– Тоже мне, Шико нашелся! Только он-то был герой.

– Кто такой?..

– Извини, я забыл, что ты американец и без гугла совсем дикий.

Саленко опять вздохнул, еще горше.

– Я отключился, – буркнул он, слегка подавшись в сторону Ника. – Совсем, в ноль. Человек-невидимка. Даже за пиво заплатить не могу.

«Теперь все ясно, – подумал Ник, – вот почему я не вижу метки Бо́риса на карте. Он спрятался. Интересно, как они обходят программу распознавания лиц? Камеры здесь повсюду. Или ничего не работает? И программа не работает? А может, у них и «Щит» не работает? Бо́рис сейчас не просто так распинался. Ходила ведь такая версия, что вся эта затея со «стратегическим оборонным комплексом» – грандиозный блеф. Технократы просто наворовали бюджетных денег. И Сереброва подставили, а он зашел слишком далеко и теперь с упорством обреченного пытается доиграть игру до конца. Россия объявлена угрозой свободному миру, войска НАТО стоят вдоль границы и пересекут ее, как только царь нажмет кнопку. С мандатом ООН или без него, им уже все равно. Заседание Совбеза кончится с минуты на минуту, Россия лишена права вето, Китай воздержится, значит, мандат будет. На что они тут надеются, совершенно непонятно. Какой-то пир во время чумы».

– Будет тебе пиво минут через двадцать, если не застрянем у Белорусского, – сказал Миша. – Потерпи, страдалец. Ты сколько уже с утра вылакал?

– У меня вчера был трудный день.

– И ночь, полная трудов!

– Не считаю нужным это комментировать.

Они ехали по городу, и Ник путался в ощущениях – не мог понять, нравится ему тут или нет. Несмотря на эклектику, несовпадение архитектурных стилей, Москва была по-своему красива. В ней чувствовалась некая сила, древняя, могучая, сила имперской столицы. И еще одно – Москва очень прочно стояла на земле. Ник не знал, как это рационально объяснить.

Странный город. Но не страшный. Добрый. Очевидно, душа нараспашку, добрый. С учетом того, какие зверства тут творились всю его историю, это тоже плохо укладывалось в голове.

– Так! – сказал Миша.

И замолчал.

В машине повисло напряжение. Ник сфокусировал взгляд на новостной ленте, – ничего особенного.

– Есть решение Совбеза, есть мандат. Идиоты. Ну, и что мы будем делать со всем этим металлоломом?..

– Что ты будешь делать с металлоломом, который прилетит тебе на голову?! – рявкнул Саленко.

– …Нам же придется тащить его обратно через границу, чтобы вернуть законным владельцам! – закончил мысль Миша.

– Останови! – сказал Саленко. – Вон там.

– Фиг тебе. Реанимация – на Новом Арбате.

Саленко застонал, согнулся пополам и сжал руками виски.

– Ну да, хреново мне, хреново… – пробормотал он. – Ну дурак я, ну что теперь поделаешь… Миш, ты в ядерный удар совсем не веришь?

– Исключено. Сначала они будут тестить «Щит» наземными силами.

– Ну и расстреляют башни издали!

– А кто говорил, что это пузырь? – поддел Миша.

– Предположим, что башни работают. Все делают вид, что башни работают. Логично разбить их километров с двадцати пушками. А лучше с пятидесяти ракетами.

– Пускай бьют. Лишь бы не задели гражданских. Кто тебе сказал, что первый эшелон подключен? Кто сказал, что это вообще не макеты и там есть персонал?.. Они разносят первый эшелон в хлам и заходят на нашу территорию. Имеем акт прямой агрессии и вторжение. И вот тогда будет нажата не бутафорская кнопка, а настоящая. Так вижу.

– Это твое профессиональное мнение?

– Так вижу, – повторил Миша.

Саленко откинулся на спинку сиденья.

И только сейчас перед глазами Ника выскочил значок Breaking News. Однако ну и информаторы у Миши Клименко, скромного консультанта.

– Город сегодня нажрется в хлам, – сказал Саленко и прикрыл глаза.

– Кто о чем, а Боря о выпивке…

– Ник! – Саленко сел прямо и заговорил строго. В нем случилась какая-то перемена, из которой Ник сделал один вывод: сейчас надо слушаться. – Свяжись с нашими, пусть твой вылет перенесут. Если Миша договорится насчет интервью, оно будет в восемь пи-эм, они подгадают к ланчтайму в Америке… Что так смотришь? Да, у тебя прямой эфир. Серебров не признает монтажа и редактуры. Он русский царь, черт побери, он хорош сам по себе и знает, что говорить. Даже если он чихнет, или стакан уронит, или шнурки развяжутся, его честь не пострадает. Царь выше всего этого. Он может упасть в лужу при всем честном народе – и встать еще круче, чем был. Может себе позволить, ты понял?!

– Ты чего орешь на парня? Боря, очнись! – позвал Миша.

– Ты лучше скажи, кто Романа всему этому научил! – пробасил Гоша.

– Цыц! Он сам умел. Он не глупее нас с вами. Уж точно не глупее меня… Прости, Ник, что-то я очень громкий. Итак, скажи нашим, я хочу, чтобы самолет вылетел около нуля часов. Лучше – чуть раньше. Одиннадцать тридцать будет хорошо, Миш?

– Успеете. Хотя зачем такая спешка?..

– Значит, одиннадцать тридцать. Передавай.

– Мне кто-нибудь даст сказать?! – воскликнул Ник с отчаянием в голосе.

Он сам не ожидал, что его вдруг так прорвет.

Трое старших заговорили разом.

– Да кто ж тебе мешает, дорогой? – Миша.

– Совсем затюкали парня! – это Гоша.

– Тебе сейчас дадут в морду! – рявкнул Бо́рис.

И наступила тишина.

Машина стояла на светофоре у Белорусского вокзала. Рядом ждал автобус, и скучающие пассажиры вдруг оживились. Они заметили Саленко и теперь показывали на него друг другу пальцами.

– Ну, говори, чего молчишь! – бросил Саленко и отвернулся.

Увидел то ли своих поклонников, то ли потенциальных доносчиков – и помахал им. Пассажиры достали смартфоны, чтобы запечатлеть такую диковину, как самый разыскиваемый человек в России, но тут Миша резко увел машину направо под зеленую «стрелку».

– Я рассчитывал поснимать в городе ночью и утром… – обескураженно пробормотал Ник. – У нас вылет за час до начала коронации, мы будем уже в Праге, когда церемония кончится.

– Нет, – сказал Саленко. – Они могут включить эту штуку раньше. Я бы запустил ее в полночь, но Серебров поставит на четыре утра. И будет прав.

– Мыльный пузы-ырь… – протянул Миша.

– Заткнись! Ник, прости нас. Все на взводе, если ты помнишь это выражение. Тебе надо отдохнуть, мы тебя сейчас положим спать…

– Я спал в самолете. Можно мне походить по городу хотя бы днем? – взмолился Ник.

– А если тебе череп проломят? Кто уже чуть не допрыгался в аэропорту?! Думаешь, только я тут хочу врезать по твоей пиндосской морде?!

Ник инстинктивно сжался, настолько ощутимо Саленко ударил его своей невидимой злобой.

– Боря, ну ты вообще… – протянул Миша осуждающе.

– Что – вообще? У парня на лбу написано: made in USA. А он еще и сам нарывается! Догадались, блин, кого прислать. И я тоже хорош гусь, не подумал. Надо было звать Бурлюка, он такой густопсовый, по нему ничего не видно…

– Зато у Бурлюка акцентов сразу два – нью-йоркский и одесский. Его не по морде будут бить, а по акценту! Потом, как ты себе представляешь – Серебров, а напротив Бурлюк? Роман Валерьевич зайдет в кабинет – и его вынесут. Он умрет со смеху.

– Ну, не знаю… Конечно, они не очень монтируются…

– Какой ты деликатный. А я скажу прямо – это будет даже не порнография. Это провокация. Нет, для Америки сойдет, они ко всему привычные и не поймут, в чем проблема. Но если дорогие мои москвичи, отсмотрев минуту прямого эфира с Бурлюком, пойдут жечь американское посольство, я не удивлюсь. У нас еще остались люди, для которых эстетика – не пустой звук!

– Вот видишь, как в Москве все сложно! – сообщил Саленко, повернувшись к Нику. Тот машинально от него отодвинулся, вжавшись в угол. – Кругом эстеты драные, царей себе навыдумывали, техника у них на грани фантастики, а я двадцать лет во всем этом по уши, каждый день, круглые сутки! И вдруг меня – вышвырнули. Сказали – пошел вон, Боря, ты не оправдал доверия! И сейчас у меня нет второго человека, которого пустят к Сереброву. Только тебе можно, тебя ФСБ одобрила. Если они до вечера не передумают… Не могу я рисковать твоей головой. Последнее интервью!