Гермиону выбросило из головы Томаса, но тут же её притянуло к другому однокласснику… Потом к другому… Потом пошли девочки. И все они были против. Причём, имея возможность заглянуть внутрь, девочка видела их настоящие чувства и даже, о ужас, в чём-то соглашалась. Оказывается, учеба – это вовсе не всё, что интересует других. Дин Арчер, оказывается, потрясающе рисует, но стесняется показать это остальным. А Алан начал учить уже физику и даже проводит опыты, но почему-то не обращает внимания на то, что остальные вообще ещё не знают её и не пытается им помочь. А самое главное, пока она была у него внутри, понимала, что это правильно. Что у других свои интересы. Если кто захочет, он с радостью поможет, а навязываться кому… Он что, заучка Грейнджер? Это она всех и каждого поучает…

Мистер Кливен сидел за небольшим столиком и неторопливо потягивал чай из кружки, изредка посматривая на сжавшуюся на соседнем кресле девочку, которая рыдала уже несколько минут подряд и всё не могла остановиться.

— Я же не такая, — иногда прорывалось сквозь всхлипы, — Я не хотела выделываться. Я просто помочь хотела. Думала, что подружусь.

— Нельзя подружиться, навязывая кому-то свою точку зрения. Хочешь подружиться – умей не только говорить, но и слушать. Более того, умение слушать намного важнее умения говорить, — бросил Кливен, подливая чая. Девочка же подняла на него мокрые от слёз глаза и снова опустила.

В комнату вошёл Джон Грейнджер и замер, глядя на заплаканную дочь. Глянул на мистера Кливена, вмиг посуровел.

— Что случилось?

— Крушение идеалов всегда тяжело, — проговорил последний, вставая, — Мистер Грейнджер, оставляю вас с вашей дочерью наедине. Думаю, вам будет полезно услышать, что именно её расстроило.

Когда же мистер Кливен проходил мимо отца девочки, шепнул:

— Только не вздумайте обсуждать с ней то, что она расскажет, или, что ещё хуже, что-то советовать. Поговорите сначала со мной.

Джон хмуро глянул на Саймона Кливена, но всё же согласно кивнул.

Грейнджер появился в соседней комнате через двадцать минут, явно настроенный весьма воинственно.

— Ну и зачем вы это сделали?

— Затем, что я не могу начать её чему-то учить, если она не начнёт думать. В том числе думать о других людях. Мы с вами говорили об этом.

Джон устало плюхнулся в кресло напротив.

— Но не так же. Ей восемь лет всего…

— Такого и не потребовалось бы, если бы её научили. Но вам ведь удобнее, когда дочь верит взрослым безоговорочно. Не нарушает правила. Послушна, хвалят учителя… А как ей жить с таким отношением к себе от сверстников?.. Они же не создают вам проблем. Дочь мучается? Ну… потерпит. Не вам же неприятности достаются.

— Да как вы…

— Хотите, я вам покажу, что именно делала и чувствовала ваша дочь? Повторим эксперимент с вами? И если после вы скажете, что я не прав, я извинюсь.

Грейнджер нахмурился.

— Ладно, — наконец решился он.

— Хотите побыть дочерью? — Маг достал палочку…

Спустя пять минут мрачный Джон Грейнджер потягивал виски, бутылку которого выставил на стол Саймон, рассудив, что лишней не будет.

— Я не думал, что получится так, — наконец прошептал Джон.

— Беда в том, что родители очень часто не думают, лепя из детей то, что им хочется видеть. В общем-то, ваше дело, не мне вас учить, но в магическом мире Гермионе придётся полагаться только на себя. Вас там не будет. И одним из лишних шансов на выживание для неё будет умение ладить с другими людьми.

— Но можно же было сделать как-то помягче…

— А времени у меня нет делать это мягче. Я пока и не начал её учить, только исправляю ваши ошибки… Ладно, вижу, что вам неприятно это слышать, но я и не собираюсь быть мягким и терпеливым. Что же касается Гермионы, то она сильная, справится. Что не убивает – делает нас сильнее. А ей полезно глянуть на себя со стороны.

— Мне надо подумать, — Джон Грейнджер встал, — Поймите, я согласен с вами и признаю нашу… ошибку. Но ваши методы…

После ухода Джона Грейнджера в комнату робко вошла девочка.

— Я действительно такая плохая? — спросила она убито.

— Нет. Ты такой кажешься другим. Понимаешь разницу?

Девочка задумалась. Потом медленно кивнула.

— Да.

— В обществе, юная леди, важно не только быть, но ещё и казаться. Умение подать себя, поставить.

— То есть можно показать себя, даже не будучи кем-то? — заинтересовалась девочка, настроение которой начало медленно подниматься.

— Можно и так делать. Только видишь ли, в чём дело… такие люди ходят по очень тонкому льду. Первое впечатление они создать умеют, да, а оно очень важно… первое впечатление. Но когда их узнают получше, то скрыть, что сам по себе человек ничего не представляет, только пыль в глаза хорошо пускает, уже очень сложно. Люди же не любят, когда их обманывают, потому падение таких людей бывает очень… болезненным. Потому и говорю НЕ ТОЛЬКО БЫТЬ, но и уметь себя ПОСТАВИТЬ! Ты можешь быть умницей, красавицей, спортсменкой, но, если среди людей не можешь общаться, тебя воспримут как невоспитанную, не умеющую себя вести хамку, которой нет места в обществе. И будь ты потом хоть каким знающим и талантливым человеком, ничего уже не добьёшься.

Девочка задумалась. Надолго.

— В школе со мной никто не дружил, как бы я ни хотела подружиться.

— Теперь можешь подумать чья была в этом вина. И какие ошибки сделала. Да, ещё, почему ты не даёшь списывать одноклассникам?

Вопрос сбил с толку девочку, и она снова задумалась.

— Но ведь они никогда ничему не научатся тогда. Если сами будут делать…

— Я не про это спрашиваю. Я согласен с тобой. Но почему тебя заботит, что они ничему не научатся?

— Э-э… но… это же правильно…

— Правильно – что? Они твои друзья?

— Э-э… нет, но… учителя говорят, что списывать нехорошо.

— И они правы. Учителям хочется, чтобы все ученики учились хорошо, потому и запрещают списывать. Но у каждого человека есть своя голова и, если он не хочет думать, ты его не заставишь. Он не твой друг, не родственник, так почему ты поступаешь во вред себе?

Девочка зависла.

— Во вред себе?

— Да. Представь ситуацию: ты выросла, закончила школу и вместе со своим одноклассником поступаешь в университет на одно место. Возьмут либо его, либо тебя. Но ты знаешь, что умнее, что ты тянула этого одноклассника, заставляла делать уроки. Но преподаватели этого не знают, они оценивают результаты экзаменов. И вот он поступил, а ты нет. А если бы он списывал у тебя, то ничего бы и не запомнил, завалил бы экзамены и поступила бы ты.

— О… — Гермиона так далеко в будущее явно не заглядывала и теперь обдумывала новую информацию, — Но это как-то даже нечестно…

— Почему? Разве он не знал, что списывать не стоит? Знал. Но для него лишняя свободная минутка на поиграть оказалась важнее его будущего. В чём тут твоя вина? Предупреди его, что списывание не принесёт пользы, что он ничему не научится. Не послушал? Кто виноват? Не пытайся вложить свои мозги другим. Не получится. К тому же… дворники тоже нужны обществу. Пусть лучше такой ленивый улицы метёт – всё польза, чем на чужом горбу в жизнь влезет. Привыкнет ведь и потом постоянно на ком-то ездить пытаться будет.

— Всё равно, это как-то…

— Гермиона, если этот человек твой друг, тут всё понятно. Ради друга можно и попинать, заставляя учиться, и на мозги покапать, помочь, объяснить – не сейчас, так потом, когда подрастёт, оценит… если умный. Но стоит ли водиться с дураком? Лучше с умным потерять, чем с дураком найти.

— То есть давать списывать?

— Как хочешь. Можешь и не давать, если совесть мешает дать списать. Ты сама это должна решить. Это не мой совет должен быть, не родителей. Только твоё решение и твоя ответственность. Я же просто указываю на возможные последствия твоих решений. Выбор за тобой. Но вот чего точно не нужно делать, так это лезть с помощью, о которой не просят. Тем более в такой навязчивой манере. И эти прыжки на месте с вытянутой рукой… Ты учишься прежде всего для себя. Ставь планку, учись, узнавай. Зачем знания показывать, если не просят? К тому же… лучше, если тебя будут недооценивать. «Если ты слаб, показывай, что силён. Если силён, покажи, что слаб».