Сироткин осознал, что с Фрумкиным пора кончать. Он позвонил Наглых и сказал: нужно разделаться с одним типом, я знаю, что говорю, отдаю себе отчет в своих словах, я разгадал, я раскусил... Дело неотложное; опасность велика, угроза их общему делу достигла критической точки, и счет не дни, а на минуты. Они договорились встретиться в пивном баре. Наглых был расположен смеяться над страхами Сироткина, а Сироткин не понимал этого и думал, что друг разинет рот от изумления, услышав, до каких разоблачений он доискался.
В баре Сироткин осушил стакан водки. Затем он топнул ногой в нетерпении, и его глаза забегали, как у безумного. Он пустился с жаром излагать свои испуганные мысли и страшные подозрения. Наглых слушал сначала удивленно, а потом со смехом, и он уже уразумел, почему выбыл из игры Червецов и что если сейчас отдать Сироткину на съедение Фрумкина, скоро наступит и его, Наглых, черед. Похоже, Сироткин пытается построить лабиринт и засесть в нем Минотавром. А Наглых хотел мира и веселья, попроще говоря, хлеба и зрелищ, не ему претендовать на роль Тезея. Героизм же Фрумкина внушал ему еще большие сомнения, вообще Фрумкина как личность он ставил гораздо ниже себя и знал, что в построенном Сироткиным лабиринте малый сей погибнет быстрее, чем прекратят свой отсчет самые маленькие песочные часы, вымрет от страха, взмокнет и захлебнется в собственном поту. Этого нельзя допустить. Наглых весь уже отдался фирме и не мыслил без нее своего дальнейшего существования. Ради безоглядного служения ее интересам он бросил прежнюю работу, намечавшуюся научную карьеру, диссертацию, а поскольку так же поступили компаньоны, ему виделась в этом гарантия прочности их союза. Однако выходило, что очень не просто в душе Сироткина, в его изощренном уме. Сироткин склонен пожирать своих. Вот он стоит, положив на залитый пивом столик дрожащие от волнения руки, и напористо жалуется, сетует, изобличает жидовское вероломство, измышляет, фантазирует, миазмирует, маразмирует. Чахлыми возгласами он выражает все надуманные недоумения еврейского вопроса и раскатистым хохотом - благодарность тем, кто радикально решал и готов решать впредь этот пресловутый вопрос. И Наглых вынужден смотреть на Сироткина как на человека, который взял в руки первобытную дубину и намеревается завоевать весь мир.
Сироткин, печалясь, что ему никак не удается убедить друга, усиливался придать выражению лица суровую многозначительность. Он не расист, как Кнопочка, как некоторые из их общих знакомых, для него жид отнюдь не выродок, не урод, не диковинный зверь, а обычный человек, младший брат. Каждый народ известен своими недостатками и своими достоинствами, каждый народ по праву гордится собственным золотым руном и одновременно вынужден стыдливо припрятывать клок, состриженный с паршивой овцы. Поэтому нужно быть бдительным в любой ситуации, даже, на первый взгляд, самой простой, а главное, нужно быть компетентным, когда берешься за то или иное дело. И когда берешься за дело, сулящее прибыль, а среди твоих компаньонов по какой-то причине, может быть и уважительной, затесался жид, необходимо помнить, что жид неисправим, так уж он устроен, что чрезвычайно падок до денег, и, если не хочешь неприятностей, держи своего жида подальше от бухгалтерии.
- Не так уж трудно усвоить это мудрое, проверенное временем правило. А мы... что делаем мы? - выкрикнул Сироткин. - Ты поручишься, что Фрумкин уже не обобрал нас?
- Он всего лишь маленький несчастный человечек, его ругает жена, а возможно, и бьет, - возразил Наглых.
- А все-таки наверняка метит улизнуть в свои исторические палестины и потихоньку набивает кубышку, - упорно и серьезно стоял на своем Сироткин.
- Если потихоньку, пугаться нечего. Только бы не зарывался... вздохнул Наглых. - Кубышку набивать не грех. Грех обманывать друзей, но ты не привел никаких доказательств, ни одной улики...
Сироткин возмущенно перебил:
- А как ты мне докажешь, что он нас не обобрал?
- Но какая нужда это доказывать?
- Ты слишком беспечен. А ведь мы толком не знаем даже, сколько денег у нас на счету, - как будто всхлипнул теперь Сироткин. - Фрумкина спросишь он отделывается ничего не значущими словами, мол, беспокоиться вам, ребята, не о чем, со мной не пропадете. Ты припомни, разве не бывало такого, что мы требовали причитающееся нам, а он вдруг заявлял, что денег в кассе нет? Как так нет? По какой причине нет, если по всем причинам они как раз должны быть? А если их нет по какой-то банковской тонкости ведения дел, недоступной нашему пониманию, так ты, будь добр, объясни, а не отфыркивайся, как если бы мы извели тебя своей тупостью! А если ты их пустил в дело, так почему без нашего ведома? Как видишь, много вопросов... Он нам наши, кровные, выдает - будто швыряет подачку. Разве не так, разве я преувеличиваю, сгущаю краски, скажи? - Ему показалось, что Наглых, поддаваясь нажиму, заколебался, и он не утерпел, возвысил голос, радуясь сознанию, что его сироткинская правда пронимает даже твердолобых. - Ну, пархатый! Он спелся с директриссой, а я говорю... и голову даю на отсечение... она его как лимон выжмет, все наши денежки из него выкачает, потому что эта баба - авантюристка, каких еще не видывал свет! Наш Фрумкин при ней состоит шутом. Мы благодушествуем и ловим ворон, а они тем временем не оставляют камня на камне от нашего благосостояния, и как покончат с нами, сразу оба махнут в палестины.
- Она и он? вместе? - подивился Наглых таким комбинациям будущего. - А зачем он ей? И уж тем более, ей-то зачем палестины?
- Он ее возьмет как жену.
- Ты совсем сбился, - упрекнул Наглых с деланной серьезностью. - Если он при ней шут, как же она позволит ему взять ее в жены? А потом, у него и своя жена есть. Куда же он ее денет?
- Бросит. И не пожалеет. - Сироткин не понял, что Наглых говорит с ним уже как с сумасшедшим, ему просто не понравилась позиция друга, и потому он впал в раздражение. Опечаленный Наглых рассмеялся и сказал:
- Для чего ты работаешь?
- Как для чего? - глупо и простодушно оторопел Сироткин. Он даже застонал, наконец сообразив, что дал приятелю повод посмеиваться над ним. Это открытие сразило его. Он тупо уставился в бокал с остатками пива. Он был готов заплакать и попытаться слезами тронуть сердце Наглых, попросить у него прощения, взять с него клятву, что он никому не расскажет об этой гадкой, скандальной сцене в пивном баре. И это на пороге непомерного счастья и грандиозных подвигов любви! Надо же, сбился, запутался, завел неопровержимую правду своего расследования в непроходимые дебри фантазии. Наплел, что Фрумкин якобы непременно женится на директриссе. Зачем было говорить это? Как можно знать хоть сколько-нибудь точно, что случится в будущем? И одна маленькая неточность сгубила все дело, и Наглых, который уже начал колебаться и уступать, решил, заметив ее, что Сироткин просто завирается. А Сироткин вовсе не завирается. Он болеет за дело, и если кое в чем немного преувеличивает, так ведь это потому, что его боление за дело, собственно говоря, его любовь к фирме стала слишком большой, непомерной для крошечного человеческого сердца. Глупо этого бояться, однако Наглых испугался и, как следствие, отшатнулся и постарался превратить все в шутку.
Как умна, глубока, оригинальна его жизнь, когда по утрам, выгуливая понурую собаку, он мысленно громит своих врагов; и в какую серую, убогую одежонку рядится еще мгновение назад сверкавший всеми красками радуги замысел интриги, когда он пытается воплотить его в жизнь. Решаясь на такое воплощение, он словно подводит итог собственной жизни, выносит ее на некий глобальный суд, вступает в диалог с самим Создателем. Иными словами, это нечто вроде генеральной репетиции будущего неизбежного конца, перехода в мир иной, начала неведомого. И каждый раз выходит вздор! В глазах Наглых, закадычного дружка, он сейчас всего лишь жалкий шут, мелочный, ничтожный человек, подлый интриган.
- Ну да, - продолжал Наглых с некоторой горячностью, - это и есть вопрос: для чего ты возишься с гороскопами, берешь грех на душу, дурача честную публику? В чем твоя цель? Набить золотом сундуки, спрятать в подвале и сидеть на них неусыпным аргусом? Или твоя мечта - разжиться личиной видного предпринимателя, благодетеля отечества, который в трудную для страны минуту поддерживает ее, не дает ей упасть?
