Абель Грам был не только поэтом, философом и крутым парнем. На десять, двенадцать, а то и на все двадцать четыре часа в сутки он превращался в заведующего нейрохирургическим отделением Центральной больницы, становился одним из лучших нейрохирургов в городе. У него как раз закончились утренние первичные осмотры, до консилиума было ещё двадцать минут, и он вышел в больничный двор вдохнуть сырого тёплого воздуха. День был серый, тусклый, но, в то же время, очень летний, весь пропитанный жизнью. Какое-то умиротворение лежало на всём. Боль не исчезла, но затаилась в самой глубине его существа. Всё это продолжалось лишь несколько секунд, пока во двор с миганием и сиреной не влетела реанимационная машина. Парамедики уже распахивали дверцы и по двору бежали врачи приёмного отделения. Абель тоже направился к автомобилю, превратившемуся в центр всеобщего внимания. Когда он шагнул к первым носилкам, ему сначала показалось, что у него галлюцинация. Абель увидел свою жену, бледную, с закрытыми глазами, и, как будто в самой середине своей головы, услышал голос старшего врача из бригады "скорой": "Лобовое столкновение. Пострадавших двое - женщина за рулём, мужчина на пассажирском месте. У женщины - двойной перелом руки, сотрясение мозга. У неё был шок, мы ввели транквилизатор. Она стабильна." Нейрохирург Грам выдохнул: "Слава Богу". Странно, он так хотел её увидеть, но сейчас не испытывал ничего, кроме профессионального, почти автоматического, облегчения. Снова тот же голос врача-парамедика: "С мужчиной гораздо хуже. Открытая черепно-мозговая травма, осколок черепа вошёл в мозг. Множественные переломы и ушибы. Не стабилен, давление падает." Абель посмотрел на этого человека. Это был красивый черноволосый мужчина с правильными, строгими чертами лица. Только с одной стороны голова превратилась в кровавое месиво. Но пока он смотрел, та часть его, что была главным нейрохирургом, уже отдавала распоряжения: "Срочно МРТ головного мозга. Готовте операционную, кровоостанавливающее..." За спиной послышался голос главврача: "Это ведь ваша жена, Грам? А это ваш друг? Наверное, лучше, чтоб его прооперировал кто-то из ваших коллег?" Абель обернулся: "Это не друг. Видимо, случайный попутчик. Оперировать буду я. Ситуация, похоже, не из лёгких."
Пока он шёл в операционную, просмотрев предварительно снимки, в его голове создавался план операции. Случай был тяжёлый, каверзный, таящий множество ловушек, каждая из которых грозила пациенту смертью. И в то же время, из какой-то тёмной глубины сознания, пробивался вкрадчивый голос: "Одно неправильное движение скальпеля... В подобной ситуации никто ничего не узнает. Он же отнял у тебя всё, всё, саму твою жизнь! Сделай это... Это ли не цель, что всем желанна? Отомстить..." Абель тщательно вымыл руки, натянул перчатки, надвинул маску и твёрдым шагом вошёл в операционную. Он знал, что сделает то, что должен сделать. Голос не дрожал, пульс был в норме. Начали.
В это же время в одной из палат женщина с перевязанной рукой приоткрыла глаза. Сестра склонилась над ней, чтобы разобрать хриплый шёпот. "А, ваш друг? Состояние тяжёлое, но сейчас его оперирует доктор Грам. Он наш лучший нейрохирург!" Пациентка то ли судорожно вздохнула, то ли всхлипнула и снова прикрыла веки.
Пот заливал Абелю глаза. Подбежала сестра, промокнула его лоб салфеткой. Последние усилия. Кажется, всё. "Я закончил. Зашивайте." Ноги слегка одеревенели, и он постучал одной о другую. Потом, прихрамывая, вышел из операционной. Шесть часов. Шесть часов он простоял у стола. Но, кажется, всё хорошо. Абель спустился на лифте и нашёл палату госпожи Грам. Она лежала бледная, с забинтованной рукой и с закрытыми глазами. Он присел на край кровати. Будто почувствовав его взгляд, жена приподняла веки. Она ничего не сказала, но Абель знал ответ на её беззвучный вопрос. "Операция была сложная. Очень сложная. Но всё получилось. Он жив и стабилен." Жена сделала какое-то движение, хотела что-то сказать, но он уже вставал. "Отдыхай. Тебе надо отдыхать. Поговорим позже." Абель ещё раз взглянул на неё, как-то неуклюже повернулся и вышел.
Воскресный день начинался, вроде бы, неплохо. Отец с утра куда-то ушёл. "Хорошо бы не в бар", - подумала Шана. Она, сидя с ногами на диване и завернувшись в старый, подпорченный животными и насекомыми, оставшийся ещё от матери плед, читала в музыкальном журнале статью об очередном метал-фестивале. Сегодня у девушки было минимум два повода радоваться: во-первых, у одной из её любимых групп - "Бульдозер капитана Моргана", вышел новый альбом, который с двенадцати часов дня уже был доступен в сети, и она с нетерпением ожидала его прослушивания. А во-вторых, вечером она встречалась с парнем, который должен был принести новую порцию "весьма абсурдных", как она их называла, значков. Но всё пошло совсем не так. Минут через двадцать хлопнула дверь и пьяный голос отца окликнул Шану: "Эй, ты!" (так он обычно к ней обращался). Она натянула мокасины и серой тенью скользнула вниз по лестнице. "Отвези меня в бар!" - заявил отец, подслеповато уставившись на дочь. "Ты ж знаешь, я рулю совсем никак" - заупрямилась Шана. "Тогда я поеду сам и убьюсь, или задавлю кого-нибудь". "Шантаж - мерзость, но работает", - подумала послушная дочь и обречённо потащилась к машине.
Она медленно вела машину по шоссе, а отец курил и сплёвывал на пол. Увидев просёлочную дорогу, он приказал: "Сворачивай!" "Дорога - дерьмо", - возразила Шана. "Сворачивай!" - на этот раз прозвучало гораздо агрессивней. Очень послушная дочь сделала неопределённое движение плечами и свернула на просёлок. "Так быстрее будет", - удовлетворённо заметил отец. Некоторое время ехали спокойно (несмотря на тряску), а потом началась очень знакомая Шане песня. "Вот ты послушной прикидываешься, а мать-то из-за тебя умерла." "Прекрати", - сквозь зубы процедила дочь, вцепившись в рулевое колесо. "Шипеть на меня будешь? Вот я тебя сейчас поучу!" - кулаки отца сжались, а лицо налилось кровью. Шана прекрасно знала, что последует за этим, и предпочла не ждать продолжения. Вдавив до упора в пол педаль тормоза, она распахнула дверцу и изо всех сил бросилась бежать через некошеное поле. Позади, шумно дыша и топая, нёсся отец. Девушка уже начала уставать, когда поняла - что-то не так. Не было шума погони. Она остановилась и прислушалась. Далеко за спиной раздавались странные хрипы. Шана решительно развернулась и зашагала назад. Её преследователь лежал на земле среди высокой травы, всего метров пятьдесят отбежав от машины, и хрипел. Рот его был перекошен, он силился что-то сказать и не мог. "Инсульт", - поняла она и опустилась на колени рядом с отцом. "Он, конечно, тяжёлый", - подумала Шана. "Так. Здесь никто не ездит. Пятнадцать минут до шоссе, там найти помощь, пятнадцать минут сюда, погрузить его, ещё пятнадцать минут до шоссе... Слишком долго, он может не дотянуть. Придётся самой как-то дотащить его до машины. И побыстрее." Однако подумать было проще, чем сделать. Обмякшее тело отца, при попытке его сдвинуть, оказалось ещё тяжелее, чем с виду, а солнце, некстати вылезшее из-за тучи, палило с какой-то адской жестокостью. Шана действовала так: рывком приподняв отца за лацканы пиджака (слава Богу, он был в пиджаке - рубашка бы не выдержала) она рывком же, пятясь по направлению к машине, протаскивала его на несколько сантиметров. Через несколько минут руки начинали отваливаться, а пот катился градом. Но Шана не останавливалась, поскольку знала, что времени мало. Последние несколько метров потонули в каком-то тумане. Труднее всего было втащить отца на заднее сиденье, но призвав на помощь отчаяние, через боль и слёзы, с последним рывком, она сделала и это. Долго не могла завести машину - руки дрожали и не слушались. Наконец автомобиль рванул с места. Шана выжала газ, и минут через десять уже неслась, с несвойственной ей скоростью, по шоссе в направлении Центральной больницы. Солнце снова скрылось за тучей.
