«Я лист взяла…» Я лист взяла, но руку мне судорогой вдруг свело, и кто-то говорит: забудь свою науку. Вот этот лист — но этот лист на самом деле лист? Он – время, свет, вода, кора и целлюлоза, сегодня он зола, а завтра он стекло, младенец он, и агнец, и телец, tabula rasa, медь и мягкий лён. Смотри, листу на твоём письменном столе, легче сгореть, чем быть определённым. Огородная песнь Возвращение (Королева гороха) 1 Здесь пахнет чем-то странно знакомым. Чем-то? да это же пахнет домом! – бледно-зелёными с жёлтым ромбами, выцветшими на обоях давным-давно. И что, эти крупные грозди цветов или ящериц, и лицо одутловатой королевы гороха нарисованы здесь в самом деле? Я их видела в детской постели, а они по-прежнему здесь, никуда не делись. Слушай–послушай, вспомнишь, забудешь, вспомнишь всё, что случилось с тобою. 2 Пленница детских комнат, засыпай, не знай и не помни: тебя никогда не звали, не гнали, не били, не любили, не хотели, не трогали, не прятали, не искали, не видели, не слышали и не знали, а потому засыпай – никто не укусит с краю. Засыпай – и я тебя скрою, засыпай – я буду с тобою, я не сплю, я помню, я знаю. 3 Я – мёртвый ребёнок, оставшийся дома, пока ты росла, я не рос, но королева гороха взрастила огород из моих сухих слёз: помидоры, редиску, укроп и картофель вырастила, и вот я теперь для тебя вполне съедобен, — открывай-ка пошире рот! Тело моё как христово тело, так что дерзай и ешь, ибо в мёртвом ребёнке присутствует сила, которую ты возьмёшь. Горше печали, слаще надежды вспомнишь ты мой обед, когда ты вернёшься сюда однажды и навсегда. «О, чернозём, зачем расти…» О, чернозём, зачем расти испив моей души ты хочешь, тешась, тонкое гибнет, грубое густеет, и мякоть нежная прекрасных корнеплодов, о, чернозём, песок и глина, отпусти морковь, редис и репу на свободу. Гряда вовек не опустеет, но кровью землю удобрять, пеплом, сердцами и мозгами, зверями и богами будут люди: так нужно строить собственное тело из тел животных, съеденных растений, плести себя из нитей и волокон, и убивать прекрасную корову и курицу прекрасную. Так плоть питается, но сокол расклёвывает клеть. «Чучелко, чучелко…»
Чучелко, чучелко — палка и пальто, сойки со смеху упали, землянику поклевали, но берёзовый обтёсок — очень страшный отморозок по имени Бука их напугал зато. Но они потом прилетели снова, ведь надо землянику кому-то клевать из сада, поросшего былью, то есть тем, что растёт само: быль-то сорняк, это сказочку надо придумать, а быль нарастёт кое-как, словно пыль на вещах, ведь быль это: боль, папоротник, звездчатка, жёлтая плёнка в ржавой бочке, разрастающиеся деревья, бледный мох на пальто у пугало, обтёсок Бука, ставший трухой, а сойки клюют одичалую землянику, как будто время растворяет землю безмятежной рукой. Огородная песнь – Огородники, дачники, садоводы, пахари, оратаи, крестьяне, берите лопаты и вёдра, идите на нашего брата, копайте для супа, и заготовок зимних, и торговли на рынке, и ты, бабка, продашь нас и купишь бутылку водки, а мамаша поджарит нас на сковородке, ибо новая осень приходит, и время страды: мы созрели и плоды наши от земли и съедобны, новая осень приходит, и новое время, да будет же оно добрым. Дух картофеля ночью гулял на картофельном поле и видел: раскинулась ботва на четыре стороны ветра, а в земле картофель глядел молодыми очами, и на всех огородах устроили бал прощанья, осени и последних плодов, выращенных человеком, а в Новом Свете генетически модифицированная соя знала: пришло её царство, и плавится пластик, новая осень приходит, и новое время, и это последний праздник. Но старые добрые овощи: кабачок кабацкий, огурец-молодец, крепкая репка и славная брюква, и огородники, фермеры, старики и старухи старой земли и последние гномы водили хороводы среди грядок, от корнеплодов добрых опустевших и голых: земля отдала всё, что было, все соки свои и хлеба, всю любовь и силы, и целовались прощально в пляске лопат и вёдр кабачок, огурец, репка и славная брюква, Матфей, Иоанн и Пётр. |
