Собственная кукольная внешность Нику слегка раздражала, поскольку совсем не соответствовала ее решительному и упорному характеру, а порой и мешала в работе: Вероника Валерьевна была нотариусом, и клиенты иногда сомневались, способна ли эта куколка справиться с их проблемами. Но «куколка» была на самом деле очень опытным юристом и прекрасно разбиралась во всех заморочках, с которыми являлись клиенты. Ей, конечно, хотелось бы стать повыше ростом – в семье Ника была самая маленькая: и мама, и отец, и младшие сестры смотрели на нее сверху вниз. А еще Веронике страшно не нравились собственные щеки – все казалось, что их слишком много, и время от времени она пыталась похудеть, хотя совсем не была толстушкой. Но щеки не сдавались, и она в конце концов махнула на них рукой – пусть!
«Но зато я похожа на маму Лизу!» – утешала себя Ника. Дело в том, что у нее было две мамы: Лиза и Соня. Та, что родила, и та, что вырастила. Ника всегда знала, что маме Соне она неродная. Да и как было не знать, когда фотография мамы Лизы висела на почетном месте, и отец иной раз стоял перед ней в задумчивости. И на кладбище к маме Лизе Ника ездила с самого детства – сначала с Соней или с бабушкой Леной, потом сама. Отец же всегда навещал могилу первой жены в одиночестве.
Бабушек у Ники тоже было две: баба Даша – Сонина мать, и бабушка Лена – мать Лизы. Бабушку Лену Ника не очень любила и даже слегка побаивалась – благо, виделись они нечасто. Зато бабу Дашу Ника просто обожала, а та – ее. Да и как было не любить такого прелестного ребенка, как Вероника? Мама Соня наряжала ее в собственноручно сшитые платьица с оборками, а таких бантов, как у Ники, ни у кого на целом свете не было. Все родные лелеяли и баловали девочку, рано оставшуюся без матери. И это, как ни странно, нисколько ее не испортило и не сделало капризной эгоисткой. Нежное сердечко, лучик света, девочка-улыбочка – так называл ее отец. Ника выросла умной, доброй, внимательной и заботливой девушкой. Но, несмотря на наличие мачехи и двух сестер, она нисколько не напоминала Золушку. Ника невольно стала маленькой хозяйкой их большого дома – и отец, и мама Соня всегда прислушивались к ее мнению и спрашивали совета. И младшие сестры со всеми бедами сразу шли к Веронике, потому что довольно скоро вслед за ней научились скрывать свои неприятности от родителей: уж очень переживала мама Соня, да и отец тоже, хотя и старался не подавать виду.
Это была дружная и счастливая семья – каждая из сестер мечтала создать такую же, и ни у одной не получилось. Татьяна, средняя, долго не могла выйти замуж, хотя поклонников вокруг нее крутилось много, а потом вдруг нашла себе итальянца и уехала в Рим. Своих детей у нее не было, но сыновья мужа относились к ней неплохо. Анечка, самая младшая, находилась в долгих и мучительных отношениях с женатым мужчиной, который метался между двумя женщинами, ни в силах расстаться ни с одной из них. Анечкиному сыну Курзику недавно исполнилось двенадцать. Родители, конечно, переживали за младших дочерей и радовались за Нику, у которой с виду все было в полном порядке: хорошая работа, шикарная квартира на Зубовском бульваре, прочная семья: муж – успешный бизнесмен, дочь – красавица. Но только Ника знала, что скрывается за этим блестящим фасадом. Она почти никогда не жаловалась родным, стараясь сама решать все свои проблемы. А их за двадцать с лишним лет брака накопилось достаточно.
В последнее время Ника чувствовала себя загнанной в тупик. Почти два года назад им с мужем на голову свалилась свекровь, которая сломала руку – хорошо не шейку бедра! Из больницы Нинель Павловну привезли прямо к ним, она давно выздоровела, но съезжать обратно не собиралась. Собственно, она и не смогла бы: Нинель Павловне было уже за восемьдесят. Ника давно предлагала мужу нанять матери сиделку, но Миша категорически воспротивился: «Не хочу, чтобы за моей матерью ухаживал чужой человек». В результате за все больше впадающей в маразм свекровью ухаживала именно Ника: ежедневно звонила, навещала каждую неделю, возила еду, убиралась, помогала помыться, вызывала при необходимости врача, выслушивала бесконечно повторяющиеся рассказы и терпеливо отвечала на такие же бесконечные вопросы. А муж только страдальчески вздыхал: «Бедная мама!» И норовил поменьше с ней общаться, потому что общение обычно заканчивалось бурной ссорой с криками и последующим питьем валокордина. Кричал и пил валокордин муж, а свекровь, к счастью, все забывала через десять минут.
Конечно, с одной стороны, Нике стало значительно удобнее – не надо ездить на другой конец Москвы. Но, с другой стороны, работы у нее прибавилось неимоверно: приезжая к свекрови, Ника убиралась по-быстрому, не нарушая тот привычный порядок, а вернее, беспорядок, в котором жила Нинель Павловна. Теперь же этот беспорядок расползался по всей квартире, и Ника после работы только и делала, что ликвидировала последствия не всегда разумных действий свекрови: вытирала, мыла, перекладывала, перемывала, зашивала, собирала и выбрасывала. Ника постоянно пребывала в раздражении: все ее разговоры о домработнице или сиделке муж пропускал мимо ушей, хотя по своим доходам мог нанять целую роту сиделок! Ника не собиралась платить домработнице из своих заработков, несравнимых с мужниными, но чувствовала, что к тому идет: мало того, что она каждый раз с боем вытрясала из него деньги на крупные хозяйственные нужды и одежду дочери, стараясь обходиться собственными силами, так теперь еще и свекровь ей придется содержать за свой счет? Свекровь резко сдала после пребывания в больнице – стала гораздо хуже слышать и соображать, но упорно лезла во все дырки и встревала во все разговоры, так что любимая внучка Алина скоро стала закрываться от бабушки в своей комнате, а муж совсем пропал на работе, появляясь дома ближе к ночи. Так что Ника принимала весь удар на себя. После очередной «аварии», случившейся с Нинель Павловной, Ника совершенно озверела: ей пришлось вымыть полквартиры, начиная с туалета. Дождавшись мужа, Ника устроила ему небольшой скандальчик, требуя вернуть маму домой и нанять ей сиделку:
– Я вам не домработница. И не нянька, – кричала Ника. – Вы с Алиной палец о палец не ударите, а я должна бегать за вами с тарелками и тряпками, а теперь еще и дерьмо подтирать за твоей мамой. Я устала.
– Я, что ли, буду подтирать? Я работаю, между прочим. Деньги зарабатываю.
– Вот и найми человека. Я тоже работаю.
– Могла бы и не работать.
– Ну да, окончательно превратиться в уборщицу? Еще не хватало!
– Конечно, ты такая деловая. Можно подумать. А со своей дочерью сама разбирайся. Вырастила лентяйку.
– Я вырастила? А ты ни при чем?
Нику просто бесила эта Мишина манера мгновенно отрекаться от провинившейся в чем-нибудь Алины, которая в обычное время была обожаемой папиной принцессой. «Твоя дочь!» – говорил он и умывал руки. В этот день они доорались до того, что Ника чуть было не ушла из дома, в таком бешенстве она пребывала:
– К черту! Хватит с меня! Живите как хотите, а я ухожу. Пусть твоя мать остается, а я перееду туда.
– Куда? – изумился муж. – В ее квартиру?
– Это, вообще-то, моя квартира, если ты забыл.
Именно из-за этой квартиры и случился их первый с Мишей кризис, из которого они выбрались с большим трудом. Поженились они по любви, и Ника была преисполнена благих намерений и самых радужных надежд: Миша Заварзин казался ей той самой каменной стеной, о которой мечтает любая женщина: взрослый, умный, серьезный, перспективный, обеспеченный, воспитанный и привлекательный. Но в нагрузку к этому «подарочному набору» прилагалась Мишина мама, с которой им предстояло существовать вместе. Большая трехкомнатная квартира на Зубовском бульваре была предметом особой гордости Нинель Павловны – Садовое кольцо, практически центр! Дышать, правда, в этом центре совершенно нечем: днем и ночью грохочут автомобили на Садовом – еще счастье, что одна из комнат (самая большая) выходит окнами во двор. Конечно, именно там и жила Нинель Павловна в окружении антикварной мебели, ковров, хрустальных вазочек, вышитых крестиком подушечек, плюшевых собачек, фарфоровых куколок и фотографий незабвенного мужа Аристарха Филипповича, который, как не сразу поняла Ника, скончался уже лет десять тому назад, а вовсе не в прошлом году.
