«Зачищены три олигарха…» Зачищены три олигарха. Но это сверху, — Богом данное… Большой Иван кутит без страха с опричниною окаянною. Отрезанными головами по-над страной собаки лаются. И птицы с черными крылами с восьми концов сюда слетаются. Но не берут меня в Малюты. Теперь Малюта – имя бранное. Как будто – малая валюта, но, впрочем, тоже Богом данная. Теперь словарь собачий в моде… Скинхед — какое имя странное. И я скинхеду дал по морде — за то, что слово — иностранное. «Страну украли…»
Страну украли. И потерян след. До послезавтра доживем едва ли. Гуляет доллар, как хмельной сосед. При Сталине бы расстреляли. Куда мы мчимся, позабыв азы, (все нам – «хип-хоп», и все нам – «трали-вали»), забыв, что мы народ, забыв язык! При Сталине бы расстреляли. Кричу я: – Люди, мы ж не хуже всех!.. Но тишина. И я опять в печали. В печали я! Уныние – есть грех. При Сталине бы расстреляли… «Я не сторож брату своему…» Я не сторож брату своему. И не брат я сторожу тому, кто стрелял на соловьиный шорох, кругом первым сделав Колыму. Я не сторож брату твоему, что поверил в гордую войну. И стрелял на Север, Юг и Запад, доверяя Богу одному. Просто брат я брату своему, просто честь не подчинить уму, просто он тогда меня не выдал… И теперь мне трудно одному. Я не сторож брату своему, приглашаю всех на Колыму… Я в Москве люблю ходить на небо, а еще – в Бутырскую тюрьму… Вечный огонь Я не курю, – подальше от греха… Забыть пытаюсь имя Герострата. И Евы Браун тень в годах-веках передо мной ни в чем не виновата. Уже никто ни в чем не виноват. Лишь конь в пальто горит в лучах заката. И, журавлиный клин сминая, в ад проходят строем по небу солдаты. И из разрывов вековых пластов огонь, что, изрыгнув подошвы Рима, спалил Союз, становится костром, облизываясь в сторону Берлина… Парк Победы На ощупь танк – зеленый трактор с пушкой, привет с Урала – с темною душой… И всё. Капут! Лишь глупая кукушка соперничать пытается с судьбой. Глаз слепит солнце. И воюют дети. Старик напряг последний свой кулак. Ведь главное — куда подует ветер, в какую сторону развернут русский флаг. Карта мира Ладонь, как танк, пылит по карте старой, — земля бугрит, горит со всех сторон. Ведь направленье главного удара пульсирует со сталинских времен. Я слышу голоса: и днем и ночью накатывают, – вал за валом вслед. И вещий гул прадедовых побед в моей крови крепчает с новой мощью. Чем наяву страны хребет слабее, народа меньше – чем толпы пустой, тем круче верю в путь Её святой, грядущей славы отзвук всё яснее. И чем страшней, отверженнее лица героев и поэтов, и вождей, тем путь светлей, — на звездах штык-ножей небесный воздух снова шевелится. Издревле клином вышибают клин, кулачным боем разминают мышцы. Упруги стали русские границы — звучит приказ короткий: «На Берлин!». Русский флаг Русский флаг, что русское оружье, как улыбка Ваньки-дурака, что с лица не сходит, птицей кружит вдоль по сердцу – в тучах-облаках. …Оба войска пали над обрывом, прокричал стервятник вдалеке, звезд лучи скрестились над заливом, ангелы поплыли по реке… Умирает Ванька, но счастливый, древко сжав в недрогнувшей руке. «Дано нам жить под строгим небом…» Дано нам жить под строгим небом — у верной Родины в горсти, чтоб, умирая, русским хлебом по всем окопам прорасти. Как сеятель в часы восхода, Любовь, что Господом дана, бросает только в чрево рода свободы вечной семена. Страшный сон Нам не дожить до Страшного Суда. Уходит мир сквозь пальцы, как вода. Уходит сила в землю-мать – не зря. |
