Ее несомненно выдающаяся оратория была внезапно прервана чьим-то отчаянно сдерживаемым иканьем. Но стоило ей остановиться, как и икота прекращалась. Деревенские стали что-то подозревать и поглядывать по сторонам. Принцесса тоже. Рыцари, вообще не поняв, что происходит, стояли по стойке «смирно».

– А ну-ка выходи!

– Ик!

Взгляды всех устремились в глубь толпы.

– Чурбан неотесанный!

– Ик!

– Самовлюбленный павиан! – прямо в точку. Последний ик выдал негодника с головой! Принцесса замерла, рыцари, наоборот, оживились, деревенские отшатнулись. В центре толпы стоял мальчишка с вихрастой, но гордо поднятой головой.

– Фы не могли бы пофедленней, я запифыфаю, – вдруг выдал он и окинул всех виноватым взглядом.

Принцесса, набравшая воздуха для продолжения словоизлияния, внезапно поперхнулась и заметно смутилась. Рядом с ней оказался фон Клаус:

– А где дракон, Ваше Высочество?! Неужто удрал?

– Так вот же он! – принцесса указала на него рыцарям. – Вяжите его скорей!

Рыцари смутились. Еще больше смутился фон Клаус.

– Э-э, Ваше Высочество, так это ж человек?!

– Это дракон, болван! – не сдержалась она. – Ты только в глаза его наглые глянь.

Рыцари переглянулись. Малец же с трудом, но преодолел словарные перипетии:

– А дфакон уфетел.

– Когда?! Куда?!

– Так фчева и уфетел. До уфына.

Фон Клаус молча повернул коня. Следом за ним потянулись и остальные рыцари, втихаря сплевывая в дорожную пыль. Ошарашенная принцесса еще с минуту озиралась по сторонам, затем в сердцах плюнула и поехала за конницей. Деревенские тем временем окружили мальчишку:

– Мальчик, а ты чей будешь? – стали присматриваться женщины, как более ответственные.

– Чей, чей! Свой собственный, – буркнул сорванец, оборачиваясь драконом.

«Драконы не любят зиму». Эти слова произнес дракон, когда открыл дверь на требовательный стук. Окончание фразы потонуло в смачном плюхе, ругани на драконьем, постепенно переходящей к обещаниям членовредительства в особо крупных размерах. Влетевший снежок был поистине эпическим, и видно, что делался с душой. Забыв о хозяйке, тепле и уюте, дракон рванул на улицу мстить. Однако мелкий паршивец, что так прицельно приложил ему снежком, уже растворился в толпе одинаково одетых детей. К тому же каждый из них держал в руке по снаряду.

– По врагу человечества – пли! – тоненько взвизгнул еще не окрепший голосок, и на растерянно хлопавшего глазами дракона сошла снежная лавина. Выбрался из нее он далеко не сразу. Зато далеко были сорванцы, заманившие его в столь примитивную западню. Стуча зубами, ресницами и даже, кажется, пальцами на ногах, несчастный зашел в дом. Явление было достойно картины живописцев Северного Возрождения. Дракон знавал парочку. Анника знакома не была, но зато помнила несколько десятков ругательств, в исполнении которых достигла, по ее собственным словам, новых вершин. Пророчествовать она не хотела, но у нее получилось. Сначала дракон расчихался, спалив пару рушников и скатерть. А к вечеру его зазнобило, потекли сопли, поднялся жар.

– Ящер ящером, – отметил зашедший пастор, – а сопли-то человечьи.

Осенив крестным знамением исходящего жаром и жидкостью бедолагу, он отбыл с чувством выполненного долга. Анника, проводив пастора, всхлипнула, утерла украдкой слезу. Ночь не задалась. Кот, от каждого чиха подскакивавший до потолка, притомился и уснул. Анника, с трудом дождавшись утра, отправилась по соседям добыть красного вина, чтобы приготовить глинтвейн. Вино нашлось. Не было чудо-травы – галангала. За ней надо было бежать в соседнюю деревню, где у травницы Агаты был годовой запас всяких полезных в быту растений. Всплакнув еще раз, Анника оделась и пошла, оставив дракона на попечении кота. Кот обещал присмотреть. Несчастный дракон к тому времени совсем изнемог. Кошачий бегемот участливо мурчал и трогал лапой горячий лоб сотоварища.

Тем временем по деревне пронесся слух, что зверюга при смерти. Деревенские опечалились и решили лечить его самостоятельно. Когда еще эта Анника приготовит глинтвейн. В ход пошли бабушкины рецепты. Первой прибежала соседка Одилия, неся огромную бутыль мутной жидкости с черной взвесью.

– Шнапс с перцем, – гордо провозгласила она, старательно отмеряя шнапс в чашку. Дракон недоверчиво принюхался, но «мокрый» нос не дал ему насладиться ароматом целительного напитка. – Залпом пить нужно, – добавила сердобольная соседка.

Дракон скривился, но выпил. Дальнейшие метаморфозы, происшедшие с ним, деревенские передавали из уст в уста еще долгое время. Лицо страдальца побагровело, глаза налились огнем, который и вырвался на волю с диким кличем:

– Уа-а-а-а!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Струя пламени вылетела на добрый метр, спалив высокую шапку гостьи и оставив на ее лице слой копоти. Несчастная, не ожидавшая подобной реакции, упала с табурета и на карачках проследовала к выходу. Ползком преодолев последние метры, Одилия перевалилась через порог и под хохот детворы покинула зону боевых действий.

Следующего делегата встретила презрительная мина кота и несчастная физиономия дракона, глядевшего на мир глазами как у испуганного ребенка. Им оказался кузнец Йохан, принесший маленькую склянку с пробкой.

– Настой травяной, – прогудел он. – Матушка моя делала. Так мы враз от всех хворей излечивались.

Дракон боязливо натянул одеяло на голову.

– Не буду, – прогундосил он из укрытия.

– А ну как лапы свои чешуйчатые двинешь, – расстроился кузнец, одной рукой стягивая одеяло, а другой придвигая опасную жидкость к драконьему рту. – Кто мне меха в кузне раздувать будет?

– А…

– Все будет хорошо, – умильным тоном заявил кузнец, вливая в рот тягучую, как смола, настойку.

Вы когда-нибудь кусали лимон? А он вас? Представьте, что в вас вцепилась стая лимонов. То же самое испытал дракон. Рот дракона свело наподобие куриного жемка, из глаз брызнули не какие-нибудь, а самые настоящие крокодильи слезы. Дракон истошно завопил и стал вырываться. Однако кузнец держал крепко. И выпить бы бедолаге весь пузырек до дна, но тут вмешался кот. Видя, что друга-товарища сейчас отправят в другие, куда более милосердные, края, мохнатый левиафан, набрав скорость, протаранил кузнецкие ноги. Сила удара сотрясла дом. Йохан выронил злосчастный пузырек, который тут же был загнан котом под кровать. На все увещевания кот отвечал предупредительным мявом, обозначающим в переводе: «Не доводите до греха!»

Пока кузнец воевал с котом, дракон выпил ведро воды и в изнеможении опустился на кровать. Обильно потея, он отстраненно наблюдал за кошачьей обороной. Побежденный и расстроенный кузнец ушел. А в приоткрытую дверь ввалилась следующая делегация во главе со старостой.

– Мы тут, эта, посовещались и решили, что помочь тебе должно, эта… того… кровопускание.

– К-какое к-кровопускание, – от волнения дракон стал заикаться.

– Как какое?! – искренне удивился староста. – Лезвием тебе по руке черканем да кровушку дурную и выпустим. А как только влага сия злокозненная из тебя выйдет, то и за выздоровлением дело не станет.

Дракон высморкался в огромный платок, вырезанный Анникой из цельной простыни, и встал во весь рост.

– Резать себя не дам.

– Так то ж для дела, – расстроился Пантус. – Мы уже и косу приготовили.

– Ч-что вы там приготовили? – опешил дракон, к которому вернулось заикание.

– Косу, – простодушно ответил староста, не замечая зарождавшегося драконьего гнева. Зато его заметил кот и первым полез под лавку. Преображение было внезапным и зрелищным:

– Я вам человечьим языком сказал – резать себя не дам! А-а-а! – драконий вопль услышала Анника, спешащая назад с пучком заветной травы. Поняв, что дела приняли крутой оборот, несчастная вдова припустила со всех ног. Но все равно успела застать, как двери ее дома распахнулись и из них вылетела разношерстная толпа. Некоторые прямо с низкого старта задали стрекача, другие ползком преодолели последние метры, а остальные, вроде старосты, остались торчать головой в сугробе.