И вновь «потянуло вниз», только теперь сильнее, намного сильнее – окоченели ноги, и низ живота тут же отозвался резким неприятным ощущением. В следующий миг и без того слабый свет предательски замерцал, будто в унисон подпевая мальчугану слабыми звуками умирающей лампы. Издевательская перекличка света и тьмы зловеще дразнила глаза испуганной Дины, обнажая и тут же скрывая, чёрные дыры.

«Ниже и ниже – страх уже не тянет, а втаскивает в слоё логово»

Дрожащая женщина неожиданно для себя взвизгнула, и будто, в долгом мучительном ожидании нужного момента, мальчик ответил глубоким вдохом. Отключая невидимые связи, разрушая безмолвные страдания, малыш вздохнул вновь, и свет прекратил злостные подмигивания.

Объяснить трудно почему, но сейчас Дина подумала: «Могло быть и хуже». И когда, вдруг, наступил тот миг, когда «страх отпустил». Уже совсем не «тянуло вниз», и только невидимые отметины на теле тяжестью напоминали, что всё было наяву.

Мальчик повернул голову:

– Тётя, – и вот уже синие усталые глаза смотрели на неё. – Тётя… Дина.

«Могло быть и хуже»

– Всё хорошо, малыш, – дрожь в руках, как ей показалось, немного ослабла, и она в нерешительности взяла мальчика за руку. – Тебе приснился страшный сон.

– Сон, – произнёс Дима. Не спросил, не удивился, не заплакал, а просто сказал: Сон. Так же просто, как если бы великого гения спросили, откуда в его голове возникают столь мудрые и невероятные мысли, и он, на секунду задумавшись, с сомнением ответил: Потому что я такой.

– Тебе приснился страшный сон, – и после добавила, – и мне…тоже.

– Да, – спокойным голосом произнёс он, – похоже, и вам тоже.

Веки камнем упали на глаза Димы, и он уснул. Ошарашенная девушка простояла возле кровати ещё долго и не могла придти в себя.

«Похоже и вам» – повторила она про себя.

– Да, – сонно повторил мальчик, – похоже, и вам.

Дина вздрогнула и вышла из ступора.

– Малыш, подожди, не спи… ты же весь горишь, – но Диму уже пленил глубокий и долгожданный для него сон.

***

– Мы придём к тебе позже, милый, – она постаралась вложить в слова всю свою нежность и любовь, но выходило как-то не очень естественно, может потому, что она не умела и не любила врать, и уж тем более своему сыну. – Скоро будем…

– Но, мама, не оставляйте меня здесь, нет. Вы не придёте?! – надул губы малыш.

Ощупав взглядом своего мужа в надежде хоть на какую-нибудь поддержку, она повторила снова, – Мы скоро будем, милый!

– Сын, мы оставим тебя ненадолго, сходим в магазин и придём, – Настя бросила на мужа удивлённый взгляд – это были самые дурацкие, просто идиотские слова со стороны мужа. Уж лучше бы вообще молчал.

– Вы не придёте!? Я буду здесь один!? – ребёнок не мог поверить в правоту своих слов, но все факты твердили об одном – Да, мама?

– Димочка, тебе надо побыть здесь немного и всё, – ну не смогла она подобрать слова, черёмухой заволокло горло, а на глаза наступали предательские слёзы. Трудно оставлять своё чадо одного, и уж тем более больного ребёнка. Они не могли по-другому: оставаться в инфекционке врачи запретили, да и на работе дел полным полно. Вот и вынуждены были родители Димы всячески выскальзывать из цепких вопросов ребёнка. Говорить откровенную правду особого желания не возникало, ведь не хотелось расстраивать сына, но и тянуть нельзя было. – Ты болеешь, и… здесь тебя вылечат.

– Нет, – закапризничал мальчик.

– Всё мы пошли! – прозвучало немножко резковато, но всё же с любовью.

– Мама! – крикнул Дима, но его родители в спешке засуетились у выхода. Он хотел было кинуться к ним, но медсестра уже взяла маленькую ручонку в свою и притянула малыша к себе.

– Пока, мой хороший! Я тебя люблю! – бросила Настя, закрывая за собой дверь.

Родители ушли, и маленький Дима тихонько заплакал, утопая в горечи расставания и обиды.

– Ну-у-у…, ну… – присела молоденькая медсестра, – не надо плакать. Ты же знаешь, что мама и папа не могли остаться здесь, но они будут приходить к тебе каждый день. Вот увидишь! А тебя мы скоро вылечим.

Дина погладила мальчика по светлым волосам и улыбнулась, но маленький Дима никак не отреагировал. Не издавая ни звука, будто опасаясь, что его могут услышать, он так и продолжал тихонько бесшумно плакать. По щекам катились слёзы, которые малыш усердными движениями в спешке вытирал рукавом рубашки – уничтожал следы горечи на лице, чтоб никто не видел.

– Тебя ведь Дима зовут? Так? Да? – постаралась отвлечь его Дина.

Он кивнул, и словно откликнувшись на её попытки хоть как-то успокоить ребёнка, немного затих. В длинном белом коридоре никого не было, но всюду из-за закрытых дверей слышались голоса людей, какие-то странные звуки включенной воды, шаги этажом выше. В бледном туннеле, наполненном отпечатками болезней и лекарств, они были одни.

– А меня зовут Дина! – мальчик поднял голову и в первый раз посмотрел на своего собеседника, – ты ничего не бойся, тебя никто не обидит. И если тебе что-нибудь понадобиться ты не стесняйся, подходи ко мне. Хорошо?

– Ладно, – кивнул Дима, вновь вытирая с лица последние предательские следы его расстройства. Больше не будет слёз – как ни как, но мальчик уже взрослый, он же мужчина, а большие мальчики не плачут. Сзади, совсем близко, послышался скрип открываемой двери: вышел мужчина в синих растянутых трико и затасканной майке. Шаркая не менее морщинистыми, как и он сам, тапками, он направился в другой конец коридора, по-видимому справить малую нужду. Дина поморщилась и, улыбнувшись, добавила:

– Ну, хорошо, Димочка, пойдем, я покажу тебе твою палату.

***

Ужас, снова необъяснимый ужас, снова необузданный жуткий страх сжигает изнутри, снова и снова тело обволакивает горькое обидное чувство беспомощности. Попытка закричать, но нет ни звука. Лёгкие наполняет тяжелый воздух, и вот уже вопль ужаса и страха готов выплеснуться наружу, но… Нет ни звука, ни стона, только слабый еле слышный писк умирающей лампы, которая уже наполнила палату моргающим перешёптыванием живого мрака и искусственного «мёртвого» света. Нет ни звука. Его больше не существует, потому что голоса больше нет, как и нет рта – ничего нет. В какой-то миг всё просто прекратило существовать, мысли переплелись в один большой колючий клубок страха. Нет тела, нет боли, нет чувств, только он, этот невидимый монстр, который всё глубже и глубже вгрызается в душу.

Впереди только потолок, по бокам голые бледные стены и больше ничего. Ничего, кроме жуткого необъяснимого страха. Мерзкая дрожь цепкими лапками тысячи пауков пробегает по телу, и уже нет сил терпеть её. Как же хочется закричать, хочется пошевелить рукой или ногой, вздохнуть хоть одной клеточкой! Но на жалкие старания овладеть своим организмом монстр вонзает всё новые иглы безумия.

Малыш чувствует, видит, слышит, но ему очень-очень страшно, ужасно страшно, невозможно разъяснить как страшно. Боже мой, так страшно, что раз за разом в голову врывается плотный туман – муть настилает разум. Мозг ребёнка на время отключается, словно защищая хозяина от неведомой и необъяснимой атаки страха, чтобы окончательное безумие не овладело им. Минутное помутнение в широко открытых глазах, которыми мальчик не в состоянии даже моргнуть, и он опять видит палату.

«Это не сон» – издевательски шепчет страх, стаскивая защитное покрывало и возвращая сознание в реальность. – «Смотри. Ты снова здесь, в своей палате. Один.»

Туман рассеивается, и малыш опять видит потолок, где поджидающий его страх тут же набрасывается и накрывает ядовитой паутиной снова и снова, не оставляя ребёнку надежды на пощаду.

Как и прежде, Дима стремится закричать (ведь прошлой ночью у него получилось), но сегодня все попытки с треском проваливаются. Ничего не выходит, лишь минутные провалы в бездну тьмы позволяют ослабевшему от нападок монстра рассудку передохнуть и снова вступить в бой с неведомой силой. Безумие уже рядом – ещё шаг, ещё миг, совсем чуть-чуть и мир покинет его нутро, но… Защитный импульс воли, и мальчик на миг «засыпает», чтобы через секунды «проснуться» и продолжить бой. Страх. Снова и снова страх.