Мати приподняла руку, тупо уставилась на ладонь с разведёнными пальцами, словно конечность принадлежала не ей. Свет вокруг померк, она оказалась в самой закопчённой городской печи, откуда не вычищают золу вот уже целую вечность. Где-то вдалеке слышались голоса, её даже вроде как звали по имени, но Мати не могла вкурить, откуда в этой черни известно её имя? Когда поняла, что узнаёт голоса, в печи вспыхнуло пламя, дохнуло смогом, да так, что потекли слёзы. Мати попятилась, оступилась и плюхнулась на пятую точку, уверенная, что светит трусами – и на кой чёрт юбку напялила, дура?!

- Слышь, хорош гири отливать! – Лобзик возник из ниоткуда, но лучше бы он оттуда и вовсе не возникал... как и смог.

Мати поморщилась.

- Чёрт, у меня кажись тепловой удар... Это всё из-за вас, придурков, не надо было в машине так накуривать! – Мати отмахнулась от протянутой Димкиной руки, поднялась сама, столкнувшись нос к носу с Гнусом.

Гнус глядел подозрительно, будто знал, что наглючила сама себе Мати.

- Чего уставился?! – рассвирепела Мати. – Шуруй, давай!

Гнус гадко хихикнул, отвернулся.

- Ты в норме? – спросил Димка, шатаясь от наскоков Иринки.

Мати махнула рукой.

- Все мозги набекрень с этой духотой. Ничего, оклемаюсь. Спасибо.

Димка улыбнулся: мол, с кем не бывает, ты ток теперь осторожнее.

- Эй, мелочь, держи свистульку, – Гнус стоял, склонив голову набок, и что-то протягивал в руке.

Иринка машинально дёрнулась – не знала она ещё, что от дяди Гнуса хорошего ждать нечего.

- Пусти!

- Уверена? – Димка с недоверием глядел на облупленного Гнуса – для него этот кекс был завёрнут в кальку: видно, что придумал подлость, но пока не ясно какую. – Ну, смотри...

- Я бы не ходила, Ириш, – покачала головой Мати. – Но решать тебе. Гнус, только попробуй гадость какую учинить!

Гнус даже не шелохнулся – по всему было видно, что плевал он на друзей с той самой колокольни!

Димка разжал пальцы, Иринка ускакала, даже не подозревая, что её ждёт.

- Надеюсь, ты успокаивать умеешь, – процедила сквозь зубы Мати. – Этот урод её точно до слёз доведёт.

- Всего лишь слёзы, – усмехнулся Димка. – От них ещё никто не умирал.

- Да ты, как Ницше, тот ещё оракул, – Лобзик пикнул сигналкой. – И давно этот нездоровый оптимизм с тобой по жизни?

- Ницше – мыслитель, – образумила Мати. – Был.

- Да? – Лобзик почесал затылок. – Ну и ладно... А этот Сергеич, к которому ты сестру ведёшь, случаем не Целтин?

- Он самый, – кивнул Димка. – Знакомый?

- Да не то слово... Он ведь завкафедрой в Радике был, пока его за лямуры с лаборанткой не попёрли. Принципиальный, не то слово, а на такой фигне погорел... Но, надо отдать ему должное, сон он мне два раза в год исправно портил.

- Что за лаборантка? – заинтересовалась Мати. – Почему я ничего не слышала?

- Да потому что не было ничего, – Димка покачал головой, давая понять: в век информационных технологий глупо верить каким-то там слухам, факты и те подтасовывают на раз-два!

- Чувак, ты что-то знаешь? – Стил толкнул в бок.

- Ок, только давайте без хохм. Целтин с моим батей в афгане служил. А на войне, сами понимаете, раскрывается истинный человеческий облик. Так вот батя, ничего плохого на счёт Целтина не говорил. Ни разу. А батя люто человеков недолюбливает. Более того скажу, сколько бы они не цапались по батиной горячке, так он всегда к мнению Сергея Сергеевича прислушивается. Пунцовый весь сидит, да только поперёк ничего сказать не смеет.

- Крутой перец, этот Целтин, по ходу! – Стил не скрывал одобрения. – Так а с лаборанткой, что за история, я так и не понял?

- С Женькой? Она – детдомовская. В больнице санитаркой подрабатывала, скорее даже полотёркой. Целтин после ранения дембельнулся, попал в больничку, вот там-то с Женькой и познакомился – ходила за ним, как дочка, видимо поняла, что человек хороший, каких на её пути до этого не встречалось. А Целтин её потом на факультет потянул – чувствовал долг за собой, – от себя ни на шаг не отпускал, боялся, обидят. А оно вон, как вышло – мир не без добрых шакалов... Сначала слухи поползли, потом стали прошлое ворошить, а у них никаких оправдательных документов – чужие люди. В общем, пришлось уйти и ему, и ей.

- Жесть, – Стил явно опешил. – В хайло дать тому, кто слухи пустил.

Мати уставилась на Лобзика, тот аж взвился.

- А чего я сразу?! Сдался мне ваш Целтин! Чё теперь, всех профессоров со свету сживать, если задолбали?! Он мне вообще параллелен был – что есть, что нету! Я про него только во время сессии и вспоминал. А он обо мне и сейчас не вспомнит сроду!

- Может зайдёшь? – усмехнулся Димка. – Проверим.

- Да пошёл ты, Самоха! Не на того катишь!

Заорала Иринка; все синхронно обернулись.

- Я же говорила, – вздохнула Мати. – Горбатого только могила исправит...

- Не, коллектор, – встрял Лобзик, радостный, что есть повод сменить тему. – Чё там ещё случилось?

- Горькая! – орала Иринка, тыча чем-то в живот Гнусу.

- Но ведь свистит, – недоумевал Гнус, то ли понарошку, то ли всерьёз.

- Свистит, – соглашалась мелкая, пробуя ещё раз и надрываясь с удвоенной силой.

- Я разве спорю, – пожимал плечами Гнус. – Жизнь полна разочарований.

- Не свистит больше! – топала ножкой Иринка и тут же поучала лаконичный совет:

- С другого конца попробуй.

И снова визг на грани истерии.

- Заклинило, – поморщился Димка, направляясь к дуэту вспышки и молнии.

- И часто так? – испуганно поинтересовалась Мати.

- Постоянно. Просто с Гнусом – это надолго. Он же специально.

Мати осталось только развести руками. Но она поспешила за Димкой, как могла, чувствовала, что потребуется её помощь.

Ничего криминального не происходило. Иринка – пунцовая от напряжения и обиды – дула в скукоженный стебелёк одуванчика, силясь воспроизвести хоть какой-нибудь звук, однако кроме сопения и всхлипов слышно ничего не было, а оттого по щекам мелкой катились крокодиловые слёзы.

- Бездарность, – оскалился Гнус, когда подоспела остальная процессия. – Ни в одну ноту не попала.

- А вот и попала! – разревелась Иринка уже по-настоящему. – Она в начале свистела, пока горько не стало!

- Это одуванчиковое молочко, – подсказала Мати.

- Враки! – Мелкая гневно топнула ножкой. – Молоко не горькое! А тут – тьфу! – Она не рассчитала усилия и выплюнула многострадальный стебелёк.

- Ну вот и всё... – констатировал Димка. – Теперь держись.

- Что, ещё хуже будет? – испугалась Мати, на всякий случай, прячась за Димкину спину.

- Как знать.

Иринка набрала побольше воздуха, но разреветься как следует не успела – Гнус дунул в самодельную свистульку, над дворовой коробкой метнулся и опал утиный кряк. В глазах шмакодявки заиграли блики – точь-в-точь, как у восторженных персонажей японских аниме. Руки потянулись вперёд и вверх, обиды тут же забылись, с губ слетело непреклонное: дай!

- С молочком, – Гнус протянул свистульку.

Ирка махнула рукой: мол, да хоть с горчицей, только попробовать дай!

- Так, хватит! – Мати отобрала игрушку, предупреждая отразившуюся в Иркиных глазах беду, протянула стручок акации. – Дуй.

Мелкая надула щёки и, к своему великому недоумению, крякнула!

На какое-то время воцарилась тишина, даже ветер перестал забавляться с кронами акаций – пронёсся пыльной взвесью над пустой парковкой и, без оглядки, ухнул в стену, разметав волосы, рубашки, платья.

Мати ухватилась за подол юбки, присела.

Лобзик заулюлюкал.

Гнус заслонился от поднятого мусора рукой.

Иринка осталась стоять со стручком в губах. Потом расплылась в самодовольной улыбке и побежала, вскинув руки, как крылья, жужжа на манер одномоторного самолётика, пролетающего над городской окраиной без особой надобности, в угоду самому себе.

- Улетела, – медленно проговорил Стил, как показалось Мати, на полном серьёзе.

- И что, не вернётся? – прошептала Мати, сама не понимая, откуда берутся сомнения.