Джин уже окончательно протрезвел, а та одинокая бутылка из-под вина валялась в мусорном ведре, улики ведь нужно уничтожать. Нельзя даже самому себе было позволить думать, что Ким Намджун на него хоть как-то влиял, заставлял нервничать и бояться. Нет, пускай только попробует заявиться еще хоть разок — Джин больше не будет трястись от страха, отсиживаться в своей квартирке и пытаться не шевелиться. Он выскажет все, назовет дикарем, ударит его по самодовольному личику, не позволит больше себе так глупо вестись. Вырвет из головы запах бергамота, затопчет его и выбросит, так и не вспомнив больше никогда.
Раскат грома заставил омегу подпрыгнуть, отвлечься от своих мыслей. Звонок в дверь заставил занервничать. Бросив взгляд на часы, омега удивился, кто это может беспокоить его в десять вечера, но встал, чтобы открыть двери. Это наверняка тот придурошный альфа, пришел опять запугивать. Сокджин напустил на себя всю уверенность, которую имел в арсенале, за минутку подвел глаза, чтобы одним взглядом заставить Намджуна упасть на колени и во всю распахнул двери, не ожидая там увидеть двух скалящихся альф, которые тут же врывались в квартиру, захлопывая за собой дверь.
Бежать некуда, страшно ужасно.
— Вы кто такие? — Джин с вызовом спросил, решая, что лучшая защита — нападение.
— Дорогуша, тише, — прошипел один альфа и подошел к Джину, хватая его за волосы.
— Мы — твое наказание, — подхватил второй, вплотную подходя к омеге сзади, — ты пожалеешь, что не согласился поужинать с господином, — он втянул запах, проведя носом по линии роста волос, — он ведь был так добр — спонсировал твой захудалый клуб, — он повысил голос и ударил омегу по коленям, заставляя упасть на холодный паркет.
Джина тошнило от страха, вся уверенность улетучилась, и когда оцепенение прошло, он принялся истошно кричать, кусая чужие пальцы, игнорируя сильные удары, роняя слезы на пол. Где сейчас Намджун? Изо рта вырывалось лишь его имя, а ребра нещадно болели, вся грудь горела, а точные удары приходились по почкам, заставляли харкать кровью, пожалеть обо всем на свете, винить себя за свою глупость, за беспечность, за уверенность в неприкосновенности, за детскую наивность.
Лицо не трогали, но от этого не легче, особенно, когда они начали стягивать спортивные штаны, которые и держались-то на одной веревке, которая была крепко обвязана вокруг пояса омеги. Джину еще никогда не было так обидно, так грустно и печально. Задетая гордость, чувство справедливости были повержены, а омегу прижимали лицом к ковру, заламывали руки и оставляли синяки по всем теле. Джин готов был поставить на то, что, если выживет — все тело будет изуродовано фиолетовыми, синими, желтыми отметинами, такие же останутся и на душе омеге, только они не пройдут, неважно сколько воды истечет, они останутся и будут напоминать, терзать, подталкивать. К чему? Джин и сам не знал, ему оставалось лишь отключить мысли, перенестись в другое место и игнорировать то, как с него стягивают нижнее белье.
Сокджин так и не понял, когда кто-то хлопнул дверью, когда тяжесть туш, прижимавших его к полу, пропала, когда брызги крови замарали его любимый ковер, когда теплые руки обернулись вокруг полуголого тела и убаюкивали, раскачивая в объятьях и даря надежду. Запах бергамота укутал омегу, вот только примешавшийся вишневый аромат мешал почувствовать альфу целиком.
— Эй, только не закрывай глаза, — Намджун подхватил его на руки, одевая и неся к выходу.
— С утра ты заявил, что я твой, а теперь от тебя несет чужим омегой, — Джин еле прохрипел, а на душе стало как-то тяжко, захотелось, чтобы Намджун опровергнул, усмехнулся и сказал, что это не то.
— Не думай сейчас об этом, — ни капли сожаления в глазах альфы вызывали большую боль, чем те удары. Он не отрицал, что его целовали чужие губы, не пытался оправдаться, а Джину захотелось спрятаться. Он назло закрыл глаза и понадеялся, что, когда откроет их — поймет, что все это был страшный сон.
***
Чонгук стоял около этого блондинистого друга Чимина Юнги и косился на него, но его то и дело отвлекал отец, причитающий, что засудит всю больницу, если они не скажут, что с детьми.
Юнги же приперся телом о стену и с сожалением посмотрел на папу Чимина, как тот прижимал к себе мужа и что-то говорил старшему альфе, видимо, отцу Чон Хосока. Крутясь в шоу-бизнесе, они с Хосоком парочку раз пересекались, но не более.
Мин посмотрел на телефон, проверяя, не пришло ли новых сообщений от Намджуна. Юнги отменил сегодняшнее выступление в клубе Кима, но тот будто сквозь землю провалился — на звонки не отвечал, омежки с клуба говорили, что он ушел, а сердце болит за друга.
— Вы родители Пак Чимина и Чон Хосока? — Юнги отвлек голос врача, и он повернулся на источник звука.
— Д-да, — Хэджин подорвался с диванчика и уставился на доктора, выжидая подробностей, — это мы.
— Мне очень жаль, — все, что сказал мужчина в халате, а Юнги дальше и не слушал, просто сполз по стенке и пожалел, что Чимин так его и не простил.
========== 8. ==========
Чонгук покосился на отца и передал бумажный стаканчик папе Чимина, тот рассеяно кивнул головой, окинул размытым взглядом и поблагодарил, принимая стакан из рук Чона. Он всегда такой веселый и добрый, Чонгук знал, что дядя Хэджин слегка недолюбливал его, но только потому, что очень сильно любил Тэхена. Переживал за омегу, принимая его за второго сына, поддерживал и хорошо понимал, что родителям Тэ на сына наплевать.
Отец братьев Чон только сидел и тупил взгляд в стену, заставляя Чонгука нервничать. С того момента, как доктор сказал, что у Хосока серьезный перелом большой берцовой кости, легкое сотрясение и ушибы, Чонсок только причитал, что его мальчик не мог так пострадать, что он хореограф и он не переживет отказа от своей работы. А теперь, когда все слова кончились, он безвольно сидел и совершенно не чувствовал поглаживания по руке, не слышал младшего сына, и отказывался сходить поесть.
Травматическое повреждение сосудов головного мозга — вот что получил в награду Чимин. Сильное кровоизлияние с поражением ствола головного мозга. Геморрагический инсульт.
«Только нейрохирургическое вмешательство.»
Отец Чимина — Джунхен — занимался всей бумажной волокитой, не поддавался панике, знал, что молодой организм выкарабкается и быстро восстановится, вот только видеть плачущего мужа уже не было ни сил, ни воли. Если бы придумали машину времени, то он бы отдал все на свете, лишь бы предотвратить, не позволить и слезинке скатиться по любимому лицу Хэджина. Их бедный Минни, луковое горе, всегда такой неуклюжий. Сначала хотелось разбить лицо Хосоку, но тот так и не пришел в себя, да и видок у него был такой, будто бы он не выдержит еще хоть один удар.
Чонгука напрягал парень в углу, Юнги, кажется. Он на подсознательном уровне вызывал неприятные ощущения, заставляя поежиться, потуже запахнуть куртку и положить ладонь на руку отца.
Юнги же плевать. Ему хотелось только еще хотя бы раз взглянуть на рыжего мальчишку, вымолить прощение и вдохнуть любимый аромат, но запах больницы и дезинфектора убивали все надежды, а страх шептал, что парень не сможет очнуться, ведь почти сорок процентов пациентов с внутримозговым кровоизлиянием заканчивают летальным исходом. Но нет, этот паренек сильный, он выглядел сильным. Юнги казалось, что у него жизнь перед глазами проносится, каждый раз, когда мимо него проходил мед работник. Он так боялся плохих вестей, что был готов замуроваться заживо, лишь бы их не слышать.
— Простите, вот, — Юнги обернулся к темноволосому пареньку и заострил внимание на его настороженных глазах, но опустил взгляд на руки, которые пытались всучить ему бумажный стаканчик, — это кофе, а я Чон Чонгук, — альфа пояснил и Юнги не понял, откуда больше пахло кофе — от того самого Чонгука, или от обжигающей жидкости, которая рябью колыхалась в стакане.
— Спасибо, — Юнги кивнул головой и подавил желание расспросить о Чимине, так хотелось узнать все его повадки, его увлечения, узнать его всего, — Мин Юнги, — он протянул руку и крепко пожал ладонь Чонгука.
