– А ты чем так расстроен? – спрашивал Ратмир, – Что-то случилось? Я проспал что-то важное.
– Да, кое-что ты проспал. – отвечал Филипп, – Айрат, видимо, тронулся умом. Ночью он совершил нечто совершенно глупое и мне не понятное. Зачем-то пробрался к избе, где был заточён Всеволод Хрящ и отпустил его. Представляешь? Олег скончался, и застава осталась без воеводы. Видимо, Айрат хотел сделать воеводой снова Всеволода. Но при этом он ни с кем не посоветовался, даже со мной. Действовал тайно и только по своему усмотрению. Но он не смог осуществить задуманное. Талмат и Госта почему-то не спали ночью и схватили его. И отвели к Гарольду. Наш сотник пришёл в бешенство, и тут же объявил себя новым воеводой заставы. А Айрата и Всеволода приказал заточить в погребе. Сегодня, в полдень он решил учинить над ними суд, и сдаётся мне, новый воевода будет беспощаден.
– В каком смысле? – недоумевал Ратмир, – уж не хочешь ли ты сказать, что он прикончит Айрата? Неужели ты допустишь это?
– Посмотрим, нужно дождаться суда. Не думаю, что Гарольд решиться его казнить. Это будет прямым нарушением богатырской клятвы. Никто из богатырей не может отнять жизнь у христианина или причинить ему тяжёлые увечья. Он должен сначала добиться отлучения Айрата от церкви, а на это есть право лишь у отца Иоакима.
Ратмир, прищурившись, взглянул на солнце, и с тревогой для себя обнаружил, что уже скоро полдень.
– Я поговорю с Айратом, – решительно произнёс он, – Где его держат?
– Оставь эти глупости, Ратмир, – устало отвечал ему Филипп.
Но Ратмир и не думал отступать. Он знал, где держали в заточении Всеволода Хряща, возможно, там же находился и Айрат. Нужно было поговорить с ним, нужно было всё выяснить ещё до суда. Ещё издали Ратмир приметил возле избы Талмата и Госту. Печенеги караулили здесь кого-то, сомнений не было, их пленник был очень важен для Гарольда. Ратмир шёл прямо на них, не замедляя шагу, пока ладонь Талмата не прикоснулась к его груди и силой остановила богатыря.
– Ты куда собрался? – строго спросил он.
– Мне нужно поговорить с Айратом, – отвечал лишь Ратмир, грубо отстраняя руку печенега.
– К нему не велено никого пускать. Так что лучше топай отсюда.
Последние слова кольнули Ратмира прямо в сердце, и, опустив руку на эфес своего чародейского меча, он решительно произнёс:
– Я поговорю с ним. Против вашей воли или нет.
– О, а Монашек совсем страх потерял, – усмехнулся Госта, доставая из ножен свой меч. Ратмир сделал тоже самое. Он был уверен, что не погибнет сегодня, но очень хотел попробовать свои силы, испытать свои возможности в схватке с этим искусными воинами. Но тут кто-то сзади схватил его за руку. Ратмир обернулся и увидел разгневанного Филиппа.
– Ты с ума сошёл? – неистовствовал он, – Или тебе жить надоело? Решил таким дурацким способом покончить с собой? Ты хоть понимаешь, как глупо сейчас выглядишь?
И действительно, к Ратмиру вдруг пришло осознание, что, не смотря на всё то, что он пережил, в глазах окружающих он был всё ещё слабым, хоть и очень удачливым чудаком. В этот момент ему больше всего хотелось рассказать Филиппу про свою внезапно обретённую чародейскую силу, но богатырь понимал, что его друг – верный христианин не поймёт его и не одобрит. Пришлось спрятать меч в ножны и под дружные усмешки печенегов отступить. А вскоре появился и сам Гарольд в компании Эдварда Хромого и ещё пары богатырей. Воевода велел вести пленников на суд. Богатыри и все жители заставы стали стягиваться на центральной площади. Ратмир и Филипп пришли сюда в числе первых. Они видели, как рядом со связанным Всеволодом Хрящом вели так же связанного славного богатыря Айрата. Вид у последнего был ещё хуже, чем вчера: лицо было наполовину бледным как мрамор, наполовину красным и распухшим. Больше всего оно распухло вокруг отсутствующего глаза, закрытого тряпкой. Всем своим видом Айрат вызывал глубокое сочувствие, было видно, что он очень страдает от своей раны, и в это мгновение Ратмир был бы рад отдать ему своё оберег, лишь бы тот исцелился.
– Начнём с тебя, Хрящ, – заговорил Гарольд, – сегодня ночью ты пытался поднять восстание против христианских богатырей, а, значит, и против самой христианской веры. Это тяжёлое преступление, скажешь ли что-нибудь в своё оправдание.
– Хочешь, чтобы я оправдывался перед тобой? – злобно бросил ему Всеволод, – Меня поставил здесь воеводой новгородский воевода Вольга. Я правлю здесь по закону, и мне решать, как здесь править.
– Любая застава имеет право низложить своего воеводу, если он не справляется, и выбрать нового.
– Олега никто не выбирал, как и тебя, вы – заговорщики.
Возможно, эти слова и задели Гарольда, но внешне он оставался спокоен, так как был слепо уверен в своём превосходстве.
– Настоящий заговорщик – это ты, Хрящ, – произнёс он, – пустил на заставу волхвов, предал христианскую веру, заведя себе много жён….
– Я пустил на заставу местных, чтобы усилить её, это никем не запрещено. Волхвы они, или нет, мне не ведомо. Ни ты, никто из твоих людей не видели, как они справляют свои ритуалы, и никто не знает, для каких целей стоят идолы на площади. А что касается моих женщин. Ты можешь доказать, что они мои жёны? Я не венчался с ними в церкви, у меня нет от них детей, я просто взял над ними опеку.
– Довольно! – рявкнул Гарольд, – твои воины струсили на поле боя с колдунами. А сегодня ты хотел тайно, ночью напасть на нас, используя помощь предателя из числа нашей сотни. Ты виновен, таково моё решение воеводы.
– И что ты сделаешь, воевода? – не сдавался Всеволод, – Твоя вера слаба, в ней слишком много правил. То ли дело, вера наших отцов. Правила не позволяют тебе наказать меня, я – христианин. Но я же исповедую и веру наших предков, верую в духов и богов, верую, что после смерти стану тем, кем был при жизни и перед смертью. Я умру воеводой, и этого ты мне тоже запретить не вправе. Так что кончай валять дурака, и если уж не можешь отпустить меня, то пусть меня вернут обратно в заточение.
– Ну уж нет, – сквозь зубы прорычал Гарольд, – так просто ты не отделаешься. Ты – нехристь, и я, как законный воевода Змеиной Заставы, признаю тебя врагом христианской веры и предателем, и приговариваю к смерти. Госта исполнит мой приговор.
– Ты много на себя берёшь, варяг, – злился Всеволод, но богатыри уже под руки тащили его к большому пню.
– Вольга этого не одобрит! – кричал Хрящ, когда его голову положили на пень, а Госта занёс над его шеей острый топор с длинной ручкой.
– Будьте вы про….
Но Всеволод не договорил, топор оборвался его на полуслове, и буйная голова в один момент отделилась от тела. Ратмир вдруг снова почувствовал подкатывающую тошноту. Настолько глупой, нелепой показалась ему человеческая жизнь, которую можно прервать лишь отделением одной части тела от другой. Голову Всеволода тут же убрали в мешок, его кровоточащее тело оттащили в сторону и бросили на землю. При определённом угле зрения можно было посчитать, что здесь просто лежит человек, но, если присмотреться, у него напрочь отсутствовала голова, а там, где она должна быть, лишь лужа крови. Сцена казни бывшего воеводы никого не оставила равнодушным. Народ заставы возмутился, не ожидая такой развязки, послышались недовольные вопли, то там, то здесь возникали стычки с богатырями.
– Теперь ты, Айрат, – невозмутимо продолжал Гарольд, – скажешь, почему пошёл на предательство, почему поддержал эту собаку?
– Скажу, – отвечал Айрат, который выглядел ещё более измученным, чем прежде, – Я не хотел быть предателем. Я не знал своего народа, плохо помнил его язык. Колдуны похитили меня ещё ребёнком и сделали рабом. Вы – богатыри, стали для меня семьёй, Новгород стал для меня родиной. Но недавно всё изменилось. Мы сражались в Пичаево, и я, спасая жизнь Ратмиру, смертельно ранил одного местного. И, умирая, он запел песню на своём языке, и я узнал эту песню, вспомнил её. Этой песней мои соплеменники провожали мёртвых на тот свет. Но убитый мой сам по себе спел эту заупокойную песню. С тех пор я не знал покоя. Гарольд, опомнись. Зачем губить местных людишек? Всеволод мог жить с ними в мире, почему бы и нам не попробовать? Мы боялись, что они перейдут на сторону клана Змея, поднимут восстание. Но клана Змея больше нет, а то, что от него осталось, не причинит нам большого вреда. Убийствами и жестокостью мы лишь настроим людей против себя. Всеволод смог бы всех примирить, он был хорошим воеводой, но вот вы обезглавили его, даже не подумав о его многочисленной семье. Кто теперь о них позаботится? Опомнись, Гарольд, так же нельзя, мы же – христиане. И эти люди одной с нами веры.
