*
Лучшие стихи Кравцова напоминают мне стихи Александра Миронова: нервическим, упругим ритмом и двумя весьма редкими в современной поэзии методами: обратной перспективой и тем, что я назвала бы возвратная метафора.
Обратная перспектива возникает в поэзии Кравцова там, где вздыблена весенним льдом память. Будь то эстетское по виду (и вселяющее ужас) воспоминание о Босхе, или же памятная дата давно почившего друга. В обратной перспективе предметы, изображённые на втором плане, кажутся больше тех, что изображены на первом, переднем. В стихах «Алтари твои, Босх…» и «Чукче удаляют камни глупости» над почти мультипликационным чукчей и льдом, изображённым как текущая вода у Тарковского, возвышаются контуры Босховианы. Оба стихотворения (а так же «Юные сюрреалистки с головами-цветами и другие частичные галлюцинации» и «Пересекая таганскую площадь») выполнены в обратной поэтической перспективе. Они опрокинуты в прошлое, как люди в обморочном состоянии. И они ищут (во сне или в грёзах) завершившийся, как упавшее яблоко (Кравцов любит Мандельштама) мир, которого больше нет. На деле есть только место, где когда-то висела икона. Остался отличающийся от стены по цвету, как будто слегка замасленный, прямоугольник. Это и есть икона отсутствия.
*
В стихотворении «Луна Мэла Гибсона», о Страстях Христовых, имя Христа не упоминается. Это принципиальное неупоминание может насторожить: в масонском обряде тоже не упоминается имя Христа. Последовательно цитируются строки из Ветхого Завета, имена артистов, географические названия, связанные в сердце поэта со Страстями Христовыми. Говорится и о фильме: «фильм о Пасхе Распятья снимался весной». И только не говорится о Христе. Однако упоминается «голливудский австралиец», его игравший. Всё стихотворение – метафора. Возвратная метафора, метафораотражение.
*
Цитаты из Ветхого Завета («Исход») и Нового Завета («Апокалипсис» или «Откровение») выстроены одна напротив другой, в зеркальном коридоре. Поэт намеренно не подчёркивает противостояния, но и не указывает на сходство. Фрагмент из Книги Чисел, описание воинства Израиля – и Небесный Иерусалим. В обоих фрагментах упоминаются Двенадцать колен Израилевых; знаки, прикреплённые к облачениям иудейских первосвященников с именами этих колен. Символ колена (собрания родственников) – конкретный камень (сапфир, яспис и оникс). На камне написано имя колена, и эти камни прикреплены к одеянию первосвященника, осудившего Мессию:
– Тридцать, тридцать, Иуда. На этом сошлись мы —
(Указывает на судный нагрудник с именами колен
Рувима и Симеона, Иуды и Левия, Вениамина,
Иосифа и Ефрема, Манассии, Завулона и Гада,
Дана и Неффалима), мы и ты
– Да, – отвечает Иуда (Лука Льонелло))
Между обоими фрагментами возникает безвоздушное пространство.
Оно спаивает всё стихотворение (большое и пёстрое) в один фрагмент, словесную фреску. Сразу же после прочтения возникает сильное возвратное движение – к стихотворению «Русский авангард» с эпиграфом из Александра Введенского: кругом возможно Бог…
*
И тогда по всей книге, как после того, как вода Потопа сошла, когда обнажилось, наконец, самое дно катастрофы, возникают как несколько раз повторённые «яспис, сапфир, халкидон» детали пейзажа: камни, низкие деревца, пасмурное небо. Искусство, христианство, музей краеведенья – предстают как вещи – предметы уже не существующего мира в совершенно новой, пугающей вселенной. Священник как капитан корабля, прибывшего – куда: Солярис, Антарктида… Может быть, не священник, а поэт. Или представитель культуры той или иной ушедшей цивилизации.
Травелог Кравцова
Итак: Земля была безвидна и пуста;
И называлась та земля Ямал,
но говорить я власти не имел
и имени ее не называл —
– или:
А любить здесь – безлюдную землю узреть,
пережившую воду потопа —
– или:
Вот стоящий по плечи в крови,
сад становится почвой – той красной землей —
– или:
усталые от жатвы небеса
сойдут на землю, ждущую зимовья —
– или:
Флоренский, мерзлота, косые сваи
Бараков детских – мокрых стойбищ крика,
Над ними краски зиждутся, истаяв
До костной ткани содранного лика,
И ягелем горит изнанка слога —
– как замечено критиками, книги стихов Константина Кравцова длятся, перетекают одна в другую, тексты бесконечно плавятся, плывут и кристаллизуются вновь в тигеле авторских редактур, – что ж, для нас с вами это – подарок, велия милость: мы можем войти в них с любого места, не прищуриваясь подслеповато в попытке разобрать дату под стихом (дату, нацарапанную коченеющей на морозе рукой, обгоревшей спичкой на листке, криво устроенном на походном планшете), – если мы останемся внутри поэзиса Кравцова, мы не почувствуем себя в заточении: мы чувствуем ритм движения, покачивание каравана, плеск волны в борт, подергиванье икры уставляющего покрепче ногу в скальный уступ, – стихи Кравцова есть путешествие, его книги – травелог.
Путешествие выбираем из всех – подводное: внутри книг Кравцова – «Приношение», «Январь», «Парастас», вот этой – «Аварийное освещение» – мы путешествуем вместе с автором, как внутри подводной лодки – великолепный образ одного из лучших стихотворений Кравцова:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
