– Подожди, но ведь богатыри русалок как-то в лес привели. И ничего с ними не случилось. Почему бы и тебе…

Леший не дал Алене договорить.

– Богатыри – им что. Силушка их дурная, богатырская. Им любая беда, как с гуся вода, вот и творят что хотят. Я – другое дело. Сегодня русалку за хвост потрогаю, а завтра у меня вместо вьюнка водросля какая вокруг деревьев расти начнет?.. Тьфу! Неподобно мне даже подходить к ним близко. Их и птички, и все зверушки лесные бояться. Ведь может она, русалка, и добрая, а может акула какая. Сожрет – и имени не спросит. Только издали подходим все, слушаем, как они поют – жа-алистно, – и леший утер навернувшуюся на глаз слезу.

– Да что же это такое?! Жалко тебе их?

– Ой, жалко, милая. Жалко…

– А помочь не можешь?

– Ой, не можу… Как им, болезным помочь-то?

– Да хоть лестницу какую-нибудь им к дереву приставь, или там бревно, чтоб они спуститься смогли.

– И то верно! – обрадовался леший. – Им бы только с дерев слезть безбоязненно. А там уж сами до моря как-нибудь доберутся.

Он наморщил лоб.

– Бревнышки? По пологому? Бревнышек-то этих богатыри наломали в лесу не считано. Это я мигом, с ведмедями. Мы же… – леший, спохватившись, земно поклонился. – Спасибо тебе за науку, красна девица. Ох, как сами-то мы не дотумкали? По бревнышкам, да по пологому… Одно бревнышко подставим, чтоб скатилась по пологому, а другим-то и спихнем ее, болезную, чтоб не противилась… Как звать-то тебя, красна девица, дорогая наша советчица?

Алена даже растерялась от столь вольной трактовки ее совета, но спорить с дедушкой было неудобно. Она только вздохнула.

– Аленой звать.

– Попомню, Аленушка, я твою доброту, – и леший резво развернулся, собираясь уже бежать, очищать лес от "срамотищи". – Коли что надо будет тебе, так только кликни…

– А как звать-то тебя, дедушка? Кого мне кликать?

Леший остановился, как вкопанный.

– Ох, а разве я не говорил тебе?.. Буба меня зовут.

– Буба? – удивилась Алена.

– А что тут странного? – обиделся леший.

– Да ничего… Не пойму только, откуда такое… интересное имя?

Леший самодовольно хмыкнул.

– А вот, послушай, – он встал неподвижно, словно опять превратился в корягу. Только руки заходили ходуном. Одна рука хлопнет по макушке коряги, и разнесется по лесу глухой звук – "бу". А другая ударит по древесному животу, и разнесется по лесу звонкое – "ба". Так он и перебирал, с отрешенной улыбкой эти звуки, похожие то ли на уханье филина ночью, то ли на скрип качаемой ветром сосны. Потом замолк. Алена кусала пальцы, чтобы не рассмеяться и не обидеть это милейшее существо.

– Ну как? Нравится?

Алена широко улыбнулась.

– Ничего подобного раньше не слышала.

– Это потому, что никто другой, ни в каком лесу больше так не умеет. Я один могу это "бу" и "ба". Потому и имя тако… – он вдруг прервался на полуслове и весь сжался в комочек – Едут! Ой, беги, красна девица. Беги-прячься скорее в лесу. Они же дикие. Как увидят кого, сразу хвать, и в мешок. А то еще из лука стрельнут…

Послышался стук копыт, и Буба замер, совершенно преобразившись в корягу. Бежать Алене не хотелось. Ей не верилось, что русские сказочные богатыри такие страшные, какими их расписывал бедный леший. Но, на всякий случай, она спряталась за ближайшим деревом. А коряга, в которую превратился Буба, уже куда-то исчезла. Видно леший не рискнул предстать перед богатырями даже в таком неприметном виде.

Глава 2

Взять тебя мы все бы рады,

Да нельзя, так бога ради,

Помири нас как-нибудь:

Одному женою будь…

А.С. Пушкин

Три огромных, косматых коня с седоками появились из леса и замерли как вкопанные перед воротами. Медленно оседала дорожная пыль. На солнце сверкали начищенные шеломы, кольчужные брони и прочие блестящие части богатырской справы. Кони настороженно фыркали, а богатыри внимательно поглядывали вокруг.

– А что, Алешенька, – сочным басом спросил седобородый, самый грузный и широкоплечий из богатырей, поведя по сторонам косматыми бровями. – Не говорил ли ты какой из своих пав, как добраться до нашей заставы?

– Да что ты, Ильюшенька. Я ж себе не враг, – ухмыльнулся безусый еще, стройный молодец.

– Али ты, Добрынюшка, опять жениться вдруг надумал?

– Чур меня! Разве пьян сильно был, так и то бы не стал, – повел плечами черноглазый красавец в самом расцвете лет.

– От убейте меня, братцы, а чую здесь женский дух, – проворчал Илья, приглаживая широкую бороду.

Тщательно прокашлявшись и подбоченясь, он еще раз огляделся вокруг и заговорил нараспев:

– Коль ты старый человек – дядей будешь нам навек, коли парень ты румяный, братец будешь нам названый. Коль старушка – будь нам мать, так и станем величать. А коль красная девица… так того, этого, – сбился Илья. – Короче, выходи по-хорошему, а там поглядим.

Заканчивая свою тираду, он уже глядел прямо на дерево, за которым пряталась Алена. Как ей показалось, вид у богатырей был вовсе не дикий, а очень даже приветливый. Девушка поправила одежду и вышла из-за дерева. Богатыри соскочили с коней и уставились на нее во все глаза.

– Не из местных, – вполголоса заметил Добрыня.

– Угу, – кивнул Алеша, – И обувка у нее чудная какая-то. И сарафан-то крою не русского… Эх, да кабы наши девки так одевались! – и он мечтательно причмокнул.

Алена невольно посмотрела на свои неприкрытые коротким сарафаном исцарапанные коленки и покраснела.

– Как звать-величать тебя, красна девица? – спросил Илья, отвешивая земной поклон.

– Аленушкой звать, – она поклонилась в ответ.

Илья просто расплылся в улыбке, широкой, как у Деда Мороза. Да и весь он был похож на Деда Мороза, обряженного по ошибке в кольчугу и шлем. Только борода поменьше. И в глазах чудилась какая-то неуловимая разница. Словно и рад бы он все время одаривать, да прощать, а приходится все как-то иначе…

– Я, старый козак Илья Муромец. Это Добрыня Никитич, – повел рукой Илья.

Добрыня отвесил поклон, не спуская с Алены внимательного, изучающего взгляда.

– А это вот, – старый казак повернулся в другую сторону, – Алеша Попович.

Алеша, склоняясь в поклоне, лукаво подмигнул. Такая небывалая отчаянность переливалась в синих глазах этого русоволосого парня, что захватывало дух.

– Просим в наш дом погостить, красна девица, – пригласил Добрыня. И, оглядев внимательно калитку, продолжил. – Ведь ты, я вижу, и так уж туда пробиралась?

– Полно тебе девицу в краску вгонять, – одернул его Илья.

Алеша, потянув за неприметный рычажок, приоткрыл калитку, изнутри распахнул ворота, и богатыри ввели во двор коней. К седлу Ильи Муромца был приторочен довольно внушительный, шевелящийся и похрюкивающий тюк.

– А что это у вас в мешке? – поспешила спросить Алена, незаметно подбирая свое лукошко. Появившийся из конуры пес опасливо оглядывал ее, словно размышляя, рычать или нет.

– Не тронь ее, Полкан, – похлопал пса по холке Алеша. – Вон, стереги лучше добычу Ильи.

– Да, пусть отдохнет пускай Соловушка. А потом мы ему зуб выбивать будем. Свистящий. Чтоб грабежом больше на дорогах не баловал, – и Илья грустно вздохнул, то ли огорчаясь, что придется выбивать Соловью зуб, то ли досадуя, что такое важное и полезное дело приходится откладывать на потом.

– А сейчас дорогую нашу гостью надо накормить, напоить. Да и самим с дороги не мешало бы…

Алеша остался во дворе расседлывать коней. Добрыня учтиво пропустил Алену вперед, и они вошли в дом. Богатыри тут же сняли свое снаряжение и любовно разложили в красном углу. Алена огляделась. В горнице было, мягко говоря, не прибрано. И дух стоял… богатырский. Пахло плесенью, перегаром и кислой капустой.

– Да… – досадливо поморщился Добрыня и стал растворять окна.

Илья деловито смахнул со стола остатки позавчерашней, а может быть и более давней трапезы, сделав пол еще на самую малость грязнее.