– Жри, – грубо сказал он, и следующая ложка с кашей опять оказалась у нее во рту.

Ничего другого сейчас Даре не оставалось, как давиться кашей и глотать ее. Мало того, что ее кормили ненавистной овсянкой, так еще и так позорно пихая ложки этой каши в нее. Ковало даже не ждал, когда она прожует. Он просто методично запихивал ей в рот кашу, а она давилась и ела, стараясь сдержать набегающие на глаза слезы обиды и унижения. Часть каши падала на блузку, а часть стекала по подбородку, от этого становилось еще противнее.

Когда миска опустела, Ковало, довольно посмотрев на нее, похлопал ее по щеке и, переведя взгляд на стоящего позади него охранника, кивнул тому. Охранник легко и не церемонясь потащил девушку к кровати и бросил на нее . Дара и опомниться не успела, как ее руки были подняты кверху и скованы наручниками, цепь которых проходила через кованный вензель изголовья кровати. Теперь она не могла вообще что-либо сделать, только лежать с поднятыми кверху руками и прожигать всех ненавидящим взглядом.

– Захочешь писать – позовешь, – сказал Ковало и двинулся к выходу из комнаты. – Да, писать ты теперь будешь тоже только в присутствии моих людей, чтобы ничего больше не разбила.

На этих словах он вышел из ее комнаты, а за ним все остальные его люди.

Вот теперь Дара осознала всю глупость своего поступка. Ничего, кроме унижения, она не добилась, да и лежать прикованной к кровати было намного хуже, чем просто ходить свободной по комнате. Она с ужасом подумала, что теперь ее постоянно будут так кормить. Причем вместо вкусной еды, которую она даже не тронула, ее будут кормить кашей, которую она ненавидела. Потом, вспомнив последние слова Ковало о посещении ею туалета, она покраснела и постаралась сдержать выступившие на глазах слезы. Такого позора она не переживет – ходить в туалет в присутствии мужчин. Что теперь делать – она и не знала. Повернув голову набок, Дара попыталась стереть с лица остатки каши рукавом блузки, так хоть стало легче. Засыхающая каша на лице в этой ситуации была совершенно лишняя.

Через полчаса дверь в комнату открылась, и вошла та же женщина, что приносила ей еду в первый раз. Только теперь в руках у нее были веник, совок и мешки для мусора.

Видя, как убирается в ее комнате эта женщина, Даре стало безумно стыдно за свои действия. Она всегда сама убиралась, это нормально для цыганки – следить за чистотой и порядком. А здесь за нее убирают то, что сделала она. При этом в комнате присутствовал еще и охранник. Видно, Ковало не хотел, чтобы Дара заговорила с домработницей.

Дальше Дара только лежала и наблюдала, как постепенно комната приобретает прежний вид. Причем, несмотря на вечер, окно в ее комнате заменили на новое, даже привезли новое трюмо взамен разбитого, а потом и новое зеркало в ванную комнату.

Поздно вечером все последствия разгрома были устранены.

Опять в комнату зашел Ковало и, походив по ней, заглянул в ванную. Он довольно улыбнулся, хотя улыбка на его лице была жуткая. В комнату зашла домработница, принесла миску и отдала ему. Дара догадалась, что в миске опять каша; настал час ее вечернего кормления. С нее сняли наручники и, опять подтащив к стулу, посадили на него.

– Сама жрать будешь или опять насильно в тебя это запихивать?

Дара с ужасом смотрела на стоящего перед ней мужчину.

– Сама, – тихо прошептала она.

– Рот открыла, – Ковало поднес к ее лицу ложку с кашей.

– Можно я сама?.. Пожалуйста, – Дара подняла на него полные слез глаза.

Ковало кивнул держащим Дару охранникам, и те отпустили ее. Он дал ей в руки миску, и Дара, понимая, что это без варианта, стала есть кашу, так и сидя в центре комнаты на стуле, окруженная охраной и стоящим рядом Ковало.

– Я не люблю кашу… Можно я не буду это доедать, – понимая, что еще пару ложек, и ее просто вырвет, тихо произнесла Дара и подняла глаза на Ковало.

– Тебе принесли нормальную еду, но ты решила поиграть… Не стоит этого делать,

Ковало подошел к ней и, больно схватив за подбородок, поднял ее лицо.

– Теперь, я надеюсь, ты уяснила этот урок?

– Да.

– Ты затратила мое время, за это я жестоко наказываю.

– Пожалуйста… Не надо.

– Об этом нужно было раньше думать, – Ковало отпустил ее подбородок. – Иди в ванную.

– Я не пойду… Не смогу… Если они будут со мной… – на глазах Дары опять появились слезы. Но мысль о том, что с ней в туалет пойдут вот эти, была невыносима.

– Обещаешь, что больше такого не повторится?

– Да! – практически выкрикнула она, с надеждой смотря на Ковало.

– Иди. И недолго там – я жду тебя.

Дара метнулась в ванную и закрыла за собой дверь. Жалко, что дверь не запиралась, хотя такие мужчины могли ее легко плечом выбить. Тогда действительно – зачем замки? Понятно, что принимать душ она не стала, а вот умывалась долго, смывая с лица следы каши и слез.

Ковало, сев на стул, терпеливо ждал, когда девушка выйдет. Он и не думал, что ему удастся так быстро ее сломать… Опять же, у него был опыт ломки мужчин, а если и женщин, то явно не таких вот трепетно-нежных. Так что неудивительно, что небольшая грубость – и девушка испугалась. Хотя его порадовало, что не пришлось прибегать к другим методам. Смотря в эти глаза испуганного олененка, он еле сдерживал себя, чтобы не дать слабину. Так что хорошо, что она всё поняла, напугалась и не будет больше дурить. Уж в этом-то он точно был уверен.

Когда Дара вышла из ванной комнаты, ее опять, грубо схватив, бросили на кровать и опять, подняв руки, приковали. Она в ужасе перевела взгляд на Ковало. Тот, подойдя к кровати, набросил на нее одеяло.

– Полежишь так всю ночь – подумаешь о своем поведении.

Она хотела попросить не приковывать ее, но видя его глаза, поняла, что он не переменит своего решения. Все присутствующие в комнате люди вышли, и последний выходивший выключил свет. Хорошо, что летняя ночь была лунная, и было не слишком темно. Дара лежала и смотрела в окно, туда, где была свобода и ее другая жизнь. В этих нерадостных раздумьях она и заснула.

***

Проснувшись, как всегда, с первыми лучами солнца, Дара лежала и ждала, когда придет этот страшный человек и снимет наручники. Ей повезло, что в эту ночь она от пережитого стресса провалилась в сон. Но, проснувшись, она ощутила, насколько это неудобно – лежать со скованными руками. Тело затекло и ныло. Даре хотелось встать, но приходилось просто лежать и ждать. Она прокручивал в голове произошедшие с ней события. Ей было обидно, что она упала с коня. Ведь если бы не упала, можно было попробовать и ускакать от них. Но только шансов удержаться в седле, когда на тебе надето столько юбок, практически нет. А ездить в брюках отец ей запрещал. Он вообще был очень строг к ее одежде – если не национальные юбки, то юбки, но длинные, практически до щиколотки, и никаких других вариантов он не приемлет. Дара смирилась с этим, да и нравились ей юбки, она всю свою жизнь так одевалась. Но, садясь в седло, она хотела бы надевать специальные бриджи – Дара видела такие в журнале. Они очень красиво смотрелись на всадницах и, наверное, в таких удобнее ездить верхом, да и шансов усидеть в седле больше. Только что теперь об этом думать?

Еще она постоянно вспоминала о своем коне. Хотя она и знала, что цыганская лошадь найдет дорогу домой, но всё таки беспокоилась за него и очень надеялась, что он добрался до конюшни целым и невредимым.

Она думала и об отце – как он волновался за нее, узнав, что конь вернулся один. Интересно, он уже знает, что ее похитили? Наверное. Ведь эти люди похитили ее не просто так, а чтобы что-то от него потребовать. Может, денег? Хотя вряд ли – судя по дому, у этих людей предостаточно денег. Тогда зачем? Она, как и любая цыганская женщина, не допускалась до дел мужчин и поэтому не знала, чем занимается ее отец. Хотя, конечно, она иногда и подслушивала мужские разговоры, как любопытный ребенок, но не очень понимала, о чем идет речь.

В таких раздумьях она и провела время, пока в комнату опять не вошли. Сейчас Ковало был один. Он, подойдя к кровати, снял наручники и смотрел, как она трет руки и пытается подняться после такого неудобного лежания всю ночь.