Часто мне приходилось воспитывать их, и, честно говоря, иногда они пытались воспитывать меня. Я не должен был показывать им, что ощущаю себя большим ребенком, даже не способным отрастить приличные усы. Рядом с некоторыми парнями я выглядел как восьмиклассник. Вместе с тем я получил определенную власть над их судьбой. Когда они звали меня: «Мистер Ритц!» – я оглядывался в поисках своего отца. Разве это обращаются ко мне? Дети смеялись над этим и называли «Миста» (сокращенное от мистер). Потом они шутили, что мое имя, наверное, Эй, а фамилия Ритц. И в классе, и в коридорах они кричали: «Эй, Ритц!» – и я обычно отвечал улыбаясь.

Наши отношения улучшились, когда я поделился историей моей семьи. Мой отец родился в Румынии и приехал в Америку еще мальчиком через Израиль. Его семья обосновалась в нижней части Манхэттена и вскоре переехала в симпатичный дом в Бронксе. «Семейная легенда гласит, что мой отец в возрасте 12 лет катил тачку с семейным имуществом через весь Манхэттен и Гранд Конкорд, до самого перекрестка Мириам-стрит и 19-й улицы».

«Тачку? Не может быть!» – хором воскликнули ученики, и я понял, как они изумлены.

Когда мои родители познакомились, отец работал в отделе корреспонденции в крупном частном банке на Манхэттене, «Браун Бразерс Харриман». Он не очень хорошо умел читать. Его учитель не догадывался, что у него проблемы с грамотностью и он понимает иврит лучше английского. Отец привык читать книгу справа налево, а не наоборот.

«Учителя жаловались родителям, что он медленно соображает», – объяснял я своим ученикам. Здесь я сделал паузу и увидел, как парочка двоечников по английскому обменялась взглядами. В школе так легко забыть, что английский не единственный язык в мире, который стоит изучать. Мои ученики переживали собственные версии этой истории.

Более теплый прием мой отец встретил в спортивном зале старшей школы Клинтон, тогда единственной школы для мальчиков в Бронксе. Здесь врожденные способности и воля к победе сделали его желанным игроком любой команды. Баскетбол был его первой любовью («Прямо как у вас, Миста», – заметил один мальчик), и он мог послать футбольный мяч с такой точностью, что он пролетел бы всю Гранд Конкорд, до самой Валентайн-авеню, а это было нечто, даже по профессиональным меркам. Спортивные достижения и умение работать в команде завоевали ему признание, но не научили читать. Когда отец получил работу в отделе корреспонденции, он с большим трудом сортировал письма, разбирая каждую букву и символ по отдельности.

Мама работала в том же банке в бухгалтерии. У нее не было проблем с чтением, но считала она не очень хорошо. Однажды папа застал ее в слезах. Она рыдала так безутешно, словно произошла трагедия, – у нее не сходился результат расчетов. Папа с трудом разбирал слова, но не испытывал проблем с числами. Он сказал, что она ошиблась в переносе. В свою очередь, мама быстро разобралась, что ему требуется помощь с буквами, как ей – с цифрами; они могли помогать друг другу очень успешно и работать в команде.

«Вот так мои родители встретились и прошли через дебри грамматики и арифметики», – объяснил я ученикам.

«О-о-о, как мило, – сказала одна девочка. – Они все еще вместе?»

Я рассказал, что у них прекрасные отношения и мама продолжает работать учителем-логопедом. «Именно поэтому я попал сюда к вам. Разве кто-нибудь удивляется, что я стал учителем?»

Многие мои ученики жили только с одним из родителей, иногда – с бабушкой. Я тоже еще не уехал из дома, но разница в семейных укладах была огромной. У меня были младший брат и родители, которые очень много работали; но они все беззаветно меня любили. Моя бабушка считала меня совершенством. Она любила меня, а я – ее; и это тоже роднило меня с учениками: беззаветная любовь бабушки.

У многих из них постоянно менялся состав семьи, как меняются времена года или погода. Большинство жили в социальных домах, кишащих крысами и тараканами. Некоторые страдали от глубокого, всепоглощающего чувства отчаяния. Когда мы на уроке говорили о ведении домашнего хозяйства, доставке почты, основных государственных службах или даже о покупках в магазине, я чувствовал, что дети ощущают себя другими, неполноценными гражданами. Поскольку никто не показывал им иного пути, многие были уверены, что навсегда застряли в этой обстановке и не смогут выбраться из привычной колеи.

Моим домашним адресом считался дом моих родителей в округе Рокланд. Это было чистое, безопасное и доброжелательное место, но довольно скучное. Я чувствовал себя «скваттером», или самовольным захватчиком. Мой дом был местом, с которым я пытался смириться с тех пор, как покинул Бронкс после шестого класса школы.

Рассказывая о своей семье, я налаживал отношения с учениками и привлекал их к учебе. Это помогало моей более серьезной цели – защищать их от неприятностей. Я знал, что дети, которые стремятся к легким деньгам, быстро найдут возможность добыть их в мире хищников. Они могут стоять на стреме или стать наводчиками – оплачиваемая работа в сфере наркобизнеса, или и того хуже. Я встречал ребят, которые одну неделю сидели на мели, на следующей подкатывали к школе на «БМВ», а еще через неделю их в наручниках выводили полицейские. Через месяц они возвращались в школу, чтобы повторить этот цикл.

Особого умения требовала другая задача – сделать для них школу значимым местом. Был ли я гением? Конечно, нет. Но я заботился об этих детях и находил способы увлечь их. Даже будучи учителем-новобранцем, я понимал, что забота – самая прочная база для обучения. Как я обещал Ванессе: вы получаете ровно столько, сколько отдаете, и отдаете столько, сколько получаете.

Весна 1985 года. «Леди и джентльмены, отложите ручки. Время для РАЗМИНКИ».

В качестве новоиспеченного учителя я не получил от своего начальника никаких советов, кроме одного: начинать каждый урок с трехминутной разминки, чтобы привлечь внимание учеников. Он так и называл это: РАЗМИНКА. Я воспользовался советом, но добавил немного перца от себя. Ребята заходили в класс под раскаты композиции «Стой на месте!» группы «Бисти Бойз». Они подхватывали песню и выкрикивали: «Быстро! Быстро!» Это был сигнал к началу урока математики.

Наладить контакт с учениками оказалось несложно. У нас нашлись общие увлечения: баскетбол, хип-хоп и потребность в любви. Мои ежедневные поездки из родительского дома в Рокланде занимали 50 минут без пробок. Я не открывал окна в машине, пока не выруливал на скоростную трассу Кросс-Бронкс. Тогда я опускал их до упора, чтобы пропитаться шумом и запахом Бронкса. Хип-хоп разносился над обугленными остатками домов, и весь мир, казалось, его слушал. Этот стиль стал бешено популярным после первой золотой записи группы «Ран-Ди-Эм-Си» в 1984 году, первого рэперского альбома, номинированного на «Грэмми». Другие музыканты последовали за ними. Вечеринки, на которых выступал диджей Грэндмастер Флэш, открыли новую местную звезду и особый тип танца, быстро распространившийся через MTV по городам и весям, по всей стране. Казалось, что за одну ночь, задолго до появления интернета, весь мир безумно втрескался в Бронкс благодаря энергии хип-хопа.

Минуя один за другим кварталы Бронкса, вы слышали одни и те же мелодии, льющиеся из колонок проигрывателей и автомобильных магнитол. Все улицы пульсировали в собственном ритме, таком же мощном, как мелодия хип-хопа. Из-за каждого угла, из распахнутых дверей баров и даже с каждого этажа высотных домой вы слышали раскаты одних и тех же аккордов, ритмичных, как биение сердца. Радиоведущие обладали властью за одну ночь превращать музыкантов, подобных Дагу Е. Фрэшу, первому бигбоксеру, в суперзвезду. Неделями напролет я не слышал ничего, кроме его композиции «Шоу». И еще я бесконечно прокручивал «Девчонки из Баффало» Малколма Макларена.