Не могу описать, какое изумление, смешанное с ужасом, охватило меня, когда он безмолвно преступил границу между водой и сушей. Он как будто шагнул с утеса и преспокойно продолжал идти по воздуху. Наверное, такое чувство можно испытать, если дом вдруг взлетит в небо или у человека отвалится голова. Он всего лишь промочил ноги, но мне он казался демоном, пренебрегающим законами природы. Если хоть немного помедлил у края воды, все было бы иначе, но он так пристально смотрел на меня, что как будто не замечал океана. Филип стоял в нескольких ярдах спиной ко мне, склонившись над сетью. Незнакомец остановился в двух шагах от меня; вода плескалась вокруг его лодыжек, не доходя до коленей. Потом он произнес с очень четким и довольно жеманным выговором:

– Не затруднит ли вас облагодетельствовать кого-то еще монеткой с другой надписью?

Его внешность была вполне нормальной, за одним исключением. Темные очки оказались не черными, а синими, какие часто можно видеть в наши дни, а глаза за ними не бегали по сторонам, а прямо смотрели на меня. Темная борода не была длинной или растрепанной, но он выглядел заросшим, потому что борода начиналась очень высоко, сразу под скулами. Его лицо не было землистым или мертвенно-бледным – напротив, молодым и здоровым, но этот бело-розовый восковой глянец почему-то казался еще ужаснее. Единственной странной чертой был его нос, в целом правильной формы, но свернутый в сторону на кончике, как будто кто-то стукнул по нему игрушечным молоточком, когда он еще не затвердел. Это нельзя было назвать уродством, но я опять не могу передать словами, что за кошмар мне довелось пережить. Он стоял передо мной словно жуткое морское чудовище, вынырнувшее из кроваво-красных вод. Не знаю, почему искривленный нос так сильно подействовал на мое воображение. Он как будто мог сдвигать нос пальцем из стороны в сторону и только что сделал это.

– Если вы окажете скромное вспомоществование, – продолжал он с тем же диковинным педантичным выговором, – это может избавить меня от необходимости общения с другими членами вашей семьи.

Тут я поняла, что меня шантажируют за кражу бронзовой монеты, и все мои суеверные страхи и сомнения поглотил один всеобъемлющий, но простой вопрос. Как он узнал? Я украла монету, поддавшись внезапному порыву; я, несомненно, была одна, потому что всегда старалась уходить из дому незамеченной, когда отправлялась на свидания с Филипом. Никто вроде бы не преследовал меня на улице, но даже если за мной следили, они не могли просветить рентгеновскими лучами монетку, зажатую в кулаке. Человек, стоявший на песчаных дюнах, с таким же успехом мог увидеть мой подарок Филипу, как и подстрелить муху в глаз, подобно сказочному герою.

– Филип! – беспомощно воскликнула я. – Спроси этого человека, что ему нужно?

Когда Филип наконец оторвался от починки сети, его лицо покраснело, словно от гнева или стыда, а может быть, лишь оттого, что он работал нагнувшись, или от алого вечернего света.

– Перестаньте, – хрипло бросил он незнакомцу и, сделав мне знак следовать за ним, направился к берегу. Он забрался на каменный волнолом, который вел к подножию песчаных дюн; вероятно, он полагал, что этому демону будет труднее идти по скользким, облепленным водорослями зеленым камням, чем нам самим, молодым и привычным к такому пути. Но мой преследователь двигался так же ловко, как и разговаривал, и не отставал от нас, выбирая дорогу и подбирая фразы. Я слышала его тихий ненавистный голос, доносившийся сзади, но когда мы перевалили через песчаные дюны, то терпение Филипа, которое обычно казалось неисчерпаемым, наконец лопнуло. Он внезапно повернулся и сказал:

– Уходите! Сейчас я не могу говорить с вами.

Стоило незнакомцу приблизиться и открыть рот, как Филип врезал ему в челюсть, так что он скатился с вершины песчаного холма. Я видела, как он копошился внизу, весь облепленный песком.

Этот удар немного утешил меня, хотя и мог отягчить положение, но Филип не выказал обычного восторга по поводу своей молодецкой удали. Хотя он, как всегда, был нежен со мной, но выглядел озабоченным. Прежде, чем я успела расспросить его, он расстался со мной у ворот своего дома. На прощание он сделал два замечания, которые показались мне очень странными. Он сказал, что с учетом всех обстоятельств я должна вернуть монету в коллекцию, но ему нужно «временно» оставить ее у себя. Потом он внезапно и без какой-либо связи с предыдущими словами добавил:

– Ты знаешь, что Джайлс вернулся из Австралии?

Дверь таверны распахнулась, и огромная тень сыщика Фламбо упала на стол. Отец Браун представил его в своей мягкой, но убедительной манере, упомянув о его опыте и сочувственном отношении к подобным делам, вскоре девушка почти неосознанно стала рассказывать свою историю уже двум слушателям. После того, как Фламбо поклонился и сел за стол, он вручил священнику листок бумаги. Браун с некоторым удивлением принял записку и прочитал: «Кеб до Уэгга-Уэгга, 379, Мэйфкинг-авеню, Путни».

Девушка продолжила свой рассказ:

– Пока я шла домой по крутой улочке, в голове у меня царил полный сумбур, который не прояснился, когда я подошла к крыльцу и увидела молочный бидон и мужчину со скособоченным носом. Судя по молочному бидону, все слуги отсутствовали, а мой брат Артур, бродивший по мрачному кабинету в своем буром халате, конечно же, не слышал звонка или не захотел отвечать. Таким образом, никто в доме не мог мне помочь, кроме брата, чья помощь была бы гибельной для меня. В отчаянии я сунула два шиллинга в руку этого ужасного человека и попросила его прийти через некоторое время, когда я все обдумаю. Он ушел с недовольным видом, но быстрее, чем я ожидала, – возможно, падение с холма кое-чему его научило. Я с каким-то мстительным удовольствием смотрела на песчинки, прилипшие к его удалявшейся спине. Примерно через шесть домов он завернул за угол.

Я пошла домой, заварила чай и попыталась собраться с мыслями. Я сидела у окна гостиной и смотрела в сад, еще озаренный предзакатным светом, но мои мысли блуждали где-то далеко, а взгляд скользил по лужайкам, горшкам и цветочным клумбам, не останавливаясь ни на чем. Тем сильнее было мое потрясение, когда я наконец заметила его.

Человек или демон, которому я недавно велела уйти прочь, неподвижно стоял посреди сада. Все мы читали о бледных призраках в темноте, но это видение было более ужасным, чем любое другое. Хотя он отбрасывал длинную тень, его фигура купалась в солнечных лучах. Его лицо не было бледным, но имело тот розоватый восковой оттенок, какой можно видеть у манекенов. Он стоял лицом ко мне, и я не могу передать, как жутко он выглядел среди тюльпанов и других ярких, высоких, почти оранжерейных цветов. Он выглядел так, как будто мы поставили восковую фигуру вместо статуи в центре сада.

Почти в тот момент, когда он заметил мое движение в окне, он повернулся и выбежал из сада через открытую заднюю калитку, которой, несомненно, и воспользовался, чтобы попасть туда. Такая необычная робость настолько отличалась от дерзости, с которой он приблизился ко мне на мелководье, что я испытала смутное облегчение. Я подумала, что он, наверное, больше боится новой встречи с Артуром, чем мне казалось. Так или иначе, я наконец успокоилась и пообедала в одиночестве, потому что нельзя было тревожить Артура, когда он работал в музее. Мои мысли, освободившись от незнакомца, обратились к Филипу, и я, кажется, немного замечталась. Я смотрела на другое окно, незанавешенное, но уже черное, как грифельная доска, потому что на улице совсем стемнело. Вскоре мне показалось, что по другую сторону оконного стекла ползет какое-то маленькое существо вроде улитки. Когда я всмотрелась пристальнее, оно стало больше похоже на человеческий палец, прижатый к стеклу. Мои страхи пробудились одновременно с храбростью; я подбежала к окну и отпрянула с придушенным воплем, который должен был услышать любой человек в доме, кроме Артура.