Старый, явно поживший больше полувека, механизм четко отсчитал четыре этажа, но не остановился на последнем, а поехал выше. Чердак?

– Мансарда. Ингварь Святославич питает нежную любовь к скошенным потолкам. Что дома себе комнату на чердаке сладил, что в управе кабинет под крышу перенес, – хохотнул в ответ на мой немой вопрос дед Богдан.

– Тот самый полковник Турчанинов? – спросил я.

– Он, шельма высокомерная. – Открывая очередную чугунную решетку, покивал старик.

– От старого пня слышу! – неожиданно донесся до нас трубный голос. Я вышел следом за стариком из лифта и присвистнул. В конце коридора, у распахнутых настежь дверей, возвышался натуральный гигант, лысый, как коленка, зато усищи… Буденный отдыхает. Вот не ожидал, что импозантность окружного атамана перевалит за два метра.

– Знакомься, Ероха. Мой боевой товарищ – Ингварь Сажень, в недавнем прошлом полковник и командир Донской казачьей ТМБР[2], а ныне окружной атаман Первого Донского округа, Ингварь Святославич Турчанинов, собственной необъятной персоной, – со смешком произнес дед Богдан, мне же осталось лишь учтиво шаркнуть ножкой и изобразить неуклюжий полупоклон. А куда деваться? Вообще, терпеть не могу подобные ситуации. Это старые друзья-товарищи могут так друг друга подкалывать, не обращая внимания на чины и звания, а вот нечаянным свидетелям таких пикировок лучше потом на глаза начальственным шутникам не показываться. Запинают, просто, чтобы показать разницу в положении и не допустить панибратства. Дурость, конечно, но далеко не редкая, увы.

– Так-так… а это, стало быть, и есть твой найденыш, а, Богдан? – смерив меня долгим взглядом, прогудел Турчанинов. Наверное, я должен был бы запыхтеть чайником от такого определения, но… старик ведь и в самом деле меня нашел, приютил, накормил и обогрел, против правды не попрешь. Хотя, конечно, само словцо слух корябает.

– Ерофей Хабаров, рад знакомству, господин полковник. – Коротко кивнул я в ответ, постаравшись незаметно одернуть чуть коротковатые рукава пиджака.

– Очень приятно, юноша. – Обозначил улыбку окружной атаман и ткнул указательным пальцем в деда Богдана: – Вот, пенек ты, мхом поросший, седины нажил, а вежеству так и не обучился! Смотри на парня да на ус мотай, раз уж даже Ружанка тебе до сих пор манер не привила!

– Это ты мне о вежливости рассказывать будешь?! – взвился старик. – Держишь гостей на пороге, пальцем в них тычешь, словно недоросль в медведя на ярмарке, и туда же, манерам учить суешься?!

– Понеслась душа в рай. Это, оказывается, я виноват, что ты посреди коридора застрял и орешь на всю управу, – фыркнул полковник и, не дожидаясь, пока дед Богдан начнет новую тираду, спросил: – Чай или кофий?

– Чай, – выдохнув, буркнул старик. Полковник ухмыльнулся и, посторонившись, жестом пригласил в свой кабинет.

Кабинет окружного атамана оказался весьма уютным. Никакой ненужной роскоши и ультрасовременных прибамбасов. Добротная массивная мебель, пара каких-то приборов на столе, абсолютно неузнанных мною, застекленные стеллажи с книгами и какими-то папками… и небольшой уголок для отдыха под врезанным в крышу окном. Именно туда нас и потащил хозяин кабинета. А уже через минуту на журнальном столике перед нами появился поднос с чайным набором, принесенный… адъютантом. Язык у меня не повернется назвать этого человека секретарем, не тот типаж. Как и Турчанинов, его помощник щеголял военным мундиром, да и выправка с головой выдавала в нем кадрового офицера.

– Что ж, теперь, пожалуй, можно и о деле поговорить, – хлопнув широкими ладонями по коленям, провозгласил Турчанинов, когда был выпит чай и обсуждены все достойные новости, мне, к сожалению, совершенно непонятные.

– Пора так пора, – расправив усы, степенно кивнул дед Богдан. – А у тебя все готово?

– Обижаешь, – хмыкнул полковник. – Как ты мне позвонил, так я сразу распорядился обо всем необходимом. Осталось только заполнить анкеты, сделать фото и откатать биометрию. Ну, а свидетелями выступим мы двое.

Поднявшись с жалобно скрипнувшего кресла, Турчанинов прогулялся до своего рабочего стола и вернулся к нам с папкой в руках, которую тут же плюхнул мне на колени. Я бросил короткий взгляд на старика и, получив в ответ ободряющий кивок, открыл коленкоровую обложку, под которой обнаружилось лишь несколько листов анкеты и обычная гелевая ручка.

– Я в курсе, что у тебя имеются провалы в памяти, парень, – прогудел полковник. – Ружана с Богданом просветили на этот счет. Так что не переживай, если на какие-то вопросы не сможешь ответить, это не страшно.

Благодарно кивнув хозяину кабинета, я взялся за ручку. С именем-фамилией проблем не возникло, поскольку от данных родителями отрекаться я не собирался. Да и деваться особо некуда. Было бы странно, если бы я вдруг вписал не то имя, которым представился деду Богдану при знакомстве. Если, конечно, мое бормотание в полубреду на руках у старика можно было назвать знакомством. В общем, как был Ерофеем Павловичем Хабаровым, так им и останусь. Ну а Горазд Всеславич Святитский… увы и ах. Надеюсь, ему хорошо там, где он сейчас находится.

А вот следующий вопрос заставил меня задуматься, поскольку даже предыдущий владелец тела не знал даты его появления на свет. Со вздохом я отложил ручку и воззрился на деда Богдана, о чем-то тихо переговаривавшегося с хозяином кабинета.

Объяснение сути проблемы заняло почему-то довольно много времени. Поразительно, но мне было просто стыдно признаться, что я не знаю даты своего рождения. И только потом до меня дошло, что это не мои чувства. Стыдно было Горазду. Всегда. В приюте, где он жил, дни рождения воспитанников отмечались в конце месяца, тогда же их и поздравляли с праздником. И одиннадцатилетний мальчишка просто никогда не спрашивал у воспитателей о реальной дате своего рождения. А потом… потом был побег, и спрашивать стало некого.

– Хм… дилемма, – протянул полковник, но тут же просветлел лицом. – Стоп! День рождения у тебя, так или иначе, в мае. А четыре дня назад ты, можно сказать, заново родился, правильно? Ну и пиши, что родился двенадцатого мая семь тысяч пятьсот девятого года.

Дальше дело пошло проще и почти без затыков, так что через полчаса я сдал анкету адъютанту полковника, после чего он сфотографировал мою физиономию, откатал сканером ладони, а еще через полтора часа я стал обладателем идентификационной карты русского подданного. Вот так просто и незатейливо, был гражданин Российской Федерации, а стал подданным русского государя.

Легкость, с которой у меня на руках оказался кусочек пластика, несущий в себе одновременно паспорт, страховое свидетельство, доступ к счету в казначействе, пока, к сожалению, абсолютно пустому, налоговый и сетевой идентификатор, чуть не вогнала меня в ступор. Ну как такое возможно?! Нет, у меня в жизни бывали случаи феерического везения, когда смерть проходила в миллиметрах и, мазнув по мне сожалеющим взглядом, исчезала за спиной, но такого фарта, как встреча с дедом Богданом и теткой Ружаной, не было никогда. Это, по-моему, вообще что-то запредельное. Впрочем, я и в чужие тела прежде не попадал и по иным мирам не шлялся… вроде бы. По крайней мере, память моя таких путешествий не помнит. Может это везение оказаться событием того же порядка? Да кто ж его знает…

– Ну что ж, Ерофей Павлович… поздравляю с принятием подданства, – серьезным тоном произнес Турчанинов, пожимая мне руку, на что дед Богдан только что глаза не закатил. И это не осталось незамеченным хозяином кабинета. Он укоризненно взглянул на старика и покачал головой. – Да, я говорю это абсолютно серьезно, Богдан. Парень с одиннадцати лет шатался по стране, и никаких документов у него не было, а значит, и подданным государя он до сих пор не был.

– Что значит документов не было? – нахмурился старик, бросив на меня короткий взгляд.

– То и значит. Данные мальчишки в базах отсутствуют, значит, с государственными ведомствами он дел не имел… если не считать приюта, но биометрия с воспитанников подобных заведений снимается лишь последние три года. И кстати, ни в одном из них Ерофей Павлович Хабаров не числится.