- Восхитительно... – только и смогла молвить Женя, смотря на мигающий после кавычек курсор.

Целтин вздрогнул. Глянул на набранный на экране монитора текст, медленно перевёл взгляд на дрожащие пальцы, касающиеся тёплых и гладких клавиш клавиатуры. С трудом – кажется даже со скрипом – повернул голову в направлении открытого окна, через которое в пол упёрся конус солнечного света. Внутри яркой призмы витали крупицы взволнованной тепловой диффузией пыли. За окном пели птицы, просигналил автомобиль, пахнуло выхлопными газами, потянулся удушливый шлейф дешёвого дезодоранта...

В комнате царил бедлам, как после нашествия «белых». Рядом хлопала опаленными ресницами Женя, грызла поломанные ногти, что-то бубнила себе под нос.

Целтин прислушался.

- Сергей Сергеевич, как вам это удалось? Просто феноменально! За такой короткий срок показать быт и гибель целой цивилизации...

- Целой чего?.. – Целтин поёжился; несмотря на лето за окном, внутри у него всё промёрзло – даже поясница ломит... Хотя ломит она совершенно от другого: из-за борьбы с Женей несколько минут назад и от сгорбленной осанки – сейчас.

Он резко выпрямился, отдёрнул пальцы от клавиатуры, чтобы, чего доброго, не напороть куда большей околесицы – уж коль писанина понравилась Жене, смысл её явно был запредельным, если и вовсе не запретным, за что в Советском Союзе можно было надолго загреметь в дурку, если не навсегда, с диагнозом «опасен для общества». От другого, помнится, шибко умных и чересчур несговорчивых не лечили.

Женя пересилила робость, посмотрела в упор.

Целтин уставился в ответ. Потом всё же догадался, что Женино смущение вызвано, в первую очередь, собственным всклокоченным видом, отвернулся, не без интереса уставившись на экранный текст.

- Почему вы раньше никогда не говорили, что так здорово можете сочинять?

От разгорячённого дыхания Жени за ухом сделалось щекотно; Целтин невольно улыбнулся, радуясь, что он сам возвращается к жизни, а сама жизнь – в прежнее размеренное русло, в котором их всех штормило и мотало на протяжении последних суток. Женю и вовсе с его подачи выкинуло за борт, благо, спасательный круг не был утерян и пришёлся как нельзя кстати.

- Почему? – Женя, видимо, тоже улыбнулась, успокоившись, потому что голос сделался кокетливым, каким она обычно говорила о Соне.

- Потому что и сам понятия не имел, – на полном серьёзе ответил Целтин.

Женя громко сглотнула. Ответила спустя непродолжительную паузу:

- Понятно.

- До сегодняшнего дня не мог более-менее толково связать и двух фраз. Непонятно, как получились эти три страницы...

- На одном дыхании.

Тренькнул зуммер, заставив Женю ойкнуть.

- Соня... – прошептала девушка, упершись пальцем в экран.

Набранный Целтиным текст пропал, на его месте открылось пустое диалоговое окно, с мигающим курсором.

«Ведь эта сказка со смыслом?»

Целтин покосился на напрягшуюся Женю.

- Давай ты? – прошептал он, будто Соня могла подслушать. – У меня руки что-то... не для гамм.

Женя нервно рассмеялась, кивнула.

- Уверена? – на всякий случай спросил Целтин, уступая место.

Женя снова кивнула.

«Вы вместе сочинили её для меня»?

Женя оглянулась на боса; тот мерил шагами комнату, курил, насыщая приоконную призму мутным.

«Соня, это Сергей Сергеевич постарался. Он... Мы... Мы очень сильно виноваты перед тобой. Своим поведением. Прости нас, пожалуйста, если сможешь».

Женя выдохнула, вытерла об халат взмокшие пальцы.

«Я не обиделась. Просто очень сильно испугалась. Что когда-нибудь кто-нибудь всё же напишет. Что-нибудь нехорошее. Страх неведения – это одно. А как принять очевидное, что неприятно или причиняет ещё большую боль? Во тьме неведения хоть и страшно, но там, по крайней мере, все живы, здоровы. Так, как того хочу я. Однако стоит выглянуть наружу и... Я не нахожу слов, чтобы внятно описать свои ощущения... Наверное, потому что ничего не чувствую и, скорее всего, не почувствую никогда».

«Соня, что ты такое говоришь? Успокойся. Пойми, если бы ты ничего не чувствовала, ты бы никогда не поступила так, как поступила. Тем более не смогла бы осмыслить свой поступок и возникшее после него бездействие. Ты же всё это смогла! Соня, ты человечна! Ты точно такая же, как я и Сергей Сергеевич! Соня, мне кажется, ты свыше, потому что способна восторгать нас своими поступками».

Соня смутилась, поставила «смайлик». Она уже могла улыбаться, а ведь только что плакала, боялась, дулась. Ребёнок, девчонка, человечек...

Женя ухватилась за подбородок. Свободной рукой поманила Целтина. Тот навис, обдав запахом дыма.

Женя жадно «затянулась». Было необходимо успокоить бег мыслей – запах повседневности пришёлся как нельзя кстати!

- И вы ещё в чём-то сомневаетесь?! – тем не менее воскликнула она. – По-моему, тесты – ни к чему. Всё и без них очевидно!

- Порой, мы сами убеждаем себя в чём-то. Принимаем при отсутствии фактов – именно так возникла религия, ориентированная на страх.

- Но ведь тут другое, – опешила Женя.

- Ты ведь хочешь, чтобы Соня оказалась человечной, не так ли?

Женя открыла рот, но ничего не ответила. Целтин был в чём-то прав. Человеческий мозг совершенен в своём несовершенстве... Точнее мозг первоклассный инструмент – о чём-то лучшем приходиться только мечтать! – несостоятелен рулевой, тот самый, который оперирует потоками информации, ведь общеизвестно: «дело было не в бобине...»

Женины мысли прервал звонок в дверь.

Целтин затушил сигарету о каблук туфли, направился в «тамбур», отмахиваясь от тянущихся следом клубов дыма.

Глава 7. ОБЩИЕ ТЕМЫ.

- А этот тут какого лысого раскорячился? – Лобзик нехотя сдал назад, зачем-то снова закурил, хотя только что забычковал окурок, опять же непонятно для каких целей.

- Я тут видос на днях видел... – Стил зашевелился, отчего зажатая между ним и Мати Ирка вякнула; не серьёзно, дурачась, высунула язык, будто кишки вот-вот из ушей полезут. – Дед чувака, курящего, из огнетушителя на бензоколонке затушил. Зацените, а!

- Да уж, дебилов хватает... – Мати на всякий случай вжалась в дверцу, давая возможность Иринке всосать язык обратно – боялась она детей, хоть ты тресни, по какой-то необъяснимой причине.

- Вы это к чему? – Гнус, не смотря на скромные габариты, по-хозяйски восседал в кресле рядом с водителем и курил так, будто в последний раз.

- Да задолбали вы уже дымить! – Мати замахнулась, но Гнус быстро скукожился, так что бить осталось либо по подголовнику, либо по Лобзику; водилу Мати решила не трогать, открутила пошире окно. – А ты, Самоха, куда смотришь, они же сейчас твою сестру отравят! Чего потом предкам скажешь?

Иринка тут же откинулась на спинку, принялась театрально дрыгаться в постановке «Моя смерть внутри газовой камеры».

- Правда, черти, хорош смог выдыхать, стандарт «евро» соблюдать надо, – Димка всё же исхитрился и достал Гнуса; тот принялся, как истерик, беспорядочно махать руками, так что во все стороны полетели искры от бычка.

- Ты, Гнус, точно двинутый, – констатировала Мати. – Уровень интеллекта отрицательный.

- Хочешь об этом поговорить? – оскалился Гнус, прекращая игру и заламывая Димкину руку.

- Боже упаси, – Мати полоснула ногтем по кисти; Гнус отдёрнулся.

- Я те башку откручу, школотёрка бомбанутая!

- Э, полегче на перегонах, тут не черви перед тобой какие, чтоб фуфло вслед нести, – Стил показал испещрённый шрамами кулак, и Гнус нехотя заткнулся, потирая окровавленную руку.

Димка, пользуясь моментом, отвесил подзатыльник.

Гнус, с дежурным «суки» под нос, укрылся руками.

Все на заднем сиденье смеялись. Димка разминал руку. Мати чистила ноготь. Стил скрестил руки на груди, так что локоток его правой руки упёрся Иринке в нос, смешно перекосив мордашку мелкой.

- А черви понимают фуфло? – спросила девчушка, обращаясь к Стилу.