Перед тем, как войти в стеклянный лифт, он отдает оружие мужчине в униформе, затем мы с Джексом едем наверх. Мы не одни, рядом с охранниками стоит репортер в элегантном костюме, помимо этого повсюду установлены камеры, есть одна и в углу лифта.

Джекс не отвечает на вопросы журналиста и даже не смотрит на него, его взгляд устремлен наружу. Из лифта открывается вид на внутренний дворик. Зрители стремятся наружу, они хотят попасть домой, чтобы ничего не пропустить. Большинство смотрит передачи на мобильных устройствах, перескакивая с одной программы на другую. У них двадцать Воинов на выбор, у каждого свой канал, а утром яркие моменты объединят в одну передачу. Их будут транслировать ближайшие несколько дней, пока не вернется новая смена солдат, и шоу начнется сначала.

Раньше я редко смотрела эту передачу, считая ее примитивной и достойной презрения. Однако правящий режим поддерживает ее, в том числе финансово, поскольку она служит не только развлечением, но устрашением и предупреждением.

Лифт открывается, и мы идем по еще одному пустому коридору, пока не оказываемся перед дверью номер восемьсот двадцать девять. Джексон прикладывает большой палец к сенсорной панели, и дверь распахивается.

Не смотря на то, что Джекс решительно игнорирует журналиста, тот брызжет энтузиазмом и болтает без передышки:

— Почему по истечении такого долгого времени вы решили взять себе рабыню и почему именно эту? По нашей информации она врач, которая убила вашего брата…

Джекс хватает меня за руку, вырывая из лап охранников, втаскивает в комнату и захлопывает дверь перед носом троих мужчин. Теперь я с ним наедине.

Я тяжело сглатываю, пытаясь протолкнуть ком в горле, но мой голос всё равно тонкий и слабый, когда я спрашиваю:

— Можно мне в туалет?

Я торопливо озираюсь. Автоматически вспыхивает подсветка в теплых тонах. Большая кровать стоит в середине комнаты, что дает возможность привязывать рабынь к ее кованому каркасу. Я содрогаюсь, и мой желудок снова сводит судорогой.

Здесь нет окон, только еще две двери. Одна ведет в ванную, другая — в туалет. Я знаю это потому, что все комнаты удовольствия спланированы одинаково, только обстановка меняется. Есть комнаты, которые похожи на пыточные — всё зависит от того, что предпочитает Воин. Но эта комната напоминает мне больше гостиничный номер в Нью-Волд Сити. Мой бывший парень Марк и я два года назад ездили в отпуск в другой город. Первый и единственный раз я покидала пределы Уайт-Сити и летала на шаттле. Это был прекрасный отпуск. Окна нашего номера выходили на парк с козами и кроликами, которых можно было гладить, и множеством цветов.

Марк был единственным, кто попрощался со мной после заседания суда.

На глаза наворачиваются слезы, и я торопливо смаргиваю их.

— Пожалуйста, можно? — снова спрашиваю я, потому что Джекс не отвечает. Он садится на кровать и вытягивает ноги.

Я тотчас хватаюсь за дверную ручку, но дверь заперта. Черт, кто бы сомневался. Да и как далеко я смогла бы убежать? До первого поста охраны, которые разбросаны по всему зданию?

— Ты не сможешь выйти отсюда, — говорит Джекс угрожающе тихо.

Я поворачиваюсь к нему. Это первый раз, когда он сегодня со мной заговорил.

— Сними с меня ботинки, — приказывает он, пристально глядя на меня. Его голубые глаза сверкают. Из-за щетины их цвет кажется ярче — почти таким же синим, как цвет купола, что имитирует небо.

— Пожалуйста, мне правда очень надо! — Слезы, словно кислота, разъедают мои глаза. Я плотно сжимаю бедра, чтобы не обмочиться в штаны. Мочевой пузырь болит, такое ощущение, что сейчас лопнет.

— Ты смеешь мне возражать? — ревет он на всю комнату.

Я подпрыгиваю от страха, и, хотя мои внутренности сковало, ноги начинают двигаться, будто бы Джекс притягивает меня магнитом. Этот мужчина привлекал бы меня, если бы не был моим смертным приговором. Лучше я буду делать, что он говорит — может, проживу дольше.

Я встаю перед ним на колени, дрожащими пальцами расстегиваю ботинки, и тяну их на себя, но они сидят на ноге словно приклеенные. О боже, я не смогу! У меня нет столько сил.

— Ты хоть на что-нибудь годишься? — ворчит он, отталкивает меня и сам снимает ботинки.

Дрожа, я сижу на полу и смотрю на Джекса. Он встает, расстегивает штаны и спускает их со своих мускулистых бёдер. Бёдра слегка покрыты волосами и, как на остальном теле, на них множество шрамов. Вместе с моей операционной командой из четырех человек и медицинским роботом я несколько часов собирала этого парня по кусочкам, возрождая машину смерти.

Теперь на нем остаются только черные облегающие трусы, которые ясно дают понять, насколько хорошо он укомплектован внизу, даже без эрекции.

Джекс демонстративно протягивает мне руку:

— Вставай.

Я медлю, но затем что-то появляется в его взгляде. Не могу это объяснить, но я перестаю бояться, взгляд становится теплым. Интимным. Это тот же взгляд, что тогда в больнице.

Я подаю Джексу руку, и наши кисти соприкасаются. Его пальцы огрубевшие, длинные, прямые и сильные. Он рывком поднимает меня на ноги, так, что я не могу удержать равновесие и падаю ему на грудь. Я машинально упираюсь ладонью ему в живот, вдыхаю запах мужского пота, на долю секунды ощущаю жесткие мускулы и быстро отдергиваю руку.

— Прошу прощения, — шепчу я, не глядя ему в лицо. А поскольку я всё равно достаю ему лишь до груди, мне даже не надо опускать голову.

Я вскрикиваю от неожиданности, когда он внезапно срывает с моей груди повязку. Я почти обмочилась, уже еле сдерживаюсь.

Я ловлю его взгляд, но он уставился на мои груди. Мне настолько нужно в туалет, что я покрываюсь гусиной кожей, а мои соски сморщиваются. Джекс прикасается к ним, гладит большими пальцами и берет мои полные груди в ладони. Словно молния, через низ моего живота проходит приятное ощущение, усиливая пульсацию в мочевом пузыре.

— Пожалуйста… Мне очень-очень нужно. Пожалуйста! — умоляю я сквозь слезы. Он это сделает? Возьмет меня силой? Я снова осмеливаюсь посмотреть Джексу в лицо и ужасаюсь — его глаза настолько горят, что могут прожечь во мне дыры. Я знаю совершенно точно, что означает это выражение, и в панике хватаю ртом воздух.

Еще одним рывком Джекс сдергивает с меня стринги.

— Пожалуйста, я не могу больше терпеть. — Я уже не сдерживаю слезы, насрать на достоинство. Остатки я и так только что потеряла.

Я прижимаю руку себе между ног — не только потому, что мне срочно нужно в туалет, но и потому, что слышу, как камеры, которые установлены в каждом углу комнаты и на потолке, увеличивают изображение. Весь город может меня видеть, шоу транслируют даже на больших экранах в общественных местах. Я голая, полностью обнаженная. Меня трясет от рыданий, я смотрю в пол, чтобы волосы скрывали мое лицо. Я чувствую себя такой глубоко униженной.

— Теперь можешь идти, — говорит Джексон хрипло.

Я бегу к самой узкой двери, распахиваю ее и оказываюсь в крошечной комнатушке, где есть только унитаз, раковина и настенный шкафчик. Я сразу же хочу закрыть дверь, но Джекс рукой останавливает ее.

— Ничего подобного, я буду наблюдать за тобой.

— Что? — Я с трудом сглатываю.

— Начинай, у моего терпения есть предел! Последние пара дней были чертовски дерьмовыми, и на самом деле мне не нужна сучка типа тебя.

— Тогда отпусти меня, — прошу я и прижимаюсь спиной к холодной стене.

— Садись! — Он хватает меня за плечи и просто усаживает на унитаз. И со скрещенными на груди руками остается стоять рядом со мной.

Бог ты мой, если раньше я чувствовала себя униженной, то теперь даже не знаю, как это назвать.

Как я могу расслабиться, если он стоит так близко ко мне? Он будет слышать всё, все звуки! Я снова сжимаю ноги и устремляю взгляд в пол. И то, что я вижу пальцы ног Джекса, не улучшает ситуацию. Я бы предпочла пересчитать крошечные плитки, которыми выложен пол. Я всегда делаю так, когда не могу расслабиться, это моя старая привычка.