Сэркис ощутил нервное потрясение, смутный и всеохватывающий ужас, сопоставимый с его первыми впечатлениями на Млоке. Он понял, что Нлаа и Нлуу сдержали своё слово и вернули Сэркиса в его мастерскую; но это понимание лишь усилило его недоумение. Из-за глубоких сенсорных изменений, которым его подвергли Млоки, его восприятие формы, света, цвета и перспективы больше не было привычным восприятием земного человека. Именно поэтому хорошо знакомая ему комната и её обстановка выглядели для него совершенно чудовищными. Каким-то образом, в своей ностальгии, поспешности и возбуждении во время отбытия с Млока, он не сумел предвидеть неизбежность этого изменения восприятия по отношению ко всем земным вещам.

Ужасное головокружение охватило Сэркиса, когда он окончательно осознал, насколько затруднительным выглядит его нынешнее положение. Фактически он оказался в положении безумца, который хорошо знаком со своим собственным безумием, но совершенно не способен его контролировать. Сэркис не мог знать, является ли его новый способ восприятия ближе к изначальной реальности, чем прежний человеческий. Это уже не имело значения при том непреодолимом чувстве отчуждения, пребывая в котором он отчаянно стремился восстановить хоть какие-то намёки или следы земного мира, что ещё не успели изгладиться из его памяти.

Подозрительно ощупывая окружающие предметы, словно в поисках выхода из какого-то пугающего лабиринта, Сэркис искал дверь, которую оставил открытой в тот вечер, когда он принял приглашение Нлаа и Нлуу. Его чувство направления, как он обнаружил, оказалось вывернутым наизнанку. Относительная близость и пропорции окружающих объектов сбивали его с толку; но, наконец, после многих спотыканий и столкновений с деформированной мебелью он нашёл безумный многогранный выступ среди искажённых плоскостей стены. Каким-то образом он понял, что этот выступ был дверной ручкой.

После многократных усилий он открыл дверь, которая, казалось, была неестественной толщины, с выпуклыми деформациями. Затем он увидел разверзшуюся перед ним пещеру с траурными арками, которая, как он помнил, была холлом дома, в котором он проживал.

Его движение по коридору и вниз по двум лестницам на улицу было похоже на странствие по какому-то постоянно усугубляющемуся кошмару. Стояло раннее утро, и он никого не встретил. Но помимо безумного визуального искажения всего, что было вокруг, на него тут же навалилось множество других чувственных впечатлений, которые лишь подкрепили и усилили его нервные мучения.

Он услышал шум пробуждающегося города, задававшего чуждый темп горячечной скорости и ярости: бешеный металлический лязг, высокие тона которого били по ушам Сэркиса, как стучащие молотки, как град из камней. Непрекращающиеся удары потрясали его всё больше и больше; казалось, что они долбят по самому мозгу, переполняя его своим грохотом.

Наконец, Сэркис вышел на то место, которые было известно ему ранее как городская улица: широкая аллея, которая вела к паромной переправе. Транспортное движение понемногу оживлялось, и Сэркису казалось, что проезжающие машины и пешеходы кружат с молниеносной скоростью, точно души проклятых в какой-то нижней пропасти безумного ада. Утренний солнечный свет выглядел для него пылающим пагубным мраком, который истекал разветвляющимися лучами из демонического глаза, нависающего над пропастью.

Здания ядовитых оттенков и чудовищных очертаний были полны бредового ужаса и мерзости болезненных видений. Люди выглядели отвратительными созданиями, стремительные движения которых едва позволяли Сэркису сформировать чёткое представление об их выпуклых глазах, раздутых лицах и телах. Они пугали его даже больше чем жители Млока под сумасшедшим киноварным солнцем.

Окружающий воздух был тонким и бесплотным. Сэркис также испытывал своеобразный дискомфорт от невысокого атмосферного давления и слабой силы тяжести, что лишь усиливало его чувство безнадёжного отчуждения. Казалось, он двигался, как заблудший призрак через безотрадный Гадес, в который он был низвергнут.

Он услышал голоса пронёсшихся мимо него монстров: голоса их звучали с той же головокружительной скоростью, которой отличались их движения, так что слова были совершенно неразличимы. Это было похоже на звук какой-то вокальной записи, проигрываемой в ускоренном темпе на фонографе.

Сэркис пробирался по тротуару, в поисках каких-нибудь знакомых ориентиров в чуждо-угловатом нагромождении зданий. Иногда он думал, что собирается открыть дверь знакомого отеля или магазина, но затем, спустя мгновение, всякий намек на сходство с чем-то привычным терялся в безумной вычурности.

Он вышел на открытое пространство, которое ранее помнил как небольшой парк с ухоженными деревьями и кустами посреди зелёной травы. Он любил это место, и воспоминание о нём часто преследовало его в приступах космической тоски по родине. Теперь же, наткнувшись на него в этом бредовом городе, он тщетно пытался отыскать в нём столь давно желанное очарование и привлекательность.

Деревья и кусты были похожи на возвышающиеся грибы Геенны, омерзительные и нечистые, а трава походила на гнусных серых червей, вид которых вызывал у него болезненную тошноту.

Заблудившись в этом лабиринте страха и практически лишившись чувств, он бежал наугад и попытался пересечь магистраль, где машины, казалось, мчались со скоростью снарядов. Здесь, без предупреждения, которое могли воспринять его глаза или уши, что-то внезапно ударило Сэркиса, и он соскользнул в милосердное забвение.

Через час он очнулся в больнице, куда его привезли. Травмы, полученные им, когда он был сбит медленно движущейся машиной, перед которой он выскочил словно слепоглухой инвалид, не были серьёзными, но его общее состояние озадачило врачей.

Когда Сэркис пришёл в сознание, он начал ужасно кричать и съёживаться, словно в смертельном ужасе при виде врачей, которые были склонны диагностировать у него белую горячку. Его нервы были явно расстроены; хотя, как ни странно, врачи не смогли обнаружить в его крови наличия алкоголя или любого известного наркотического средства, чтобы подтвердить свой диагноз.

Сэркис не реагировал на мощные успокоительные средства, которые ему назначили. Его страдания, которые, казалось, принимали форму ужасных галлюцинаций, были длительными и прогрессирующими. Один из практикантов заметил странную деформацию глазных яблок Сэркиса. Врачам также пришлось как следует поломать головы над необычайно медлительной и протяжной манерой его воплей и корчей. Однако, несмотря на всю непостижимость этого случая, о нём достаточно быстро забыли, когда пациент через неделю скончался. Это была всего лишь ещё одна из тех неразрешённых загадок, которые иногда попадаются профессионалам даже в самых досконально изученных областях.

(1933)

Источник текста:

http://eldritchdark.com/writings/short-stories/200/a-star-change

Перевод: Алексей Черепанов

Ноябрь, 2017

Редактура: Василий Спринский

Декабрь, 2017