— Это невероятно красиво.

Рейегар удивлённо огляделся, пытаясь понять, о чём говорит незадачливая пациентка. Она стояла на одной ноге, упёршись плечом в стену, и во все глаза смотрела на медбрата. Тому, в свою очередь, понадобилось около минуты, чтобы понять смысл услышанного.

— Я пишу песни… иногда, — слегка передёрнул плечами юноша. Он не любил выставлять это на общий обзор. Сам факт того, что негромкое пение услышала незнакомка, был неприятен.

— Зря не выступаешь. Получал бы больше, чем в этом местечке. — Серые глаза с неприязнью окинули обшарпанные стены.

— Я временно тут работаю. Практика, — почему-то принялся объяснять Рейегар. Словно это было необходимо. — Учусь в другом городе, достаточно крупном. Там особо не вылезешь на сцену — желающих много.

— Понимаю, — улыбнулась девушка и на несколько мгновений замерла, видимо, решаясь на что-то. — Я — Лианна. Ты прав, мне почти шестнадцать, но родителям нет смысла звонить — они на другом континенте. За мной присматривают старые друзья отца, но…

Повисла пауза, и Лианна, сделав глубокий вдох, выпалила:

— Пожалуйста, не звони туда. Я была вместе с их сыном и его компанией. Они напоили меня и попытались… Не помню, как сбежала, но стоило увидеть эту больницу, как тут же завалилась внутрь. Нет никакой причины: ни отравления, ни сердечного приступа. Просто… спрячь меня где-нибудь, а? Утром я уйду. Нужно лишь отоспаться и придумать, куда податься жить. Этот Баратеон… Он просто ненормальный. И семейка их тоже.

***

Рейегар уже час сидел в автомобиле, не решаясь выбраться наружу. Солнце, словно издеваясь над его состоянием, ласкало сквозь лобовое стекло и шептало: «Вернись!». Нет, то было не солнце… Этот голос он мог узнать из тысячи: немного хрипловатый — спросонья, грубый — в моменты гнева и невероятно нежный — лишь наедине.

Юный Таргариен не знал, каким образом проблема с пьяными глазами и окровавленной ступнёй, свалившаяся на него полгода назад, стала самым дорогим подарком судьбы. Рейегар не мог этого понять в тот вечер, когда предложил едва знакомой девушке переночевать в его квартире. Не мог этого понять, когда спустя неделю выделил Лианне отдельную комнату за умеренную плату. Не верил в случившееся, когда спустя месяц, кромешной ночью, его лица коснулись слегка дрожащие от волнения губы, а он… ответил. С каждым днём мысли о неправильности этого союза посещали Рейегара всё реже, пока окончательно не превратились в уверенность: Лианна не могла существовать отдельно от него, а он не видел иной девушки подле себя. Молодые люди сходили с ума друг по другу, и в этом безумии обрели счастье. Однако было одно «но»…

Рейегар, сцепив зубы, вышел на улицу. Ворота шикарного особняка тут же приветственно открылись. Залаяла старая гончая, учуяв запах хозяина. Тот, потрепав собаку по ушам, ступил на лестницу. Сердце тяжёлым камнем скатывалось куда-то в район живота, но уверенность с каждой последующей ступенькой лишь набирала ход. Протянув руку к двери, Таргариен уставился на безымянный палец. Кольца не было на нём уже полгода, и кожа, окончательно разгладившись, не тревожила напоминанием об оковах. Тяжёлых, несоразмерно тяжёлых кандалах.

— Дети, папочка вернулся домой! — раздался в конце коридора до тошноты, до омерзения ненавистный голос. Смуглая красавица в шёлковом халате стремительно неслась к нему, держа на руках двухгодовалого сына. Старшая дочь, радостно улюлюкая, сбегала по ступеням со второго этажа.

— Папа!

Поцеловав маленькие тёмные макушки, Рейегар тяжело уставился на жену. Та, наклонившись, жарко поцеловала его в губы и пропела:

— Как мы рады тебе, любимый! Рейнис, солнышко, возьми брата и идите в комнатку. Родителям нужно поговорить.

Когда младшее поколение скрылось из виду, Таргариен, издав почти звериный рык, прошипел:

— Не смей больше меня касаться.

Элия, склонив голову набок, рассмеялась:

— Почему же? Помнишь, «в болезни и здравии, в любви и…». Ну, ты понял. Я лишь соблюдаю условия договора: дарю своему мужу настоящее семейное тепло.

— Я тебя ненавижу, — почти одними губами произнёс Рейегар, сжимая кулаки.

— Т-ш-ш, дети услышат! А им нужно расти в гармонии и родительской ласке.

— Это не мои дети! — Крик вырвался почти против воли, и тут же щёку обожгла пощёчина. Глаза Элии помутнели, и Таргариен, зная эту реакцию наизусть, сделал несколько шагов вперёд. — Иди в комнату. Есть разговор.

Хозяйка поместья, словно зачарованная, развернулась и медленно пошла на второй этаж. Каждый метр проклятого коридора Рейегар ненавидел и готов был сжечь. Путь до некогда общей спальни снился ему в самых страшных кошмарах. А оказавшись в её стенах, сплошь увешанных леденящими душу картинами и эскизами, юноша почувствовал это. Безумием Мартеллов здесь пахло от каждого предмета.

Брак по расчёту. Нелепость, которая, казалось, никогда не грозила наследнику богатого рода, пока… Пока лишившийся большей части состояния и сошедший из-за этого с ума отец не предложил богатым, но потерявшим уважение в обществе Мартеллам сделку: возвращение в элитные круга в обмен на круглую сумму. Залогом договора был брак между детьми. Как, чёрт бы их побрал, в средние века. Но вместе с отцом-безумцем на плечи едва закончившего школу юноши упала сумасшедшая жёнушка с двумя детьми и не менее сумасшедшим братцем. Оберин, вернувшийся в бизнес, то и дело навещал их дом. Пока Рейегар не сбежал на стажировку в другой город.

— Так о чём ты хотел поговорить? — Элия вновь сверкнула тёмными глазами, а на пухлых губах заиграла подозрительная усмешка. — Или, может, о ком? Дай угадаю: особа женского пола, несовершеннолетняя, которую ты у себя поселил и периодически имеешь?

Таргариен на мгновение потерял способность дышать, а безумица продолжала:

— Полагаю, ты хочешь договориться? О, нет-нет, по глазам вижу: тебе плевать на семью и богатство, так что достаточно подтвердить мою невменяемость в суде, и брак расторгнут без моего согласия. Да, милый, это так предсказуемо! Но вот как тебе такой поворот… — Девушка склонилась к самому уху застывшего супруга и почти по-змеиному прошипела: — Попробуешь хоть немного дёрнуться, и она подохнет. Изнасилованная, с выдавленными глазами и переломанными конечностями, похороненная заживо в каком-нибудь городском люке.

Рейегар, взревев, ударил хохочущую жену, но та лишь радостно хлопнула в ладоши и воскликнула:

— Давай! Бей, кричи, ненавидь! Можешь даже попытаться умереть, но я и этого тебе не позволю! Твоя жалкая семейка будет до скончания веков под моей великолепной золотистой шпилькой.

Элия схватила с обувной стойки дорогие босоножки с острым каблуком и, не переставая смеяться, швырнула в Таргариена.

— Ты навсегда мой!

Два года назад

Рейегар, измождённый почти семнадцатичасовым рабочим днём, растянулся на диване в собственном кабинете. Стояла глубокая ночь, но многим пациентам это объяснить было патологически трудно. Элитная психбольница. Звучало нелепо, но именно такой её знали в узких кругах. С тех пор, как сгорел «Вестерос», в близлежащих районах Англии другого подобного заведения не было. Многие их выживших в пожаре вскоре перекочевали под крышу таргариеновского детища.

Раздался тихий стук в дверь. Не открывая глаз, Рейегар промычал что-то нечленораздельное.

— Доктор, разрешите? — раздался мягкий голос вошедшей медсестры.

— Да, Маргери, входи.

Хорошенькая девушка, около полугода назад пришедшая устраиваться на работу, оказалась настоящим сокровищем. Её не пугали ни пациенты, ни уборка, ни даже редкие, но въедливые инспекции. Таргариен взял новенькую под своё крыло и всерьёз занялся её профессиональным ростом и обучением. Юная мисс Тирелл подавала неплохие надежды.

Маргери уютно устроилась в глубоком кресле прямо возле открытого окна и расплылась в блаженной улыбке.

— Знаете, никогда не думала, что после стольких часов работы мысли о еде и кровати перекроет желание закончить заполнение карточек пациентов.