? – прищурился канцлер. – Свободна? Вета, да ты ни на секунду не свободна. Ты не можешь лечить открыто, не можешь завести друзей, не можешь даже замуж выйти, потому что рыбу за пазухой не удержишь, особенно если это акула. Ты же маг жизни, как скоро твой муж это поймет? Да мгновенно! И простит ли тебя за обман?
Я помрачнела. Крыть было нечем, я сама не раз об этом думала. Но и соглашаться…
– А в качестве члена семьи Моринар я не окажусь мишенью для убийц?
– Нет, – Алонсо покачал головой.
– Но кто-то же пытался отравить вас? Вы знаете, кто именно?
Пришла очередь канцлера мрачнеть.
– Не знаю. Но когда найду этого подонка, я ему горло порву.
Я провела рукой по волосам.
– Ваша светлость, давайте договоримся так? Я всесторонне обдумаю ваше предложение и приму его или отвергну. А вы найдите, пожалуйста, убийцу! Он ведь работает рядом со мной…
В переводе на простой и понятный язык, это звучало так: «Мало ли что вы мне предлагаете! А докажите-ка, что способны меня защитить!»
Канцлер понял это не хуже меня, помрачнел еще сильнее и распрощался. Я проводила его милой улыбкой. А вы как хотели, господин герцог? Чтобы я сразу и согласилась? Так не бывает… Я понимаю, что выгляжу не лучшим образом, что не стоило бы тянуть и кочевряжиться, но и переступить через себя не могу. Не хочу в клетку.
Хотя герцог прав.
Я уже в клетке, просто не хочу этого признавать. И выхода у меня, как ни печально, нет…
* * *
На человека, который стоял сейчас перед непосредственным начальством, приближенный Фолкс смотрел с омерзением. Даже не так. С… чувством глубокого и искреннего непонимания.
Вот зачем люди идут в храмовники?
Ну… кто за чем. Кто-то ради власти, кто-то для денег, кто-то для безнаказанности, а есть и вот такие ненормальные типы. Идут, чтобы служить Светлому. Каково? Сумасшедшие! Дурачье!
Паства для чего существует? Чтобы ее пасти, стричь, резать на мясо. А нести баранам какой-то свет… Да не свет им нужен, а поводырь, который не даст пропасть в этом сложном и загадочном мире. Люди-то идут в Храм чаще всего не ради молитвы. Как это ни забавно, но молятся – искренне молятся в храме, – дай Светлый, сотая часть прихожан. А остальные приходят по другим причинам.
По привычке – их предки так верили, они так верить будут, их дети и внуки в Храм ходить будут… Эти не задумываются, просто ходят, как приливы и отливы.
Из-за страха – вдруг там, за чертой, все именно так? Не отчистишь душу сейчас, то-то будет потом радости!
Из-за чувства собственной правоты и непогрешимости, из-за нужды в поводыре, из-за робости и нерешительности, из-за ощущения причастности к чему-то большому и важному…
Есть фанатики – мизерная доля, но есть. Эти бывают светлее самого Светлого, спустись он в Храм, так и его метлой погонят. А что? Ходят тут всякие, правильно молиться не умеют!
Истинно же верующие…
Не любил их Фолкс. Ни с какой стороны от алтаря. Хоть храмовниками, хоть прихожанами, не любил. Неприятно же, когда человек смотрит на тебя так, словно все тайны уже постиг. Нет! Даже не так! Словно он узнал самое главное об этом мире, а ты, недоумок, не догадался…
А что тут главное? В чем оно заключается? Да пес его знает! Но Светлый тут точно ни при чем! Иначе получится, что приближенный всю свою жизнь жил не так, не по тем заветам, и вообще – грешник. Так что нет его! И точка!
– Звали, приближенный?
– Звал. Садись, Ант.
Анта Оривса, одного из служителей, приближенный давненько сплавил за город и с радостью бы его еще сто лет не видывал. Не получалось. Характер у мужчины был пробивной, только не в ту сторону! Его бы силы в мирных целях – давно бы сам приближенным стал! А он какие-то глупости требует! То Храм починить, то денег на помощь людям выделить, то для детей что-то построить…
Чушь!
Вот когда прихожане в Храм несут – это понятно, это правильно. А храмовники должны о душе заботиться, уж точно не о всяких глупостях вроде бесплатной столовой для бездомных.
– Благодарю.
Ант опустился на край стула, замер, показывая, что весь внимание. Но на дне голубых глаз плескалось… внимание-то да, оно есть. А глубже дороги нет. И живет в глубине его глаз спокойствие, уверенность и даже снисходительность, что ли? Как будто родитель наблюдает за детскими играми.
– У меня есть для тебя задание. Поедешь в лечебницу для бедных…
Выслушав все, Ант нахмурился:
– Приближенный, у меня и своих дел хватает. Которые никто за меня не сделает.
– Да знаю я! Ты что просил – увеличить дотации на твою ночлежку? Я это сделаю… но и ты мою просьбу исполни!
Ант нахмурился, но спорить не стал. Подумал, прокрутил что-то у себя в голове…
– Хорошо, приближенный. Надеюсь, что это ненадолго?
– До окончания проверки. Потом вернешься к себе.
– Когда я должен приступать?
– Лучше уже сегодня.
Ант поклонился и вышел из кабинета. Приближенный посмотрел ему вслед.
Как лучше всего сбить со следа ищеек? Замутить все мысли, поменять мнение о Храме? Да просто отправить в эту лечебницу не шпиона, не соглядатая, не очередного мага, а искренне верующего дурака, который в своей вере и слеп и глух, словно крот. Зато не боится ни Светлого, ни Темного, ни тем более Моринаров (бр-р!) или короля (БР-Р)! И пусть покрутится там месяца два. Там и маги как раз приедут. Глядишь, что да выяснится!
Иногда и от истинно верующих польза бывает!
* * *
На прикованного к стене барона Артау королевский дознаватель смотрел с омерзением.
Гнида какая!
Вообще в своей жизни Элот Синор видел многое, и похуже видел, но кого королевский дознаватель не одобрял всей душой, так это сумасшедших. Маньяков. С его точки зрения, этих тварей надо было уничтожать – и быстро. Но раз его величество приказал, дознаватель будет возиться и не в такой грязи.
При виде дознавателя, барон поднял голову, но потом уронил ее обратно. Да уж, досталось ему… Не считая полученных еще до допроса синяков, шишек, сломанных костей и выбитых зубов, палач тоже внес свою лепту. Пальцы на руках – без ногтей, на них живого места нет, спина – в лохмотья. Одежда – остатки некогда роскошных штанов.
А сочувствовать все равно не получалось. Нет, не получалось.
– Доброго дня, господин барон, – поздоровался дознаватель.
Артау даже не шевельнулся, справедливо полагая, что явление Элота Синора в его положении ничего не изменит. А зря…
– Господин барон, вы виновны в убийстве двух храмовников и четырнадцати девушек, это только в Алетаре. Поэтому вас казнят. Я обязан объявить вам, как это будет. Вас выведут из камеры и отправят на главную городскую площадь, где в присутствии родичей погибших сначала лишат дворянского достоинства, потом будут пытать, а потом посадят на кол, пока вы не умрете. Но маги вас обработают, чтобы вы прожили не меньше десяти дней. Очень мучительно прожили.
Грязное ругательство можно было считать ответом. Артау даже не сомневался, что с ним так и поступят. Было ведь за что…
– Впрочем, его величество милостив. Вы можете уйти без мучений.
Артау приподнял голову. А вот это интересно…
Элот без излишней брезгливости взял с пола кувшин с водой, поднес к губам барона и помог напиться. Мужчина пил, дрожа и едва не задыхаясь. Понятное дело, не тюремщики ж о нем заботиться будут, а расковать барона тоже никто не позаботился, справедливо считая, что он к своим жертвам не лучше относился. Не сдохнет – и ладно.
