«В далеких странствиях написанные мной…» В далеких странствиях написанные мной Стихи сжигаю я теперь без сожаленья. И вот сквозь дым плывут в нечеткости ночной Два женских облика, два лика, два виденья. Одна из женщин ты, которой рядом нет, В другой же – облик всех, кого встречали взоры. Ты – столб опорный, ты – очаг: тепло и свет. В других же воплощен мир, что лишен опоры. Вертись, крутись, как мяч, мир – с холодом, с жарой, Крути материки и облики в пространстве. Снег – на одной горе, дождь – над другой горой: Таков подлунный мир в своем непостоянстве… О милая, когда пред взором в некий час Вдруг облики встают, и лица, и блужданья, Смеется всякий раз слеза, что пролилась, А смех не отличить от горького рыданья… Последнее свидание с мамой Ее лицо изрыто морщинами глубокими — По ним, по ним когда-то бурлила жизнь потоками. А волосы на темени – травинками качаются, Такой трава становится, когда пожар кончается. Опущенные веки она поднять не в силах — Старается, бедняжка, но тяжкий холод – в жилах. Шепнуть мне что-то хочет, пока я жив и молод, Но губ разнять не может – такой сжимает холод. Твои худые руки в моих ладонях, мама,— Как два листочка в глуби широкого кармана, Как два листка опавших, прозрачных, легких, чистых, Как в крапинках, в прожилках два листика пятнистых Стою у изголовья. Вокруг прозрачной мамы Висят сынов портреты – струится скорбь за рамы Но мама их не видит… И вот глядят из тени Очки, которых мама уж больше не наденет. Если б моя мама песен мне не пела… У меня бы не было языка родного, Собственного имени, голоса, лица, В странствиях далеких я давным-давно бы Заблудился, словно в космосе овца… Я б не знал, как сильно, нежно, страстно, смело Ты, любовь, способна вспыхивать во мне, — Если б моя мама песен мне не пела, Колыбель качая, как лодку на волне. Эти песни птичьи в океанах неба, Над ущельем – струны скрипок дождевых, Запах свежих листьев и родного хлеба, Снятого с горящих угольков живых, — Где бы взял я силы для такого дела: Этим всем наполнить сердце, что во мне, — Если б моя мама песен мне не пела, Колыбель качая, как лодку на волне. Разве стал бы этот мир таким родимым, Жизнь такой бесценной, чтоб над ней дрожать, Человек бы разве стал таким любимым, Чтоб его хотелось к сердцу вдруг прижать, Вечное с мгновенным разве бы сумело Так нахлынуть, слиться, так бурлить во мне, — Если б моя мама песен мне не пела, Колыбель качая, как лодку на волне. Песня, которую поет мать своему больному сыну Наполняй весь дом табачным духом, Пей бузу, вина захочешь – пей, Можешь не жалеть меня, старуху, Только выздоравливай скорей! В край далекий уезжай, сыночек, И оттуда писем не пиши, В жены выбирай кого захочешь, С городскими вдовами греши. Я тебя баюкала когда-то, Согревала на груди своей. Пей вино, кури табак проклятый, Только выздоравливай скорей. Мать пестует детей и в зной и в стужу,— Один – получше, а другой – похуже, Но верит мать, что времена настанут — Хорошими плохие дети станут. Земля их кормит в щедрости извечной — Плохих, хороших, злобных и сердечных, Надеется, что времена настанут — Хорошими плохие дети станут. На это же надеются и звезды: Исправиться, мол, никогда не поздно… И солнце в небесах – источник света, Да и луна надеется на это. Дороги, реки, и леса, и горы И верят, и надеются, что скоро Совсем иные времена настанут — Хорошими Плохие люди станут. И песнь моя царит мечтой свободной В надежде, что получит хлеб – голодный, Что грянет радость в синеве бездонной, Что обретет пристанище – бездомный, Что доктора больным вернут здоровье, Но – все возможно при одном условье: Что все безумцы вдруг преобразятся, В людей благоразумных превратятся, Что станут вдруг хорошими плохие — И нас минуют времена лихие… На это я надеюсь непреложно: Поймите, жить иначе невозможно! Должно так быть – Хоть по одной причине: Чтоб не погибнуть Кораблю в пучине. У очага Дверцы печки растворены, угли раздуты, И кирпич закопчен, и огонь тускловат, Но гляжу я на пламя, и кажется, будто Это вовсе не угли, а звезды горят. Звезды детства горят, звезды неба родного, Я сижу у огня, и мерещится мне, Будто сказка отца вдруг послышалась снова, Песня матери снова звенит в тишине. Полночь. Гаснет огонь. Затворяю я дверцу — Нет ни дыма, ни пламени, нет никого. Что ж осталось? Тепло, подступившее к сердцу, Песня матери, сказка отца моего. |
