Я решил раздеться, уложить одежду и кобуру с пистолетом в сапог и, удерживая его левой рукой над водой, переплыть реку.

Выйдя из воды и быстро одевшись, я по-пластунски пополз по ничейной земле. С обеих сторон продолжали бить пулеметы. Пули пролетали так низко, что казалось, чуть подними голову, и получишь порцию свинца. Поэтому ползти пришлось очень осторожно. Местность была ровная, сухая, с травяной растительностью.

Через несколько десятков метров я наткнулся на какую-то проволоку. Движение вперед прекратил, даже отполз немного назад, замерев на мгновение в ожидании вспышки очередной ракеты. Теперь-то ее свет мне просто необходим. В темноте больше ни одного движения! Очень было похоже на то, что я оказался на минном поле.

При свете ракеты хорошо рассмотрел тонкую проволоку, натянутую в траве поперек направления моего движения на высоте 10-15 сантиметров от земли, и задумался над тем, как ее преодолеть. Если верхом, то попадешь под пулеметную очередь, если же низом, то обязательно зацепишь за проволоку и подорвешься. Ни тот, ни другой вариант не подходил. И тогда принимаю соломоново решение.

При свете ракеты ползу вдоль натянутой проволоки до мины и переползаю точно через нее. Растяжки у мин находятся у самой земли, поэтому приподниматься почти не приходится.

Так от мины к мине преодолевал я минные поля ничейной земли. Но чем дальше отдалялась от меня первая немецкая траншея, тем темнее становилось вокруг. Иногда я даже терял из виду проволоку...

Вдруг высоко в небе, как по заказу, вспыхнули десятки ярких фонарей. И тут же в районе опорных пунктов немцев начали рваться тяжелые авиабомбы.

Это была работа наших ночных бомбардировщиков авиации дальнего действия. Немного позже мне стало известно, что этим бомбовым ударом они взламывали оборону противника на участке прорыва наших войск: на рассвете 23 июня 1944 года началась операция "Багратион".

И вот сейчас я был свидетелем отличных действий наших экипажей, которые и не подозревали, какую величайшую услугу они оказали лично мне. Своими точными бомбовыми ударами летчики загнали, фашистов в землю. Стрельба с немецкой стороны полностью прекратилась. А зажженные САБ отлично освещали все пространство вокруг, как бы призывая тем самым меня к дальнейшим решительным действиям.

Вскоре "люстры" погасли, бомбардировка прекратилась, и наступила непривычная для линии фронта тревожная тишина. К этому времени исчезла и натянутая у земли проволока. Было похоже на то, что я преодолел все минные поля, и путь к своим теперь свободен.

Продолжаю ползти, плотно прижимаясь к земле. Приподнимаю голову и сквозь пелену утреннего тумана метрах в пятидесяти впереди вижу возвышающийся бруствер передней траншеи наших войск. Вот оно, спасение!

Но тут я вдруг понял, что в данный момент опасность мне грозит... от своих. В самом деле: со стороны минных полей от противника в темноте ползет человек. Разбираться, кто он такой, никто не будет. Как только заметят, сразу же откроют огонь.

Чтобы этого не произошло, громко кричу: "Братцы! Не стреляйте, я свой!" "Какой там еще свой?" - доносится в ответ. "Да свой я, свой, не стреляйте!"

Услышав этот диалог, немцы открыли по мне бешеный минометный огонь. Но продолжался он недолго, всего несколько минут. Правда, мне они показались вечностью.

Когда обстрел прекратился, я услышал окрик из передней нашей траншеи: "Эй, кто там?! Ты жив?.. Подползай ближе!"

Преодолев по-пластунски последние 15-20 метров, я перевалился через бруствер и оказался на руках наших бойцов. Со всех сторон сразу же посыпались вопросы: документы? оружие? кто такой? откуда?

Предъявив документы и отдав пистолет, я кратко рассказал о случившемся. Два солдата тут же подтвердили, что действительно вчера ночью видели падающий горящий самолет километрах в двадцати на запад от линии фронта. Лейтенант, оказавшийся здесь старшим, сказал мне: "Вы очень хорошо сделали, что дали знать о себе, подползая к первой траншее. Иначе наши бойцы могли бы вас пристрелить - на этот счет есть строгий приказ".

Лейтенант хотел добавить еще что-то, но в это время немцы начали артиллерийский и минометный обстрел нашей линии обороны. К нам подбежал запыхавшийся солдат и доложил: "Товарищ лейтенант! Немцы ведут разведку боем, слева и справа они ворвались в переднюю траншею и завязали бой, прямым попаданием снаряда полностью уничтожен второй минометный расчет". Лейтенант передал мои документы и пистолет с запасными обоймами молодому солдату и приказал ему доставить меня в блиндаж комбата, остальным скомандовал: "За мной!" - и маленький отряд исчез за поворотом траншеи.

Мой сопровождающий, показав автоматом на ход сообщения, приказал: "Вперед! Бегом! Быстро!"

Но быстро не получилось - давала о себе знать поврежденная левая нога. Однако короткими перебежками мы кое-как все же добрались до блиндажа комбата. После моего доклада о случившемся передо мной разложили карту и попросили отметить на ней все, что я заметил в системе обороны противника.

Я попросил указать мне точку нашего местонахождения, и как бы ведя отсчет в направлении, обратном своему маршруту, подробно рассказал о системе немецкой обороны. Показал на карте, как проходят траншеи первой полосы обороны, где располагаются на ней станковые пулеметы, где видел землянки, вблизи которых курили солдаты, по какому рубежу проходит вторая полоса обороны, рассказал о характере проволочных заграждений перед ней и указал место расположения дота. Выслушав меня, комбат попросил уточнить: где именно находятся землянки с личным составом и где расположен дот? Я взял карандаш и небольшими овалами обозначил на карте местонахождение землянок и долговременной огневой точки.

Комбат поблагодарил меня и, крепко пожав руку, сказал, что все эти сведения представляют большой интерес. Одному из офицеров он вручил карту с моими пометками и приказал немедленно доставить ее в штаб полка. Затем командир батальона обратился ко мне с вопросом:

- Объясните, пожалуйста, как вам удалось преодолеть ничейную землю? Ведь там находятся два немецких и три наших минных поля.

Я рассказал, как переползал от мины к мине вдоль натянутой проволоки в то время, когда местность освещалась немецкими ракетами, а затем и САБ наших бомбардировщиков.

- Вы уверяли, что наши минные поля непреодолимы, - сказал комбат, обращаясь к одному из офицеров. - Летчик доказал обратное. Он доказал, что непреодолимых препятствий нет, и этим совершил настоящий подвиг. Правда, у него был лишь один шанс из тысячи, но он очень умело использовал его... Вам необходимо отдохнуть, - продолжил майор, показывая мне на двухъярусные нары. Скоро за вами придет подвода и отвезет в медсанбат, а у нас свои неотложные дела.

Комбат отдал необходимые распоряжения офицерам, и почти все они покинули блиндаж. Ко мне подошел оставшийся в укрытии лейтенант:

- Из вашего доклада майору я понял, что вы базируетесь где-то в районе Калинина. Приходилось ли вам бывать в самом городе и как он сейчас выглядит?

- Да, приходилось. В городе есть небольшие разрушения, но уже ведутся восстановительные работы, все предприятия работают, ходит трамвай, - коротко ответил я.

- Видите ли, - объяснил лейтенант, - в Калинине живет моя мать. Не могли бы вы зайти к ней, рассказать о нашей встрече на переднем крае. Она будет очень рада узнать, что я жив и здоров.

- Постараюсь, конечно. Как только доберусь до своей части и представится хоть малейшая возможность.

- Тогда я сейчас напишу вам ее адрес.

Но не успел он раскрыть полевой сумки, как его вызвал майор, отдал короткий приказ, и лейтенант пулей вылетел из блиндажа, так и не сообщив мне адрес своей матери. Больше мы с ним не встречались.

Отдохнуть мне не пришлось: воздух наполнился воем мин и грохотом разрывов снарядов - началась знаменитая операция наших войск по освобождению Белоруссии под кодовым названием "Багратион". Но, разумеется, в то время я ничего об этом не знал - все держалось в строжайшей тайне.