— Когда у моей сестры — мы близнецы — начались месячные, — вспоминает Генри, — наш отец поздравил ее за столом, прямо во время обеда. Я с трудом доел. Нам было по тринадцать лет, но я выглядел и вел себя лет на девять, а Джулия — лет на двадцать пять.

— Я не знала, что у тебя есть сестра-близнец, — говорит Анна. — Мне всегда казалось, что здорово быть близнецами.

— Да вы с Фиг сами почти как близнецы. У вас ведь разница всего в пару месяцев, правильно?

— Она на три месяца старше, — уточняет Анна. — Но это совсем не то. Мы росли в разных домах, с разными родителями. К тому же, если у тебя есть брат или сестра-близнец, можно отлично…

— Ты хочешь сказать, чувствовать мысли друг друга на расстоянии? У нас с Джулией такого не бывает.

— Вообще-то, я имела в виду ночные посиделки. Я когда-то думала о том, что, если бы у меня был брат-близнец, он бы приглашал к себе друзей на ночь, а я могла бы безбоязненно подслушивать и узнавать, кто в какую девочку влюблен.

— А вот когда Джулия устраивала ночные посиделки, меня вообще выгоняли из дому. Один раз, когда я должен был заночевать у друга, он в последнюю минуту заболел и мне пришлось остаться у себя. Мама сразу же взяла меня в оборот: «Не мешай подругам Джулии. Не вздумай их разыгрывать». Я, признаться, и не собирался, и им там было намного веселее, чем мне. Но все равно мама заставила меня спать в их с отцом комнате в спальном мешке на полу рядом с кроватью. Всю ночь она то и дело поднималась с подушки, садилась и спрашивала: «Генри, ты там?»

— А где ты вырос? — интересуется Анна.

— В Нью-Гемпшире. «Жить свободным или умереть».

— А я выросла в пригороде Филадельфии. Э-э-э… так же, как и Фиг. Но я понятия не имею, какой у нашего штата девиз.

Не задумываясь ни на секунду, Генри цитирует:

— «Честь, свобода и независимость».

— Правда?

— Массачусетс: «Мечом завоюем мир, но мирно будем жить только свободными». Довольно мудрено, да?

— Ты это на ходу придумываешь?

— Нас по социологии заставляли учить, — объясняет Генри. — Кое-кто занялся делом и все выучил, а кое-кто профукал такую возможность.

Анна, улыбаясь, слегка хлопает его по плечу тыльной стороной ладони. Удар не сильный, скорее просто прикосновение, но она тут же вспоминает тот крайне неприятный эпизод, когда ее отец приказывал никогда не прикасаться к водителю во время езды.

— Извини, — поспешно произносит она.

— За что? — удивляется Генри.

Все еще думая об отце, Анна мысленно задается вопросом: возможна ли в принципе такая жизнь, когда за каждым углом тебя не ждут конфликты, когда время течет не с одной лишь целью — заполнить промежутки между твоими ошибками? Думать о такой жизни — все равно что представлять себе какую-нибудь тихую деревушку в горах Швейцарии. Вслух же она говорит:

— Извини, что сомневалась в тебе. А девиз Аляски знаешь?

— «На север в будущее».

— Миссури?

— «Благоденствие народа превыше всего». Некоторые из них — это перевод с латинского.

— Мэриленд?

— «Поступки, достойные мужчин, слова, достойные женщин».

— Это не может быть девизом Мэриленда, — заявляет вдруг Анна.

— А что ж это такое, по-твоему?

— Что вообще означает выражение «Поступки, достойные мужчин, слова, достойные женщин»? Что такое мужской поступок или женские слова?

— Ну, мне кажется, мужской поступок — это нарубить дров, например. А женские слова… Может, «брасматик» или «салфетка»? Кстати, я правильно понял, что надо не сворачивать с Третьей, пока не доедем до моста Сагамор?

Анна поднимает упавший под ноги атлас.

— Похоже, после моста Третья переходит в Шестую и сливается с шоссе Мид-Кейп. До этого места еще десять миль.

Оба на какое-то время замолкают. Потом Анна спрашивает:

— Так почему ты считаешь себя старомодным?

— Я имел в виду по сравнению с Фиг. Просто я не так люблю вечеринки, как она. Если ты один, то часто ходишь в клубы, в гости, но когда у тебя с кем-то отношения, иногда хочется просто посидеть дома и отдохнуть. Однако твоя двоюродная сестра просто обожает веселиться. Она любит отрываться, верно?

— Но ведь вы расстались не из-за ее любви к веселью, так ведь?

— Мы с ней, в общем-то, движемся в разных направлениях. Через пару недель я заканчиваю университет и собираюсь работать консультантом, то есть настанет сумасшедшая жизнь. А то, что Фиг предстоит еще два года учиться… Так будет спокойнее, чем постоянно думать о том, что она выкинет в следующий раз.

Другими словами, Фиг изменяла ему. Наверное, он это имеет в виду.

— И ты правильно сказала, — продолжает Генри. — Цени Фиг за ее хорошее и не ожидай от нее слишком многого.

Неужели Анна действительно так сказала? Сейчас она уже вряд ли это вспомнит.

— Марк Харрис, кстати, не настоящий профессор, — добавляет Генри. — Он всего-навсего ассистент преподавателя, учится на выпускном курсе и изучает то ли Чосера[8], то ли кого-то еще. Очень чуткий молодой человек. Он увивался за Фиг с осени.

— Он работает у нее на факультете?

— Нет, в этом семестре нет. Этот парень — настоящий донжуан. Серьезно, я не удивлюсь, если он носит бархатную накидку.

Анна начинает улыбаться, но Генри с серьезным видом продолжает:

— Откуда у ассистента преподавателя дом на мысе Код? Наверное, это дом его родителей. — Он качает головой. — Должен признаться, какая-то часть меня горит желанием развернуть машину и поехать обратно.

Сначала Анна ничего не говорит. Звонок Фиг застал ее врасплох, и ситуация начала развиваться сама по себе. Хотя неизвестно, что у нее там на самом деле произошло. Анна вспоминает, как когда-то давно — они с Фиг были совсем маленькими — двоюродная сестра частенько прибегала к ней в гости, и они вместе рисовали или пекли печенье. Но потом, без предупреждения, Фиг собиралась и исчезала. Это происходило как раз в тот момент, когда Анне начинало казаться, что им очень весело, лучше и быть не может. Фиг иногда уходила даже посреди ночи, и отец Анны, который считал Фиг испорченным ребенком, в конце концов запретил ей оставаться у них на ночь.

Вряд ли Фиг сейчас действительно угрожает какая-либо опасность. Скорее всего, ей просто надоел этот «псевдопрофессор», которого Анна из-за бархатной накидки теперь представляла себе в образе сэра Уолтера Ралея. Но если Анна и Генри сейчас повернут, их совместная поездка скоро закончится и, возможно, они никогда уже не встретятся вновь. Причина, по которой она на самом деле хочет продолжать путь, не имеет к Фиг практически никакого отношения.

— По-моему, нам нельзя поворачивать, — говорит Анна. — Мне кажется, лучше все-таки ехать. Хочешь, расскажу интересную историю?

— Если ты пытаешься меня отвлечь, это можно делать не так откровенно.

— Нет, я правда хочу тебе это рассказать. Пару дней назад… — Эту историю Анна планировала вчера рассказать доктор Льюин, но тогда ей не хватило времени. — Я сидела на лекции по политологии, и мне в голову пришла одна мысль: «За первого, кто сейчас войдет в аудиторию, я выйду замуж». Просто возникла такая идея. Я сидела впереди, поэтому мне хорошо было видно дверь. Она то и дело приоткрывалась, но тут же захлопывалась, никто не входил. Как ты думаешь, это означает, что мне суждено остаться одной на всю жизнь?

— Ну, потом-то наверняка кто-то вошел?

— Да, но никто не вошел, пока я ждала.

— Ты это сейчас серьезно говоришь?

— В общем-то, не то чтобы я действительно собиралась сделать это, но совпадение получилось довольно странным.

— Анна, ты сумасшедшая. Ничего более нелепого я еще не слышал. А если бы следующей в дверь вошла девушка, ты бы решила выйти замуж за нее?

— Нет, я, наверное, все-таки думала о «следующем парне».

— Но рано или поздно кто-то из парней все-таки вошел в эту дверь, не так ли?

— Наверное, да, хотя…

— Если ты не хочешь выходить замуж, это одно дело, но придумывать себе какую-то игру и полагаться на ее результат, чтобы устраивать свою жизнь!..