— Я-я, — высокие стоны омежки доводили черноволосого до предела, — сейчас кончу, — он договорил уже тогда, когда распался на мелкие атомы, когда рассыпался в оргазме и почувствовал, как кончает и истощается.

Толчок. Юнги. Толчок. Очень. Толчок. Хочет. Толчок. Кончить.

Он забыл свое имя и, чувствуя, что уже на грани, вытащил член из узкой дырочки, чтобы излиться на красивую спину своего любовника.

— Люблю, — получается куда-то в пустоту, ведь Чимин, кажется, отрубился нахрен, — блядь, Чимми, — все, что успевает сказать перед тем, как проваливается в небытие.

========== 19. ==========

Теперь

«Просто считай, что закончился еще один промежуток твоей жизни.»

Чимин сидел на стуле, который Юнги так любезно недавно отремонтировал. Сидел в его футболке и косился на дверь кухни, ожидая, что в любую минуту войдет его альфа. Но нет, единственным, кто шелестел шторами, был сквозняк. Открытые в декабре окна точно не были необходимостью, но омега свято верил, что ветер уберет запах его истинного. Погода окончательно испортилась и совсем не была зимней — дождь хлестал, как из ведра, а пальцы Чима обхватывали кружку Юнги с уже остывшим черным чаем.

Еще недавно все было так хорошо. Юнги с Хосоком устроили ему потрясный день рождения, даже Джин больше не замахивался лопаткой для блинов, а Тэхен в начале все еще немного сторонился, прячась за спиной Гука, всем видом показывая, что ему обидно, но после полбутылки вина осмелел и сам полез к Чиму обниматься. Чимин вспомнил, что тогда не мог нарадоваться и даже вместе с Намджуном и Хосоком они пошли проведать папу Ёндо. Его состояние было весьма стабильным, но недостаточно, чтобы прекратить стационарное лечение. После они были на могиле отца — Пак Кибома.

Чимин помнил похороны Мин Сиджина, подгоревшие останки которого подтвердились и помнил, как гладил руку Юнги и успокаивал плачущего Тэхена, который так и не узнал, что послужило смертью его названного отца. Папа Тэ не пришел на похороны собственного мужа. Помнил взгляд Ким Богома, который спас Чимина тогда, оттащив от тела умирающего отца и увез из территории Кан Ванджунга. Было странно осознавать, что Богом — дядя Кана, но в жизни всякое бывает. Хосок же Кима тоже знал, шептал на ухо, что этот мужчина приходил к ним, когда они были еще совсем маленькими, дружил с их отцом.

На ум так же пришел один вечер. Один из тех, которые Чимин провел в теплых объятьях своего альфы. Они нежились, Чим глухо стонал под умелым телом и пальцами Юнги, задыхался и не мог надышаться любимым запахом. А потом, находясь под пьяным дурманом любви, решил признаться, но, по глупости, начал не с того вопроса.

«Ты бы хотел детей?»

Пальчики мелко потрясывало и Чим ухватился ими за скомканную простыню, чтобы Мин не заметил его нервозности. Он дернулся, когда услышал заливистый смех. Он посмотрел на Юнги, который лежал на боку, подперев голову рукой, согнутой в локте. Белые зубы альфы блеснули в полумраке и Чимину стало не по себе.

«Тебе девятнадцать.»

Смех враз прекратился и Мин, сев на кровати, притянул к себе омегу и заглянул ему в глаза. Чимин и сейчас хорошо помнит его слова.

«Я не хочу детей, не уверен, что смогу им дать то, чего они заслуживают.»

На следующий день Пак записался на аборт, решив не рассказывать все Хосоку, ведь уже взрослый мальчик, сам может принять решение. Да и срок небольшой, пока есть возможность избавиться и не потерять своего альфу, ставя стену в отношениях. Он не чувствовал никакой жизни внутри себя, для него наличие зарождающегося ребенка было каким-то фактом, который он просто принимал без эмоций, единственное, что он хотел — чтобы Юнги был рад этому. Тогда, после длительного заточения в квартире Чансу, Хосок отвез его в клинику, и они оба были ошарашены результатами короткого обследования. Хосок сжимал руку младшего брата и приговаривал, что семейка у них совсем непутевая, но пообещал поддерживать и помогать.

Чимин сидел на стуле и думал о том, что это, наверно, розыгрыш, что сейчас его снимают скрытые камеры, вот только выражение лица, с которым Юнги уходил, говорило об обратном. Чимин был настолько в шоке, что сначала не поверил, охренел, а потом поплелся домой, переваривать только-что услышанное. Совсем с ума сойти, омега был в трансе, не понимая, почему альфа запретил задавать вопросы, пока говорил, что это конец. Чимин в очередной раз отмахнулся от мыслей, летающих в голове, и потянулся к телефону. Странно, ничего не расплывалось, а значит, слез нет больше. Омега потрогал свои щеки и убедился, что они высохли тогда, когда он пил еще горячий чай и решил, что не отпустит свое.

Телефонная книга на смартфоне Чимина не была столь большой, как бы хотелось, но все же, там были только нужные. Нажав на иконку одного из контактов, он услышал гудки. Один. Два. Три. Четыре.

— Пак Чимин? Привет, что-то случилось? — сонный голос Чонгука удивил Чима, и он, бросив взгляд на часы, понял, что не заметил, как потемнело. Для него все еще был день, а свет освещал уходящую фигуру Мина.

— Где Юнги? — столько уверенности в голосе омеги не было никогда. Он решил, что хватит ему быть слабым, пора бы приняться за бразды правления своей жизнью.

— Не знаю, — в трубке послышалось копошение и уже через секунду ветер ударил в микрофон телефона Чонгука, видимо, он вышел на балкон, — не могу дозвониться до Юн-хёна целый день.

— Он ушел, — слишком быстрая интонация для правды, — оставил половину своих вещей, сказал, что я хороший и свалил, — в голос это звучало еще абсурднее и Чимин злобно прорычал: — если ты что-то узнаешь, позвони, — и отключился, оставив Чонгука в недоумении. Он неосознанно поставил руку на живот, поглаживая через ткань одной из футболок Юнги.

«Хорошо, уходи, но у меня останется кое-что от тебя.»

Проклиная Мина, кое-как Чимин дошел до кровати, и, почти проваливаясь в сон, решил, что завтра отменит запись на аборт. Кажется, он впервые почувствовал отцовский инстинкт. И кажется, для этого нужно было лишь остаться одному.

***

— Убирайся тогда! Мы вырастили тебя, неблагодарный! — омега в возрасте хватался за сердце и взглядом искал поддержку в обличии мужа. Но альфа лишь попивал свой утренний кофе и не обращал внимания на истеричного омежку, который уже успел ему подпортить жизнь за тридцать лет.

Красивое двухэтажное здание сверкало красотой и кричало, что здесь живут богатые люди. Оно принадлежало владельцу одной из сеульских частных клиник. Расписные потолки, дорогая мебель в стиле рококо — всего красивого побольше, мягкие ковры и большая винтовая лестница, которая выходила на второй этаж украшали нескромное жилище. В гостиной, где и шумели люди, был красивый стол с двенадцатью стульями для изысканных обедов и ужинов, а в трех метрах за огромной аркой был диван, несколько кожаных коричневых кресел и огромная плазма, не считая различных предметов интерьера, которые и пересчитывать лень. Тот самый владелец сейчас развалился в кресле и наблюдал занятную картину. Его муж — довольно истеричная особа, пытался навязать очередного жениха их сыну. Соль заключалась в том, что рядом с сыном стоял его омега, который уже побагровел от смущения и обиды. Альфа все же решил подать голос, и, еще разок кинув взгляд на трех омег, насмешливо произнес:

— Любимый, ты не думаешь, что хватит? — он склонил голову на бок и улыбнулся чарующей улыбкой, которой всегда выбивал у спонсоров дополнительное финансирование.

— Ким Минсок, ты не собираешься меня поддержать? — в глазах омеги плескалась настоящая буря и альфу это хорошенько позабавило.

— Папа, мне двадцать восемь! — их сын не выдержал пытки и впервые поднял на папу голос, прервав беседу родителей.

— Джуни, успокойся, — Минсок увидел, что все выходит из-под контроля и посмотрел на двух омег, из-за который был спор.

Чан Минхек был весьма привлекательным, и довольно умным омегой, родители которого уж очень хотели иметь родственные связи с семьей Ким. Его скучающий вид дал понять Минсоку, что омега не заинтересован в браке так, как его родители и, что счастьем тут пахнуть и не будет, так что зря навязываю свадьбу.