Когда шквал огня переместился на вторую полосу обороны противника, я вышел из блиндажа и увидел удивительную картину: на западе стояла сплошная темная стена пыли, и горизонт совершенно не просматривался. Справа и слева двигались танки и подразделения пехоты со средствами усиления и поддержки - минометами и орудиями разных калибров. В воздухе сплошным потоком на разных высотах летели самолеты: на бреющем, как всегда, штурмовики, выше - бомбардировщики и истребители. Зрелище, прямо скажем, было впечатляющее. Начался штурм обороны противника. Минут через 30 в обратном направлении проследовала небольшая колонна раненых. Меня посадили на телегу и отправили вместе с ней. Вскоре мы прибыли в ближайший медсанбат, где всем раненым была оказана необходимая врачебная помощь. Дальнейшее лечение продолжалось уже в смоленском эвакогоспитале.
К товарищам в родной полк
В госпитале я прошел обследование и необходимый курс лечения. Пролежал там чуть больше месяца. Дольше меня держать не стали. Врачи говорили: "Что могли, мы сделали. Остальное за нас сделает время".
И вот, получив направление в свою часть, я прибыл на железнодорожный вокзал Смоленска. Уже начинало темнеть. До отхода поезда оставалось два часа. Но... Вместо вокзала я увидел груду камней, искореженные рельсы и разбросанные обгоревшие остовы товарных вагонов.
Расспросив нескольких человек, узнал, что прошлой ночью немецкие бомбардировщики произвели налет на Смоленский железнодорожный узел. В результате этого налета было полностью разрушено здание вокзала, разбомблены все пристанционные постройки и большинство путей, уничтожены два эшелона с боевой техникой и боеприпасами. Пассажирские поезда на Москву временно будут отправляться со станции, расположенной в десяти километрах восточнее Смоленска.
Да, положение, прямо скажем, не из приятных. Принимаю решение переждать ночь здесь, на "вокзале", а утром идти вдоль железной дороги до упомянутой станции.
На рассвете стал собираться в путь. Но до Москвы мне на этот раз так и не суждено было добраться. Не успел я пройти и десяток метров, как в небе появился мой старый знакомый - самолет Ил-4. Он пролетел немного в стороне от города по кругу на высоте примерно 400 метров. Через 10-12 минут тот же Ил прошел со снижением в направлении северной окраины Смоленска.
Почему-то я решил, что этот самолет обязательно должен быть из нашей дивизии. Впрочем, думать так у меня были веские основания. Во-первых, дивизия действовала именно на этом направлении - Смоленск - Минск - Берлин. И это мог быть подбитый самолет, который произвел посадку на ближайшем к линии фронта аэродроме. Во-вторых, наши войска продолжали наступление и к концу июля освободили всю Белоруссию. Поэтому и 48-я дивизия авиации дальнего действия должна была перебазироваться вслед за наступающими частями. Стало быть, во что бы то ни стало надо добраться до аэродрома. Направление планирования самолета - это и есть направление на аэродром, а я его хорошо запомнил.
Миновал черту города, прошел развилку дороги и вскоре вышел прямо на КПП контрольно-пропускной пункт аэродрома. Метрах в двухстах за ним на аэродромном поле стоял Ил-4.
Незаметно проскользнув через КПП, направляюсь к ближайшей землянке. Над входом в нее висит небольшая табличка с надписью: "Технический пункт". Открыв дверь, оказываюсь в небольшом помещении для посетителей. Далее - сплошная перегородка с дверью и окошечком, в котором видна русая голова и погоны старшего лейтенанта. Офицер громко разговаривал по телефону и одновременно что-то записывал. На меня он не обратил никакого внимания. А стоило бы. Выглядел я далеко не по-строевому: заштопанные в нескольких местах хлопчатобумажные брюки, гимнастерка без погон и разные сапоги - на правой ноге кирзовый, а на левой - брезентовый, подарок наших артиллеристов в медсанбате; за плечами вещмешок с продуктами и махоркой, в руке палка для опоры.
Оценив обстановку, я вплотную подошел к окошку и, не наклоняясь к нему, спросил:
- Этот самолет Ил-4 прилетел из Калинина?
- Да, из Калинина. Экипаж заблудился, и у него не хватало горючего, чтобы добраться домой. Я им выписал четыре тонны бензина. Сейчас заправятся и улетят, - дал сам не зная кому исчерпывающую информацию старший лейтенант, продолжая при этом усердно заниматься своими делами.
Что ж, как говорится, нет худа без добра. Не было счастья, так несчастье помогло. Не уехал поездом, так улечу самолетом. Буду доставлен прямо на аэродром, к дому. Быстро, как только могу, иду к бомбардировщику, хотя знаю, что он еще не заправлен. Чувство радости и большой удачи переполняет меня.
У самолета никого не было. Осматриваю все кабины - они открыты: тоже никого. Видно, от расстройства ребята, как и тот старший лейтенант, потеряли бдительность. Нельзя же оставлять самолет без присмотра на чужом аэродроме. В экипаже четыре человека. Хотя бы воздушного стрелка оставили для охраны.
Кладу свой солдатский вещмешок с провизией на землю под самолет, на вещмешок - палку и начинаю ждать прихода экипажа. Ко мне подходят несколько молодых летчиков-истребителей в комбинезонах и интересуются некоторыми техническими характеристиками Ила. Я охотно отвечаю на их вопросы, прекрасно понимая, что каждый летчик, а тем более истребитель, должен хорошо знать как самолеты противника, так и свои. Иначе может повториться то, что случалось в начале войны, когда истребители сбивали свои же бомбардировщики. Летчики, естественно, заинтересовались кабиной пилота и попросили разрешения осмотреть ее. Я разрешил и уж кстати подробно объяснил назначение всех приборов. Один из самых любопытных, обратив, наверное, внимание на мою внешность, спросил:
- А вы кем летаете на этом самолете?
Раскрываться не было смысла, и поэтому я скромно ответил, что летаю стрелком.
- Надо же, стрелок, а как здорово знает весь самолет! Даже кабину пилота! Видно, требовательность у них высокая, - услышал я разговор летчиков между собой.
Поблагодарив меня, они ушли к своим истребителям. А я отошел метров сто за самолет и лег в густую, нагретую солнцем траву. Клонило ко сну. Тишину на аэродроме нарушали лишь голоса птиц. Все располагало к тому, чтобы немного отдохнуть. Но можно прозевать вылет самолета. Ведь никто из экипажа не знает о моем пребывании здесь.
Я вспомнил о вещмешке, оставленном под самолетом. Экипаж должен заинтересоваться, кому он принадлежит и где его хозяин. Но это в том случае, если вещмешок заметят. А если нет? Продолжаю рассуждать дальше. Нахожусь я недалеко от самолета. Следовательно, должен услышать не только шум моторов после их запуска, но и почувствовать струю воздуха от винтов, А это значит... А это значит, что самолет без меня не улетит, и можно чуточку вздремнуть.
Разбудил меня чей-то громкий разговор. Открыл глаза и вижу: у самолета стоят пять человек и оживленно что-то обсуждают. Быстро встал и пошел по направлению к ним. Все пятеро сразу же повернулись в мою сторону и стали очень внимательно меня рассматривать.
Вдруг один из них радостно закричал:
- Купцов! Ребята, это же лейтенант Купцов! Ура-а-а!!!
Все одновременно рванулись мне навстречу. Крепкие рукопожатия, дружеские объятия, поцелуи.
- Как здоровье? Где был? Что так долго? - забросали меня ребята вопросами.
- В полку знают, что ты жив, и давно ждут. Обязательно полетишь с нами. А под самолетом случайно не твои вещи? Мы здесь спорили, что это может быть?..
Я ответил, что вещи мои. Подошел, взял вещмешок, раскрыл и показал всем его содержимое. Там был армейский сухой паек на трое суток, солидный кусок хорошего сала и большой кисет с махоркой. Всем этим меня снабдили на дорогу мои соседи по госпитальной койке.
Уложив все обратно в вещмешок, я вручил его присутствовавшему при этом шоферу бензозаправщика.
- Это тебе подарок от сбитого летчика. Пока я сажусь в самолет в качестве пассажира, но скоро опять буду бить фашистов до полного их разгрома, - сказал я ему, крепко пожав руку.
