– Выходит, они не связаны между собой, – прислушиваясь к затихающим толчкам очередного, послужившего нам командой к подъему катаклизма, процедил он.

– Землетрясения и вибрация, – я сразу понял, что имеет в виду мой приятель, так как сам уже неоднократно думал о том же самом.

– Ага, они самые, – подтвердил Андрюха. – Вибрация появляется вместе с этой жидкой дрянью, а вот землетрясение… это что-то совсем иное, более мощное, я бы сказал, глобальное.

– Мне показалось, что толчки происходят через равные промежутки времени, – заметил я.

Леший подсветил фонарем циферблат своих наручных часов, пару секунд поразмыслил и согласно кивнул:

– Похоже на то. Примерно через каждые пять часов. Хотя точно сказать сложно. Мы ведь пока стали свидетелями всего трех коротких серий.

– Если все продолжится в том же духе, то это будет означать, что землетрясения вызываются искусственно, – я случайно подцепил какую-то ниточку и очень не хотел ее просто так отпускать. – Не бывает в природе таких упорядоченных во времени землетрясений.

– Не бывает, – согласился Леший. Затем мой приятель огляделся по сторонам, как будто стальных стен каюты не существовало и в помине, а посему он мог в полной мере обозреть окрестную диораму. – Что же это за место такое? Почему сюда стащили все железо мира?

– Хрен его знает, – я пожал плечами. – Только мне кажется, что нас сюда специально привели, заманили.

– Это откуда у тебя такие фантазии? – Андрюха пошарил лучом света по столу, отыскал свечку и принялся ее зажигать.

– Кажется, и все тут, – сперва я задумчиво глядел как он щелкает зажигалкой, а затем тихо протянул: – И еще эти корабли гребаные…

– Корабли? – Леший уловил в моих словах нечто недосказанное.

Оно там и впрямь было. Эта история с кровавой надписью… Мое чудесное и такое своевременное прозрение… Все это не давало покоя и требовало разъяснений. Ну, если не разъяснений, то хотя бы чужого независимого мнения. Поэтому неудивительно, что вместо того чтобы полезть в вещмешок и отыскать там банку консервов, я взялся за рассказ.

– Да-а-а, история, – протянул Андрюха, когда повествование подошло к концу.

– А может я того… сгущаю краски, придумываю то, чего нет и в помине? – я вспомнил о завтраке и подтянул к себе вещмешок.

Пока я распутывал лямку и добывал банку свиного фарша, ложку и флягу, Леший подкурил сигарету и погрузился в какие-то свои мысли. Наверняка еще и еще раз прокручивал в своей хитроумной ФСБшной башке мой безумный и абсурдный рассказ. А ведь и впрямь абсурдный! Сейчас, когда я выговорился и немного подостыл, это становилось совершенно ясно. Так что если Андрюха расхохочется и назовет меня конченым придурком, я пожалуй даже не обижусь. Однако вместо издевки Загребельный выпустил струю белого дыма и очень серьезно произнес:

– Отыщи Джулию.

– Чего? – я замер потому, как эта странная фраза подействовала на меня неким, я бы сказал, магическим образом.

– В Троицке, в институте Серебрянцева тоже была странная надпись: «Отыщи Джулию», – пояснил чекист.

Мне не потребовалось уж очень напрягаться и вспоминать. Крупные черные буквы, нанесенные поверх обшарпанной растрескавшейся штукатурки в одном из переходов НИИ, сразу всплыли в моей памяти. Если уж всерьез проводить параллели, сравнивать их с той кроваво-красной надписью из Одинцово, то вроде даже и стиль, и почерк написавшего казались очень и очень похожими. Только вот существовало одно небольшое «но»…

– Ипатич говорил, что тем каракулям уже не один месяц, если не год. Написал кто-то из прохожих, которые тогда еще посещали город.

– Что верно, то верно, – вздохнул Загребельный.

– А почему ты о ней вспомнил? – я пришел в себя и принялся быстро вскрывать консервную банку, которую уже минут пять, как мусолил в руках.

– Имя странное, вот и запомнилось.

– Странное? – я проглотил слюну уж и не знаю отчего, то ли хотелось жрать, то ли курить, а скорее всего и то и другое вместе.

– У нас Джулиями женщин обычно не называют. – пояснил чекист. – А чтобы тут, среди российских пустошей затерялась одна из соотечественниц Крайчека… На это шансов еще меньше, чем на победу всеобщего трезвого образа жизни.

– Да-а… по сто грамм сейчас бы очень даже не помешало, – мои мысли как-то сами собой вильнули в сторону.

– На вот, хряпни, – Андрюха подвинул ко мне слегка помятую алюминиевую баклажку с водой. – Только по сто, не больше. У нас воды две третьих фляги, а потом хоть мочу пей. – Тут Леший невесело хмыкнул: – Учил меня как-то один эксперт по выживанию, холера его забери! Он это делал, как будто пивко хлестал. Пенку сдул и вперед!

– Если надумал испортить мне аппетит, то не надейся, – я взял ложку, выколупал из банки небольшой кусочек фарша и демонстративно отправил его себе в рот. – М-м-м, тот самый вкус! – на ум сразу пришла фраза из старого рекламного ролика, который когда-то крутили по всем телеканалам.

Ложка у нас имелась всего одна, поэтому заглотив первый кусок я тут же отправил в рот второй, а за ним и третий. Три столовых ложки это оказалось как раз полбанки, то есть вся моя порция. В сочетании с двумя глотками воды это было все, что мой многострадальный организм получит до вечера. Хотя может лужицу какой-нибудь ржавой воды мы и отыщем. Ведь помнится Леший говорил, что бревна в трюме не такие уж и сухие. А это значит, что здесь выпадают осадки. Дожди это вряд ли, но туманы – вполне вероятно. Туманы это даже еще лучше. Далеко не все туманы бывают ядовитыми, так что осевшие на металле капельки влаги можно будет собрать языком. Конечно, о качестве такого питья лучше не думать, но все же это гораздо лучше, чем моча.

– Э, ты что, заснул? – Леший выдернул из моих рук алюминиевый столовый прибор с погнутой ручкой, а взамен всучил наполовину скуренную сигарету. – Поел сам, дай поесть другому.

Я судорожно затянулся, после чего вяло, чисто для очистки совести предложил:

– Погоди, дай хоть ложку вытру.

– Фигушки! – гоготнул подполковник. – Знаю я тебя, танкистская рожа, небось облизать хочешь. Так не дождешься, мне дополнительное питание в связи с ростом положено. – С этими словами Андрюха зачерпнул полную ложку фарша, сунул ее себе в рот, но не проглотил, а стал сосать будто леденец. – Когда провизии с гулькин нос ее надо смаковать, – пояснил он в ответ на мой вопросительный взгляд. – Чтобы рецепторы во рту подольше жратву чувствовали. Обман такой для организма. Учись, пока я жив.

– А что ж ты, падла этакая, раньше-то молчал?! – я укоризненно покачал головой.

– Честно? – Леший виновато улыбнулся.

– По возможности.

– Представляешь, только сейчас вспомнил.

– Небось тот самый спец научил? – догадался я. – Ну, который между пивом и мочой особого различия не делал?

– Нет, не он, – Леший задумчиво уставился в пространство перед собой. Сидел он так около минуты, а затем очень печально произнес: – Знакомая у меня одна была… Еще до войны. Все худела, дурочка. Вот от нее и набрался.

– Красивая? – тоска друга сразу бросилась в глаза.

– Не то слово, – Андрюха тяжело вздохнул. – Моника Белуччи, даже лучше.

– Да-а-а… – многозначительно протянул я, припоминая роскошные формы итальянской кинозвезды.

– Вот и я говорю… – поддержал меня подполковник и тут же, словно разрывая все связи с мучительно болезненным прошлым, стал быстро и жадно доедать содержимое консервной банки.

Воды мы выпили всего по глотку, резонно рассудив, что лучше будет промочить горло в середине дня. Затем Загребельный растоптал пустую консервную банку, тем самым превратив ее в слоеный жестяной блин. Его то он и забил в щель между стеной и привинченной к ней тумбочкой. Когда огарок свечи отправился в вещмешок, а со стола было содрано несколько капель воска, следов нашего пребывания в каюте не осталось. Леший поводил лучом фонарика по всем закуткам, удовлетворенно кивнул и шагнул в сторону двери.

– Потопали что ли? Нам еще веревку искать.