— Здорова, как твое ничего?

— А, Игорян, приветствую, — Илья на секунду оторвался от экрана, протянул руку для рукопожатия и снова вернулся в Матрицу, проворно набирая ответ кому-то другой рукой. — Мое ничего? Да знаешь, сегодня оно ничего.

— Все вы так отвечаете. Но мы сейчас быстро это исправим!

С этими словами я открыл свой рюкзак. Так, тетради, учебник, зонт, упаковка от струн, сгрызенный карандаш… Бардак хуже, чем в женской сумочке. На выходных надо обязательно навести здесь порядок и не верить внутреннему голосу, что можно все сделать и завтра. Да где же эта чертова… А, вот она!

— Держи шоколадку, твоя любимая «Алеська». Спасибо, что вчера не отметил меня.

— Да что ты, не надо было, мне же не трудно.

— Бери, бери! Рассказывать он мне тут будет сказки. Помнишь, я тебя в прошлом семестре замещал неделю, пока ты болел? Думал, что не доживу до конца, быстрее одногруппники наши любимые меня кучканут в темном переулке за то, что отмечал все их пропуски. Эх, не того ты в замы себе выбрал, ну не могу я людей обманывать. У тебя как-то ловчее получается.

— Хочешь сказать, что я обманщик?

— Эм-м, не-ет, что ты! — этот неловкий момент, когда опять ляпнул, не подумав. — Скорее мастер недоговорок. Кстати, давно хотел спросить, как долго ты сооружаешь свою прическу по утрам?

— Эка ты ловко с темы съезжаешь, однако, — Илья улыбнулся, значит, не обижается. — Фен, воск, лак, десять минут и вуаля — челка будет стоять так же крепко и долго, как памятник Ленину на площади имени его же! Ладно, пойдем-ка лучше в лекционку, пока ты еще чего не ляпнул. А за шоколадку все же спасибо. Приятно.

***

— Таким образом, с одной стороны философия Шопенгауэра примыкает к критике разума Канта и прежде всего, как и философия Фихте, к её идеалистической стороне. Однако с другой стороны…

А с другой стороны, неужели он не видит, что половина аудитории уже уснула на разборе «О воле в природе» в самом начале лекции, а оставшиеся в живых погрузились с головой в созерцание милых картинок с котиками на своих гаджетах? Даже Ирина, наша красавица и умница, которая всегда записывает все лекции, сидит с ручкой в зубах и задумчивым взглядом смотрит куда-то в стену чуть выше блестящей лысины профессора. Наверное, опять думает о своем Сашке.

Интересно, почему людей так тянет к тем, кто даже и не смотрит в их сторону? Вот, к примеру, Ира — сферическая прелесть в вакууме — золотистые локоны до талии, красивенькое слегка вытянутое личико, безупречное чувство стиля. А какой у нее божественный смех: словно феечки среди синих колокольчиков устроили свой праздник весны и пробуждения природы! И вот надо же ей было связаться с этим подонком? Он же ее ни во что не ставит, использует как прислугу: принеси-помой-подай-иди-нафиг-не-мешай! И кроме пива и ноутбука с игрушками вечерком его ничего не интересует. А Ирочка, она же совсем не такая… Ее бы в театры водить, любить, нежно обнимать и каждое утро приносить в постель цветы. Мягкие и утонченные, как ее руки, лилии.

Ах, если бы она была со мной, то я бы обязательно…

— Эй, а тебе родители не говорили в детстве, что так пристально сверлить взглядом людей — неприлично? Лучше бы подошел, пообщался с ней на перерыве, — шепнул мне Илья, хитро прищурясь.

Как он, однако, любит влезать в мой внутренний диалог в самый неподходящий момент. Чувствует, что ли, засранец? И хоть Илюха мой друг, как же хочется его иногда придушить…

— Нет, они мне говорили: «Не суй свой нос в чужой вопрос — дольше проживешь!» — прошипел я в его сторону.

— Ой-ой-ой, какие мы ранимые. А я-то всегда думал, что настоящие суровые металлюги — люди без нежных чувств, а оно вон как оказалось: струны твоей души закопаны-то совсем неглубоко.

— Тебе вредно думать: мозги с непривычки нагреваются, температура вокруг головы повышается, и твои гламурные желтые очки запотевают. И то, что я слушаю металл, еще не значит, что… А чего это я вообще перед тобой оправдываюсь?! Сидел, залипал в свой телефон, вот и залипай дальше!

— Ну ладно, ладно, Игорь. Извини, я не хотел тебя…

— Иди. В. Жопу. И шоколадку свою туда же засунь.

========== 113 ==========

Вторая лекция мало чем отличалась от первой по интересу и шла столько же неприлично долго для молодого организма, жаждущего движений. Если быть точнее, то доценту потребовалось ровно три морских боя, шесть быков и коров, семь виселиц и с десяток крестиков-ноликов на остаток, чтобы изложить все, что он думает по поводу грамматического строя европейских языков. Даже интересно, где мне это вне стен университета пригодится? Морфемы и синтаксис, преффиксы и суффиксы — как важно это все для жизни в нашем мире! Единственной пользой от безвозвратно упущенных двух часов моей молодости стало заключение с Ильей мирного договора и пакта о дальнейшем ненападении, а также скрепление их методом, знакомым всем с детского сада: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись». Ну и что, что нам, здоровым лбам, каждому по двадцать лет? Попробуйте этот прием со своими друзьями или домашними. Увидите, сдержать улыбку просто невозможно! А она, как известно, повышает настроение и скрепляет дружеские отношения вне зависимости от возраста, пола, расы, религии и других весьма условных классификаций, придуманных человеком и не имеющих никакого значения в природе.

На самом-то деле, я и не обижался на этого дурилку. Тем более, что он прав — пока ты смотришь на девушку, кто-то другой уже зовет ее в кино. Или в ЗАГС. Так что действовать нужно быстро и решительно, пока сам не успел испугаться того, что делаешь. Правда, не в моем случае. Одно дело, когда девушка свободна, но уводить ее у другого парня — крайняя подлость, каким бы хреновым тот не был.

— Слушай, у меня тут есть особо редкий десерт, — Илюха вернулся из буфета с двумя пластиковыми стаканчиками чая, — многострадальная шоколадка, доставленная прямиком из жопы. Угостишься?

— Вот ты язва, — улыбнулся я. — Ну вот зачем ты вспомнил? Тебе же было ясно сказано: «Будешь драться — буду кусаться». Хочешь, чтоб я тебя покусал?

— Нет-нет, не надо мне такого счастья. А то еще начну по полнолуниям превращаться — отрастут усы и появится непреодолимая тяга послушать что-нибудь тяжелое и громыхающее.

— Все, заканчиваем практиковаться в колкостях, перерыв не резиновый. Доставай шоколадку, принесем ее в жертву во имя нашей дружбы и зальем ее бренное тело кровью невинных чаинок.

***

Вот за что я люблю свой университет, так это за его прекрасный актовый зал. Точнее, за небольшую комнатушку у сцены, заполненную характерным запахом старины, плакатами и транспарантами 60-х годов прошлого века, бюстом Ленина в пионерском галстуке и старом парике Снегурочки; сломанными швабрами, дырявыми ведрами, стопками пожелтевшей и ветхой макулатуры и еще тонной разных вещей, которые больше никогда не пригодятся, а выкинуть попросту жалко. Однако в этой пестрой и творческой окрошке, органично сочетающей предметы из различных эпох нашего государства, мне всегда было легко дышать и творить. Стихи сами приходят в голову, словно их кто-то транслирует мне прямо в мозг, а руки сразу же создают новую мелодию, перебирая гитарные струны.

***

И кажется порой, что жизнь ко мне

Совсем несправедлива, —

Как вечный узник, заперт я на дне

Чернейшего залива.

Нет сил бороться с тянущею мглой

И злобой человека,

Со лживостью, дурной людской молвой,

Озлобленностью века.

Остался лишь один на свете друг,

Сибирский здоровяк —

Мой лучший друг, спаси же ты от мук,

Плесни в стакан коньяк!

Давай поговорим мы по душам,

Как раньше, как тогда,

Обнимемся, махнем еще сто грамм…

Но вспомнил я. Беда…

Он умер. Правда, только для меня,

А так — живее всех.

Предал! Сбежал. Оставил одного тогда

Под мерзкий смех.

И вот один сижу на кухне я во тьме,

Держу в руке стакан,

Счастливого конца не будет. Резюме: