Иногда эти стихи кажутся парадоксально-неожиданными, иногда – вдруг – оборачиваются чем-то с детства знакомым. Вот колдовское, народное, сказочное заборматывание:

Свободный стих у Афанасьевой соседствует с ритмизованным и рифмованным, они легко переходят друг в друга. Так, например, иногда изнутри свободного стиха вдруг пробивается вполне четкий ритм, и философское стихотворение легко переходит в детскую песенку или считалку.

Новые стихи Афанасьевой – это своего рода медитации. Иногда – в прямом смысле слова: в зеленом видится ящерка, созерцание объекта приводит к осознанию тождества с объектом:

В привычном и повседневном видятся всевозможные чудеса. Анастасия Афанасьева не ищет каких-то специальных поэтических тем, материал для стихотворений ей в изобилии поставляет мир, в котором она живет, и собственные органы чувств. Любая мелочь может стать поводом для поэзии, потому что все мелочи, если правильно на них посмотреть, удивительны. Кто-то идет, указывает на что-то рукой, и из этого рождается стихотворение. Или – открытие двери – но не просто открытие, а «наповал». Афанасьева смотрит на мир с удивлением: в этом удивлении перед нами предстают странные двуногие существа – люди, равно как и насекомые, и явления природы. Об этом чуде в повседневном, об удивлении подлинно простым вещам пишет Афанасьева:

Вещи увидены первозданно, и потому становится странным язык, в котором они как-то называются, и кто, спрашивается, их так называет?

Весь этот странный мир окрашен чувствами доверия и открытости, беззащитности и готовности предстоять. В этом мире бытие – значит свобода, свобода – значит поэзия; это воздух, мир наполняющий, проникающий между словами. Зрение в этом мире – это способ обнимать вещи, слух – способ обнимать звуки. В этих стихах часто ставятся разнообразные вопросы:

Вопросы эти детские, наивные, и – философские. В них есть что-то от древней досократической мудрости – и первозданность впервые открываемого мира. Наивность и мудрость здесь сходятся, как детство и зрелость. Самые абстрактные вещи в стихах Афанасьевой в том самом детском взгляде становятся цветными, плотными, осязаемыми. Внутри вещей живет правда, жаждущая быть названной. Поэт предстоит этой правде, которую являет поле, подсолнух, шмель. Очень много солнца, много воздуха, много тишины, много странности.

Не так часто бывает, когда затрагивающая важнейшие вопросы человеческого бытия поэзия одновременно оказывается столь же легкой и ненавязчивой, как современная джазовая импровизация. Должно быть, и стихи, как люди и камни, становятся легче «за счет отсечения лишнего – до абсолютной правды».