– Спасибо нашему директору, нашей партии и товарищу Сталину! – бодро начал он. Минеральной воды больше не осталось, поэтому пришлось обходиться без солидных пауз.
– Я с чувством глубокого удовлетворения прослушал краткий, но очень мудрый и даже поучительный доклад нашего уважаемого руководителя. Деньги – это то зло, о котором коммунистам написали Маркс, Ленин и Сталин, и это зло мешает нам двигаться к светлому будущему без денег… И что же мы будем приносить домой? И на что мы будем жить? Что ви на это скажете?
И Ицыка непроизвольно закатились глаза: он запоздало понял то, что уже прокричала его глотка. У секретаря партбюро задвигались уши.
– И что же вам непонятно, коммунист Рабинович? Или вам захотелось с левым уклоном прокатиться на Колыму?
– Ойц, извините, это я неточно выразился. Это я в смысле, что можно и бесплатно поработать на благо народа. Я даже могу поддержать новый почин…
Раздался ропот водителей. Ицык совсем запутался, смутился и пошел к своему месту, вжав голову в плечи.
– Слово предоставляется коммунисту бригадиру Задорожному.
– Товарищи! Я думаю, что выражу общее мнение, если скажу, что мы усе поддерживаем нашего директора. Деньги – это зло, особенно когда их нема. А когда они есть, так они и не мешают нам двигаться…
– Ты, мишигины копф! А чей водитель покалечил насмерть лошадь? Смотри за своими головорезами. Сколько жалоб они принесли нашему любимому директору! И в партбюро тоже! Почитай, как твои махновцы называют уважаемых молодых морячек проститутками и выбрасывают их из машины почти на полном ходу!
– Марек, ты зачем мене заводишь? – почти ласково спросил в ответ Лёва Задорожный – Ты забыл, что я – инвалид война? Прибью тебе прямо сичас, и мене ничего не будет!
– Если ты такой псих, то тогда кто продавал тебе права? Возвращайся к своим биндюжникам! Я твою тачку буду сбивать и скажу, что так и было, и я нечаянно. Я напишу на тебя!
– Пиши в центральную прачечную, поц!
Лёва демонстративно плюет в сторону Марека.
– А ты сильно умный? На Слободке в дурдоме таких как ты полно, и они политику партии знают лучше тебя! – встав в позу Ленина, торжественно закончил Марек.
До драки не дошло. Вмешался партийный секретарь, невольно играя роль раввина.
– Лёва и Марек! Прекратите позорить парторганизацию, а то я не знаю… Еще услышат беспартийные и подумают, что рыба гниет с головы.
Директор при этих словах поморщился, как будто что-то не то съел, и вынес свое веское суждение.
– Не нравится мне этот спор. И причем здесь деньги?
Секретарь посчитал тему исчерпанной, и закрыл собрание, напоследок загадочно промолвив «это вам не лавочка какая-нибудь».
Тем временем работала обычная схема. Лёва с Мареком быстро помирились и уже дружно догоняли других водителей, беспартийных и кандидатов в члены, шедших в закусочную, что на Старопортофранковской, возле ворот дома № 101.
Под чистыми столами сверкнули запечатанные сургучом бутылки с водкой, припасенные заранее членами и кандидатами. После появления закуски бутылки заняли свое положенное место. Всё было, как всегда.
Сильва с Привоза
Алкаши в районе наиболее известного одесского рынка давали непрерывные концерты вживую, не тратя времени на репетиции. Многих из них не пускали в «приличные забегаловки», и на то были причины… В городе поговаривали, будто вообще все артисты ведут себя приблизительно подобным образом.
Наиболее многочисленную труппу возглавляла некая Сильва. Трезвой ее никто никогда не видел, как и других подобранных ею артистов. Толпа хором, задушевно и громко, исполняла блатные песни, составлявшие основу репертуара творческого коллектива. Время от времени солистки, как фокусники в цирке, доставали из грязных торб столь же грязные бутылки с мутным пойлом. После «легкого завтрака» кордебалет начинал пританцовывать, подвывая и подражая цыганскому хору, вокруг «примы».
Иногда Сильва входила в экстаз, ее охватывала дрожь, и она брала немыслимые ноты. В такие мгновенья он не могла сдвинуться с места. В том же положении, в котором ее настиг пик вдохновенья, певица из народа поливала тротуар.
Много лет эту труппу милиция не трогала и пальцем, видимо, брезгуя.
Как партия учила
В нашем классе, как и в остальных, училось более половины детей, переживших оккупацию. Нам было забавно наблюдать за старшеклассниками, разбиравшими и собиравшими настоящие винтовки, надевавшими противогазы и бросавшими учебные гранаты на школьном дворе.
Военрук с поврежденной на фронте ногой занимался с ними строевой подготовкой, лихо делая повороты кругом и вытягивая носок раненой ноги далеко вперед. С палкой в правой руке он не расставался. Старшеклассники говорили, что военрук – псих и возможно, за это его уважали.
Бедная, плохо одетая учительница рассказывала нам на уроках, как хорошо будет жить при коммунизме: все будут трудиться, сколько хотят и кем захотят… при возможности.
Мамы учеников работали в основном уборщицами и дворничихами. Они не могли скрыть от детей инструментария, посредством которого извлекали из дворовых канализаций и туалетов тряпки и другие предметы, густо смазанные отходами жизнедеятельности. Дети искренне хотели, чтобы их мамы хоть когда-нибудь поработали на других должностях, но никуда больше их тогда не принимали. Кто-то спросил: «А кто захочет быть дворником?»
– Все работы будут механизированы, а убирать отходы многим будет приятно!
Такое определение, как «отходы» мы услышали впервые: все ходили на развалки «до ветру» и называли такую жизнедеятельность гораздо более простыми словами.
Еще учительница рассказывала про пионеров-героев, а у нас не было врагов, которым хотелось бы навредить. Ущерб мы наносили вынужденно только крестьянам на Привозе и рабочим в подвалах. И советскую власть любили – ее нельзя было не любить.
Другие пионеры были убеждены, что выявлять врагов народа очень просто. В кинофильмах они поголовно носили фетровые шляпы и портфели, в крайнем случае, притворялись слепыми и инвалидами. Возможно, что и чекисты пользовались этими же критериями.
В общем, мы росли, «как Ленин нас учил, как партия учила», не зная о правых и левых уклонистах, центристах и прочих нехороших разносторонних ответвлениях от единственно верной генеральной линии.
Привычно посещали Привоз-кормилец, разживаясь какой-то едой. Даже в мыслях у нас не было, что мы воруем у крестьян их нехитрые продукты – макуху и яблоки. Мы просто брали свое у тех, кто зазевался, а потом бежали к зоопарку и проникали в него без проблем.
В обезьяннике нас радостно встречали друзья-мартышки. Они сверкали своими красными задницами, а мимикой намекали, чтобы и им что-то выделили. Приматы, как и мы всегда были рады любой еде.
В один из удачных дней мы с Ленькой спрыгнули с забора, владея большим кругом макухи, прямо на недавно вырытые ямы. Рядом валялись человеческие черепа и кости. Из земли работяги выбрасывали выбеленные временем останки давних покойников.
Радостное ожидание дележки макухи омрачилось. Человеческие кости испортили настроение и аппетит. От рабочих мы узнали, что под территорией сквера им. Ильича находится Первое Христианское кладбище. Клетки с животными расширяющегося зоопарка оказался над могилами первых одесситов, строивших и благоустраивавших город. Теперь укоризненные улыбки предков, которыми следовало гордиться, приветствовали нас в последний раз. Куда дели их кости, мы потом так и не узнали.
Правее зоопарка в сквере работали детские качели-карусели…
Добравшись к обезьянам, мы вскоре забыли о разрытых могилах возле нового забора зоопарка, и развеселились, угощая их вкусной макухой, а заодно набивая собственные рты.
Никто из нас, тогдашних подростков, не задумывался о тяжкой доле матерей того времени. За мизерную зарплату уборщиц им приходилось выслушивать упреки в духе «вам при румынах было хорошо». Измученные женщины обиды сносили молча. дети не понимали, чем виноваты их мамы, и принимали такое отношен к ним как должное.
